Ничего себе: ты снова обо мне вспомнила! Как я рада тебя видеть, милая, как рада! Что ты такое говоришь? Вчера расстались вечером? Да ночь для меня – целая жизнь! Вот послушай…
Когда я родилась, цвело полнолуние: ярко-колючие звёздочки на чёрном августовском небе больно царапали твою душу, и я прикрыла её своим маленьким светло-зелёным тельцем. Ты горько плакала, не жалея слёз, души и меня, плакала так, что слышала река, молоденькая девушка-берёзка у ручья и птицы, затаившиеся в зарослях острой осоки на берегу.
Огромная белая луна почти сошла с ума, переживая вместе с нами твоё горе. Она попробовала опечалиться, но у неё ничего не вышло: глупенькая улыбка не сходила с круглого сияющего лица. Кто на свете всех белее? Да ты, конечно, вечно улыбающаяся белая дурочка!
Первые минуты жизни я не знала, кто я, зачем я родилась, кому я нужна, а когда мимо проплыло малюсенькое облачко, на мою миленькую зелёную головушку спустилось озарение: моя жизнь нужна тебе, хозяйка! Ты такая красивая, нежная, ласковая. И зачем только я тебе понадобилась? Я нарисую тебе несвоевременные морщинки вокруг глаз, сделаю твои губы тонкими, плотно сжатыми. Такие губы тщетно пытаются удержать около сердца злобные слова-обвинения. Около сердца! А рядом с ним душа живая! Что с ней будет, ты подумала?
Нет, конечно! Некогда было думать: чёрная тень твоего обидчика неотступно преследовала тебя.
«Предатель, коварный предатель!» - молча кричала ты, и слёзы заливали синеву твоих глаз, улыбающуюся луну и моё зелёное тельце.
Неожиданно для себя ты успокоилась, слёзы мгновенно высохли, а я ощутила мощный поток силы, охватывающий меня со всех сторон, и поняла: жить мне придётся долго, несмотря ни на что. Ты решила мстить. Жестоко и хладнокровно. Тени поплыли мимо нас одна за другой: он, тот, кто осмелился тебя обидеть, стал самым несчастным человеком на этой планете и умер от измучившей его болезни в величайшей бедности и тёмном одиночестве. Он умер, но ты ещё жива.
Губы твои превратились в синие нитки, сплетённые друг с другом воедино. Бездонная синева когда-то прекрасных глаз обуглилась от огня, пылающего всю твою жизнь, и стала мутно-белой, похожей на засиженное мухами стекло, нежные пальцы рук чудились всем вешалками для старой одежды.
А на спине сидела я, старая, растолстевшая чёрная жаба, - твоя давняя и неизбывная обида.