КИРИЛЛ НИКОЛАЕВИЧ ещё не открывал глаз после сна и только в уме прикидывал план действий на день, который пока не представлял на согласование домашнему генералу в юбке, жене то есть, как позвонил дружок Владимир Кузьмич. Без всяких предварительных приветствий он радостно закричал в трубку:
- Не разбудил? Слушай, до чего сейчас жить хорошо! Особенно учиться! Да при таких новых нормах правописания я бы из отличников не вылезал! Нонешной ночью я в чтение ударился. Ну, и сразу-то тебя будить не стал. Но сейчас-то уже петух прокричал дважды, потому я с чистой совестью и звоню! Дрыхнешь, небось?
Боясь повредить ушные перепонки, Кирилл Николаевич отслонил подальше телефон, но нечаянно пронёс его над сонным генералом в юбке. Невольно потревоженная, та сходу окрестила звонившего пьянчужкой. Кто же другой, проворчала сердито, в такую выходную рань может не спать.
Владимир Кузьмич, не ведая, с какой ноги встанет супружница друга, тараторил без остановок. Ему хотелось быстрее поделиться новостью.
- Я прочитаю выдержку из газеты, чтоб не перепутать, - шумел он. - Оказывается, «в России стали действовать новые нормы русского языка. Министерство образования и науки выпустило на волю ранее считавшиеся верхом безграмотности правила и слова».
- Да не бухти ты! - вставил кое-как своё слово Кирилл Николаевич. - Перезвоню через минуту из кухни. А лучше давай встретимся. Жди!
Кирилл Николаевич с Владимиром Кузьмичом жили по соседству. Через минуту они уже сидели на лавочке. Солнце лениво вставало над деревней; было свежо. Пустынная улица не обещала отвлечений от мирной беседы. Даже деревенский пастух ещё не проехал на сбор бурёнок. Только горланили где-то запоздавшие петухи, да отбрёхивались от них собаки. Большой и жирный кот почти демонстративно, важно, со знанием дела прошествовал мимо мужчин, чуть заметно поигрывая пушистым хвостом. Через забор прыгать не стал. Остановился у калитки, стал ждать, когда хозяин соизволит открыть. Кот даже взглядом его не удосужил.
- Видал? - засмеялся Владимир Кузьмич. - Вылитый я в молодости, только он, в отличие от меня, лохматый. И в калитку я шлыгал незаметно. А этот сейчас будет выделываться.
Не вставая с лавочки, Кирилл Николаевич приоткрыл калитку, но кот не шелохнулся. Тихо сругнувшись, сосед отпустил калитку, и она захлопнулась.
Пришлось вставать Владимиру Кузьмичу, чтоб лично впустить кота во двор.
- Он у меня, наверное, голубых кровей. Или блажной. Но за кошками всё же по подворотням гоняется, а не у себя на печке принимает.
Посмеялись, и кошачью тему закрыли. Были темы важнее, людские.
- Ну, так чё ты взбулгачил меня до свету, Кузьмич? Для нас, лодырей-пенсионеров, летний день - год, а ты боишься не наговориться.
- Когда день обороты наберёт, да наши генералы в юбках примут на себя командование, много ты насидишь... Под вечер ног не чуешь, пенсионер-лодырь. На работе как? Там от сих до сих моё, а остальное - головная боль начальников. Наше дело маленькое - на глаза начальству не попасться. А тут выходишь во двор - всё моё, и везде рука мужицкая нужна. А их две, не семь. Так что давай потолкуем.
- Тогда трактуй, о чём зуделось. Чё там про новые правила?
- Я ж и говорю: если так дело пойдёт, тогда пиши, как хо-чешь, а не как нас в школе учили.
- Тебя-то, похоже, мало чему научили. Это на машине ты мастак был в колхозе. А школа, как я запомнил, от твоих знаний только ночью и переставала слёзы горькие лить.
- Да ладно тебе! Ты же видел общую картину, а я про частное расскажу.
ВЛАДИМИР КУЗЬМИЧ пошарил по карманам в поисках папирос, не нашёл, но не расстроился. Всё равно десятый понедельник собирается бросить курить.
- В то время, - начал он рассказывать, - как я остался на второй год постигать азы русского языка в пятом классе, в школе их было три - «А», «Б» и «В». Ребятишек страсть, сколько было - по 35 в каждом классе. Наша учительница то ли заболела, то ли в декрет ушла, только пришла новая. Сказала, будем писать изложение и радостно сообщила, что оно гораздо проще диктанта, потому что незнакомое слово можно заменить другим, знакомым.
Раз пять она прочитала нам про мальчишку, который из щенка вырастил овчарку, отдал её пограничникам, и она на границе переловила всех шпионов.
«Понятно?» - спросила учительница. Чего же не понять: щенок - собака - шпионы. А я сидел за одной партой с Федей.
