ВЛАДИМИР ЛЕВИТИН.
АРТОРУДКА МОЯ, КОРОНАДКА МОЯ
РАССКАЗ,
Ты спросила: «что забыл ты, там, в том городе?
(В это время я к гаражу спешил)
Ведь его и с небоскрёбов видно здорово».
Засмеялся я и сказал: «Пошли!»
Оказалась ты шершавою, неласковой,
Арторудка моя, коронадка моя.
Первый раз тебя из неприятностей вытаскивая,
Ох и матюкал же я тебя, арторудка моя.
А потом, как за стаканом разгулялася
И такое изо рта твого плелось.
С удовольствием, тебе накостылял бы я.
Только бабу бить? Ну, ты это брось!
Ну а ты не обижалась, только глазками
Всё моргала, всё глазела, огурец жуя.
Только шутками сыпала (все затасканные),
Арторудка ты моя, коронадка моя.
А потом, при каждом твоём похождении,
Арторудка моя, коронадка моя,
Приходилось следить за каждым твоим нахождением,
Арторудка моя, коронадка моя.
Ах, какая ты шершавая, неласковая,
Арторудка моя, коронадка моя.
Каждый раз тебя из неприятностей вытаскивая,
Ох и матюкал же я тебя, арторудка моя.
«Ой, не буду!» - ты клялась мне так безмятежненько
И готов был тебе поверить наслово, через силу я.
Но сорвалась ты – и всё пошло по-прежнему.
И пришлось сказать: «Знаешь, хватит, может, наконец , моя милая!»
Ой, какая же ты шершавая, неласковая,
Арторудка моя, моя, коронадка моя.
Неизвестно откуда мне взявшаяся,
Пушечка ты моя, отвязавшаяся.
Мой тёзка Высоцкий «Скалолазка» (неправда)
Дорогие мои товарищи и подруги! Все действующие лица и их исполнители, в этой моей правдивой истории, являются плодом досужей выдумки автора и больше никем. Если кто из вас обнаружит своё сходство с одним из них, то подумайте сначала: ведь автор с Вами даже незнаком. А теперь, давай, поехали.
Гости собирались поздно. То одни придут, а через время ещё другие. Сказывалась, видать наша, советская безалаберность, перекочевавшая вслед за нами сюда, в Америку. Вот, наконец, терпенье у хозяев и гостей, жаждущих выпить, не так выпить, как закусить, кончилось и все приступили. А и то, и то, стоило внимания. Недешёвые, водка, коньяк и вина, рыба во всех видах – копчённая, тушённая и жареная, колбасы, вкусный, хрустящий хлеб – всего никак не перечесть, да и не об этом пойдёт речь в нашем повествовании. Короче, все дружно принялись, кто за что хотел. Хозяином «мероприятия», по случаю дня рождения его младшей дочери, был, назовём его, Толик, как большинство из нас, зубной техник, сумевший успешно подвизаться на ниве продажи недвижимости (real estate). У него был дом о двух этажей в хорошем районе с хорошими соседями, что немаловажно. Гости, в большинстве, из инженеров, тоже «делали», если не так хорошо, то и не так уж плохо. Глядя на них, подумалось: бывшие рабовладельцы наши, большевики, жестоко подавляли предпринимательские наклонности и таланты к бизнесу рабов своих. И вот только теперь, вырвавшись из их власти, те, кто хотел и мог, сумели их, как смогли, осуществить. Впрочем, некоторые из гостей работали по найму, на хороших местах, и с хорошей же оплатой. Эти были очень довольны собой, не думая, какая участь их может ждать (а я знал, на своём опыте, да помалкивал: зачем хороших людей огорчать). В данный момент о таких вещах никто не думал. Мы успели уже слегка загрузиться, настроение стало безоблачным и заботы отошли на далёкий задний план. Как всегда, начали собираться группами и вести, не по делу, всякие разговоры. И вот в этот момент прибыли запоздалые гости. Их было трое – он, она и ребёнок. Они были, видать, тут не первый раз, потому как, пацан быстро юркнул наверх, где были – и он это знал – остальные дети. Я забрёл к входной двери наедине со своей рюмкой коньяка, ибо ни в одну группу меня не приняли, а может, меня ихние разговоры неинтересны - не на мою тему. Так что получилось, я вроде как, встречал вновьприбывших. Ей, на вид, было около тридцати пяти – сорока. Во всём виде её - красном платье и причёске - свозило желание показать себя первой красавицей, что ли. Он был слегка старше и выше, в очках и костюме без галстука. Смотрелся на вид, солидно. Они рвались вперёд, но и проигнорировать меня, считали неудобным: кто знает, кто я такой. «Ирина» - она протянула руку. «Марк» - бросил он на ходу. Тут же налил себе пластиковый стакан водки и залпом выпил. Ирина подошла к хозяину, чинно поздоровалась, и потом только приступила.
