Кажется, я падаю. Споткнулся и падаю. Вот я просто шёл своей дорогой, как некоторые называют «выбрал свою судьбу». А теперь вот споткнулся и падаю. Падаю в какую–то бездну. Отчаяния ли? Возможно. Случайно ли? Ни в коем случае. Всё идёт ровно так, как и предполагалось. Я прекрасно знал, что рано или поздно появится та самая «кочка», об которую я с радостью споткнусь и начну своё бесконечно длинное падание. Здесь, в этой бесконечно чёрной бездне очень сыро, ко мне тянется такое же бесконечное число чьих–то рук, пытающиеся, по всей видимости, помочь мне. Вытащить меня. О, мои дорогие. Вы поздно спохватились. Или я сам опоздал?
Я потерялся, как оказалось, ещё на своей дороге. А теперь я падаю, и падаю, и падаю. Ощущаю себя Алисой, упавшей в кроличью нору. Но чудный дивный мир меня на дне не ожидает. Если у этой штуки вообще есть дно. Моё тело по–смешному невесомое, какое–то аморфное, что ли. Может, от того, что я всё ниже и ниже? Может, и так. Я сам опоздал. Я загнался, растерялся, я проглядел. Но я знал, что так будет. Моё спасение было в фатализме, который тоже тянул ко мне свои тёплые сильные руки. Руки, по которым я с размаху ударил. На лице моём была дикая ухмылка. Я одичал.
И я, дикий, попал в свою клетку. Я так сильно попал. Твои руки с изящно–тонкими бледными пальцами взяли ключик от замка этой клетки и просто выкинули куда–то за спину. Я падаю в бездну. И я в клетке. Я сам себя загнал, и мне не выбраться никогда. Я так хотел испытать то, из–за чего здесь оказался, что теперь даже обидно. Столько трудов, крови и пота, а финал такой скучный и очевидный. Но я же знал. Я хочу закрыть глаза, но всё, что я вижу, сделав это – твои медово–медные, прищуренные из–за широкой улыбки. Такой приторно–сладкой, что у меня тут же сводит зубы. Прекрати, уходи. Уходи туда, где тебе самое место. Я ошибся, мне это не нужно. Забери. Но ты не слушаешь. Лишь бьёшь по прутьям моей клетки тяжёлым армейским сапогом со сбитым мысом. Который сбился о мои мраморно–белые (как оказалось, ещё и прочные) рёбра.
Нет, я не хотел петь оды о том чувстве, что испытываю к тебе, вероятно, до сих пор. И не хочу. А ты всё бьёшь по прутьям–рёбрам своими армейскими сапогами. «Диких – по клеткам.» Тогда почему не залезешь в одну? Ты ничем не отличаешься от меня и всех остальных. Почему издеваешься надо мной, когда я закрываю(открываю) глаза. Не улыбайся. У меня противно скрипят зубы. Мне кажется, что теперь я болею чем-то. Я на что–то подсел. Я зависим. И я в клетке. А лучше бы – в гробу. Прошу, просто забей меня уже. Я так больше не могу Моя игра вышла из–под всякого контроля. Ты – соучастник. Ты – очевидец. А я тот, кого уведут из зала суда, переоденут в тюремную робу и заставят драить туалеты бесконечное количество дней.
Бесконечность такая же жестокая, как и ты. Этот голос будит меня посреди всего этого бесконечного безумия снова и снова, заставляя обливаться холодным потом и молиться, чтобы я снова смог уснуть. Я не знаю, сколько уже падаю. Но ты появляешься в какой–то момент и не перестаёшь глумиться, смеяться, бить всё с большим удовольствием и энтузиазмом. Рёбра мои уже давно крошки, поэтому ты топчешься по моему бесконечно огромному (специально для тебя) сердцу, словно это пустая жестяная банка или вздутый пакет из–под сока. А там ведь действительно ничего нет. Больше ничего нет. Ты топчешь и топчешь, словно это не я. Словно я неживой. Я давно перестал просить тебя остановиться. Я просто хочу ждать, когда это всё закончится, если у этого есть конец. Скорее всего, я бесконечно заблуждаюсь.
Я бесконечно устал и так же бесконечно и до неприличия долго лежу на дне своей клетки. И твоя бесконечно приторно-сладкая улыбка не сходит с лица.