Владимир Кузьмич стал вспоминать фамилию, подключился Кирилл Николаевич, минут десять перебирали знакомых Федей, но память упорно отмалчивалась. Наконец, Владимир Кузьмич сдался:
- Поехали дальше, нечего воду в ступе толочь. Словом, Федя, как и я, с русским языком не дружил. Стали мы писать изложение. Через какое-то время Федя толкает меня локтем: «А «собака» через «о» или «а» пишется?» Я отвечаю, мол, если бы знал, теперь учился бы в шестом, а я всё с тобой, в пятом. Думали-думали мы с Федей, ничего не придумали. Покрутился я, чтобы узнать, у кого списать можно - не у кого! Шепчу Феде: «Пиши «кобель». Стал он писать. Через минуту снова: «Через «о» или «а» «кобель» пишется?»
Владимир Кузьмич засмеялся, и заразил Кирилла Николаевича. Сидят два мужика ранним утром, хохочут. Из веранды вышла с подойником в руках Настасья Фёдоровна, жена Владимира Кузьмича:
- Гогочете? Отчего ж мужиком не быть? Мрут, правда, раньше баб, так это потому что к работе не приучены. Гоготунчики вы наши слабенькие! Кузьмич! Завтра вместо меня пойдёшь Марту доить. А я с соседом похохочу!
- Размечталась! Подоить-то я смогу, Марта хвостом глаз не выбьет. А с генералом Николаича кто разнимет? Без ОМОНа вряд ли вас утихомиришь!
- Фёдоровна, шла бы ты со своим подойником, пока моя не проснулась! Вчера только мировую с ней кое-как подписали. Не гони волну гнева на дремлющую женщину! Может, мне тоже корову купить? При деле будет баба с утра пораньше!
- Ой, ой, корову он купит! На твою пенсию и таракана не купить. Слыхал? Говорят, у нас они теперь не отечественные. Американские или китайские. Наши-то после очередного повышения пенсии со смеху повымирали.
В сарае, заслышав хозяйку, промычала Марта, и Настасья Фёдоровна подалась к ней, громко недвусмысленно напевая:
- Отпустите меня в Гималаи, надоело доить мне корову…
Мужики намёк поняли, опять захохотали.
- Эх, повезло тебе, Кузьмич, - сказал довольно Кирилл Николаевич, - такую деваху отхватил по молодости. Всю жизнь за её широкой спиной как сытый жеребец в спелом овсе валяешься!
- Дык, это сейчас у меня коленки лысые!
- Ты всё-то не рассказывай, Кузьмич! - донеслось от сарая.
- Видал?! - восхитился Владимир Кузьмич.
- Давай вернёмся в школу, - предложил Кирилл Николаевич, - не будем смущать женскую половину.
- Так вот, интересуется у меня Федя, через «о» или «а» пишется «кобель». Я ж опять не знаю! Предлагаю спросить учительницу. Федя руку тянет, спрашивает. Учительница что-то в ответ буркнула, но не подсказала. Ну вот, время идёт, а у нас изложение не продвигается дальше собаки с кобелём. Я опять слово придумал. Шепчу: «Пиши «сучка» - это лучше!» - «Во, правда!» Опять начал писать, и опять не знает. «Во! А «сучка» как пишется? С мягким знаком или без него?» - «Да что же это за наказание господне? Спроси учительницу!» Федя руку тянет выше головы. Класс как услышал Федин вопрос, так и покатился со смеху. - Владимир Кузьмич залился смехом. Сосед его поддержал.
- Тут нас учительница из класса и выгнала, - сквозь смех закончил воспоминания Владимир Кузьмич. - А с нынешними правилами и нормами правописания никаких заморочек не будет, если уж можно написать «чёрнОЕ кофе».
- Чё-нибудь придумают! Есть же умные люди в стране, не все же за бугор смотались. Мы с тобой - ладно; но мы и не министры, и не депутаты Госдумы. С нас и спрос такой - всю жизнь в навозе ковырялись. - Кирилл Николаевич оживился: - У тебя хоть сестра учительницей была, она же выручала тебя. А я рос оболтусом, никто за меня не заступался. Мать с отцом по четыре класса окончили, да и те коридоры уличные. Они за мной не шугали.
- Не прибедняйся! Жуликом не стал, и даже курицу за свою жизнь не зарубил. Дом отгрохал ширше моего, жена грамотная. Дети выучились. У тебя и медаль есть.
- Медаль есть - здоровья нет.
- Видишь, какой богатый! У других ни здоровья, ни медали!
- Так что с сестрой? Как ты удосужился остаться на второй год? Неужели сестра не могла помочь?
- Чудак человек! Как говорится, в наши годы перед законом были все равны. Даже брат учительницы!
Засмеялись. Что правда - то правда.
Поставив подойник с молоком на скамейку, Настасья Фёдоровна подошла к мужчинам
- Народный контроль в действии! - пошутил Владимир Николаевич. - Лишнего не говорим, о женщинах вслух не мечтаем. Про пенсию молчим. Особенно про заначки!
