Запах Гефсимании
Для Бируте
На литургию Святого четверга никто не пришёл, чего и следовало было ожидать. Бабаиха говорила, что никто из священников эту службу никогда не служил, а начинали сразу со Страстей Христовых. Говорила она, что народ Покровского любит всякие необычные действия, как-то Страсти, Пасху, Крещение, Храм. На такие службы охотно приходит приличное количество людей.
Какое-то спокойствие и мир окутали душу при первом возгласе и робком песнопении девчат. Поначалу я сильно переживал о том, справятся ли Алина и Айнара с этой непростой службой. Замирало сердце на сложных, ответственных моментах. Ловил себя на мысли, что не молюсь, не вникаю в службу, а только предаюсь напрасным переживаниям, так как причин для беспокойства не было. Что и говорить, поначалу действительно ничего не клеилось. То вступят не так, то тон зададут неправильный, а то и вовсе заведут не туда. Но постепенно всё выровнялось, приняв обычный, слаженный напев.
— Ну как? — спрашиваю после службы Бабаиху.
Та довольно кивает, начинает пересказывать волнительные моменты, в конце добавляет:
— Как по мне, так лучшего здесь я отродясь не слыхала! — и помолчав немного, добавила. — А с Ниной и Валькой что теперь?
— Честное слово, не знаю, как быть. С одной стороны, если посмотреть, не нужны они вовсе. От них лишь интриги да сплетни. Девчата с ними не споются, а скажи что, обид на всё село разнесут, — ответил я.
— Правильно! Ни к чему сейчас эти раздоры. Праздники отбыть нужно, Пасху, а там что Господь даст, — тряся указательным пальцем, говорит Бабаиха.
— И что, без них не отбудем? Времени хватает, Алина на лету схватывает. На мой взгляд, хуже не стало, а только лучше, умилительней.
— Ох, отец, коль уж решили всё, почто меня старую спрашиваете?
— Не решал я ничего. Пусть воля Божья на всё будет.
Толком не успев перекусить, стали собираться на вечерню, читать Страстные Евангелия. Вижу, Айнара заметно нервничает, переживает, с Алиной шепчутся, та её уговаривает. Понимаю её опасения, ведь на эту службу народ уж точно придет. А главное, как Нина с Валькой будут вести себя после всех их интриг?
Когда пришли, церковь была уже открыта. Григорий Васильевич сидел за свечным ящиком, учтиво разговаривая с несколькими незнакомыми старушками, как потом выяснилось, из Заречья. Бабки берут большие свечки, старательно обматывают их вырезанным из бумаги кружком, чтобы воск на пол да на одежду не капал. Идут к иконам, как они говорят, познаменоваться. Постепенно храм наполняется молящимися. Все в тёмных одеждах, сосредоточенные, где-то даже скорбные. Нина пришла первая. Я лишь мельком увидел её тревожное лицо с красными от слёз глазами. Пришедшая позже её подруга Валька зашипела к ней, задёргала, видимо, уговаривая всем назло покинуть храм. Но та осталась, пристроившись у свечного ящика.
— Что, Нина, молодёжь на пенсию списала? — говорит ей староста, глядя, как та молча роняет слёзы, небрежно смахивая их платком.
— Ничего, — шепчет она, — это мы ещё посмотрим.
Но при первых звуках Страстной вечерни всё в храме успокаивается, наполняется незримой благодатью. Негромко поют певчие, мягко, красиво. Тонкий аромат ладана плавно разносится по храму, проникая в каждый уголок, застывая запахами розы, акации, мускуса, ненавязчиво располагая обоняние.
— Ныне прославися Сын Человеческий, и Бог прославися о Нём, — читается первое Евангелие. — Заповедь новую даю вам, да любите друг друга…
— Слава долготерпению Твоему, Господи, — поют девчата.
Все стоят с зажженными свечками, что-то про себя шепчут, кланяются. Даже болтливую бабку Сиволапиху сегодня не узнать. Застыла беззвучно, опершись на свою клюку, выставив из-под толстого платка одно ухо, вслушиваясь в напевы.
— Мычат что-то, не разобрать совсем, — ворчит Нина, —когда мы пели, нас вся улица слышала. И даже на Заречьи.
— Цыц! — погрозив пальцем, шипит на неё старушка по прозвищу Целлофановна, вероятно сходным с её отчеством Селефоновна. – Уже сыты вашими с Валькой воплями, дай службу послушать!
Нина замолкает, опустив низко голову, продолжая ронять слёзы.
Отпуст пропели с наступлением темноты. Бабульки хороводом обступили Алину с Айнарой, осыпая их комплементами и дифирамбами. Тут же возникла масса вопросов: откуда Алина, не матушка ли она, будет ли она на Пасху? Девчата терпеливо отвечали на все вопросы, уверяя, что будут учиться петь и привлекать других людей для этого дела.
Заканчивался страстной вечер. Прихожане расходились по домам. Неся в руках зажженные страстные свечки, как принято по обычаю, они рассыпались яркими огоньками вдоль улиц и переулков, рассеивая тусклый свет и привлекая тем самым внимание любопытных прохожих. Огоньки то исчезали, то снова появлялись в разных местах пленённого ночью посёлка, пока не пропали совсем, оставляя лишь скорбное воспоминание предательской ночи в Гефсиманском саду.
Дальше будет...