- Пора бы уж и уняться! Как был балаболом, им и остался. Всем косточки перемыли? - Настасья Фёдоровна смотрела миролюбиво, и Кирилл Николаевич втайне позавидовал соседу.
- Эх, Настасья Фёдоровна, где же я был, дурак этакий, когда ты расцвела? Надо же было балаболу первому на цветочную поляну выйти! - Кирилл Николаевич улыбался широко, от души. - Не доила бы ты сейчас корову, а дрыхла в постели, как мой генерал, в ночной рубашке. Видишь, как форточка туда-сюда ходит! С прихрапом, значит, с упоением дышит; десятый сон доглядывает моя-то. Не бережёт тебя твой Кузьмич. А я бы и на руках носил!
- Будя тебе, сосед! Сейчас твоя с постели вскочит, выпрыгнет, и будешь искать пятый угол в нашем дворе за то, что территорию без начальственного соизволения покинул.
Настасья Фёдоровна говорила шутя, но Кирилл Николаевич знал: права соседушка, ох, права. Но ведь не станешь душу изливать, когда соседи не готовы тебя на скорую руку выслушать. Сейчас Настасья Фёдоровна пойдёт цедить молоко, потом Кузьмич выгонит на улицу Марту, чтоб сдать пастуху, потом сам выйдет с ведёрком, сдаст молокану вечерний и утренний удой. А он, Кирилл Николаевич, вернётся на свою суверенную территорию и станет оттуда наблюдать за соседями, радуясь их счастливому браку, слепо повинуясь своему с утра недовольному генералу. Шагу не даёт ступить без при-гляду. А ведь так всё хорошо когда-то начиналось…
Николай Кириллович смахнул с себя невесёлые раздумья - незачем выказывать семейные отношения.
- Я школу-то, - обратился к Владимиру Кузьмичу, - не с тобой заканчивал. Коль разбудил, из дома выманил, нагадал про свою учёбу, так досказывай, чем дело закончилось. Есть у нас ещё в запасе немного времени
Владимир Кузьмич только того и ждал:
- Вся школа знает, как я учился. Как ещё до экзаменов не забросил учебники в чулан? Отец бы сразу бич прописал… Пришла пора сочинение по литературе писать за десятый класс. Евгения Александровна, наша классная, подошла, шепчет: «Пиши в своём грязновике сочинение. Я потом зайду в класс. Напишешь - руку подними, попросись в туалет». Ну, выпустили меня. Учительница берёт тетрадку с моим творением. Сходила с ней в учительскую, проверили там коллективно, переправили буквы, какие я написал не там и не такие, вернули мне. Опять Евгения Александровна шепчет: «Пиши теперь на чистовик, по буквам. Твоя задача - переписать сочинение по буквам! Всего одна задача!» Я переписал. Казалось, на несколько рядов перечитал, сверил. Теперь, думаю, учителя в осадок выпадут от моих знаний, особенно Михаил Григорьевич. Шибко он хотел меня вразумить, на путь знаний русского языка наставить. Учитель был грамотный, фронтовик. И ему с нами было тяжело, и нам с ним.
В конце улицы показался верхом на коне пастух.
- Успею, - предупредил Владимир Кузьмич, - обсказать финал. - Он весело засмеялся: - Потом Рая, сестра, приходит, когда мы уже свои тетрадки сдали на проверку. И говорит: «Как взяли твою тетрадку, раскрыли… Все, кто был в учительской, кинулись смотреть… И за головы схватились! Столько ошибок! Это же невозможно!» Понимаешь ты - если бы какие-то описки, а то ведь ошибки! Где «о» должно быть, у меня обязательно «а», и наоборот! Учителя давай подбирать чернила по цвету, буквы подправлять так, чтоб незаметно было. А уж как собрал нас при подведении итогов Михаил Григорьевич, так и подошёл ко мне… У него была привычка очки двумя пальцами как-то по-особенному поправлять. - Владимир Кузьмич сделал движение, копируя учителя. - Поправил он свои очки раза два подряд, и с такой, знаешь, улыбкой, свойственной только ему... Не то с ехидцей, не то с издёвкой, говорит: «Ну, Давыдов, Давыдов!» И всему классу: «У Давыдова есть сдвиги! Раньше делал 30 ошибок, а сейчас только 22». Такие вот сдвиги. Но я всегда знал, что дальше колхоза меня никто не ждёт! Хорошо, хоть к тому времени в армию брали не по рекомендации деревни. А то было бы народу слёз при принятии резолюции по вопросу моей предстоящей службы!
Владимир Кузьмич встал, давая понять, что пятиминутка закончилась и пора приступать к домашним обязанностям. Опять засмеялся:
- Теперь-то я смело могу написать: «Чёрное кофе сабака пила». Перед внуками не совестно будет.
Подумал, добавил уже серьёзным тоном:
- Только вот что с русским языком творится? Его же скоро китайцы будут знать лучше нас.