Я решил подняться наверх. Ведь виновницу торжества начисто забыли. Я нашёл Симочку, поздравил и поцеловал в головку. Подарки для неё лежали внизу, а обычную для американцев церемонию открывания подарков, в это время мы ещё не соблюдали. Вокруг стола сгрудились дети, среди них и старший брат Симочки Марек. Дети все были, самое старшее десять лет. Те, кто постарше, включая моих, сына и дочь, такие мероприятия старались, если только могли, не посещать. Пить они ещё пока не пили, а слушать разговоры на, пусть понятном, но им как-то некомфортабельном языке, да ещё и на неинтересные им темы, совсем не хотелось. Вновь пришедший пацан сидел на стульчике за столом. Поражало, он был одет в безукоризненно сидящий на нём костюм с галстуком. Листок писчей бумаги лежал передним ним на столе, и он быстрыми уверенными движением водил по нему мягким карандашом. Закончив, передал лист одному из детей. И тот несказанно был рад. Завидев меня, поднялся со своего стула. Протянул руку и представился солидно: «Яков». И не «Яша», а именно «Яков». «Хотите, я сделаю и Ваш портрет?» Я милостиво захотел. «Станьте передо мной». Карандаш забегал по бумаге, и, через несколько минут, я получил изображение своей персоны. В нём не только сходство, но и, как бы, даже отражение моего характера. «О, да ты, впрямь, художник!» «Да, я художник» - подтвердил он, без малейшей тени бахвальства и рисовки. Успев расспросить Яшу (так я его тут же и назвал), узнал: тут они три месяца, живут у дедушки Филипа (он тоже тут), приехали из Москвы. Вспомнил: Филип, высокий, стройный и , несмотря на возраст, красивый старик, был Толику какая-то седьмая вода на киселе. Он не пропускал ни одного мероприятия у Толика, хотя пил и ел мало. Нуждался, должно быть, в общении. Спустился, держа в одной руке свою рюмку, в другой – полученное мной только что, это произведение искусства на свою тему. Заметили: что это? И тут же вмешалась Ирина. «Это мой сын, Яша. Ему только двенадцать, а он уже знаменитый художник». Теперь только я рассмотрел её получше. Явно, не еврейка. Рыжие, редкие волосы. Вздёрнутый носик, небольшие прижатые ушки. Низкий лобик её не выдавал свидетельства о большом уме. Фигура тоже была на большом удаление от совершенства. Более всего, поражали в ней так ярко выраженные уступы вовнутрь на переходе от колена к голени. Марк, несомненно, был сыном Филипа. Похож. Но, в отличие от отца, он не был столь высок и, если так можно выразиться, как-то расплывчив, что ли. И вовсю налегал на еду и, особенно, выпивку. Но, нам, иммигрантам и бывшим советским людям, это было понятно. Оба, и Филип, и Марк, по поводу Яши хранили молчание. Время, между тем, становилось поздним, и гости, один за другим, стали прощаться и уходить. Мы с женой тоже.
Пришло, наконец, время представиться читателю. Зовут меня, скажем, Всеволод, Сева по-простому. Как мне фамилиё? А разве это важно? Хаимович, Абрамович, Фельдман – какая вам заразница? Тем более, фамилии в нашем повествовании употребляться будут редко. Родился я, вырос и жил на Украине, в городе, пусть не очень уж большом, но и не маленьком. Трамваи и троллейбусы, во всяком случае, были. И какой это город – тоже неважно. Семья у нас небогатая – отец инженер, мать учительница. Кроме меня ещё и младшая сестрёнка. Денег всегда было под обрез. Учился я в школе, вроде бы, хорошо, хотя в «отличниках» не был. Особо давались мне физика, математика, химия, история, география и литература. Но была и ахиллесова пята – правописание: постоянно делал ошибки. И самое интересное, не потому, что не знал, как слово написать, а просто так, по невнимательности, что ли. И это дорого мне обошлось. Когда, я как и всякий порядочный еврейский мальчик, после школы пошёл поступать в институт, то наделал в сочинение пять ошибок – и провалился. Что теперь делать. По советским законам, каждый был обязан или учиться, или работать. А если не будешь – пошлют. Куда, правда, не говорили. Устроиться на работу мне, «малолетке», представляло проблему. Нас брали неохотно, потому, что работать мы должны были по семь часов, а получать за восемь, и отпуск нам был месяц. Но я, к счастью, принял участие в программе, организованной большим машиностроительным (не важно, каким) заводом, вблизи от нашей школы, обучавшей старшеклассников основам работы на станках. Окончивших программу брали на завод учениками станочников. И меня приняли на завод учеником токаря, и, при том, в инструментальный цех. Необыкновенная удача! Родители к этому моему успеху отнеслись скептически. «Пусть те, кто учился еле-еле на троечки - пусть они руками работают, коль головой не могут. А ты, ведь, у нас…». Если бы они могли знать, если бы я мог бы знать, как пригодится уменье работать на станках во всей моей дальнейшей жизни. Дорогие друзья, если у вас есть хоть малейшая возможность приобрести какой-то навык или же какое-то уменье, не проходите мимо. Вы ведь не знаете, что ждёт впереди. Ладно, я поступил на завод, и пробыл там всю свою советскую жизнь.
За полгода моего ученичества в инструментальном я успел, кроме токарного, освоить ещё и фрезерный, строгальный и шлифовальный станки. Работал я, чаще всего, по оснастке – всякие приспособления для изготовления какой-то конкретной детали. Но недолго. Весной прислали мне «повестку на бумаге (шесть на девять) явиться в райвоенкомат». Никто, конечно из-за неё «в обморок» не падал и сестра «сметану» не проливала. Надо-надо. И нас, после медкомиссии и прочих процедур, постригли наголо, собрали и повезли. Не стану утомлять читателя всякими подробностями моей службы, за исключением того, что проходила она в Баковке. Как я много лет спустя узнал, что в этом посёлке находилась дача самого Будённого. И что, когда его пытались арестовать, он, из припрятанного на чердаке пулемёта, держал НКВДэшников до тех пор, пока Сталин не отменил приказа. Но в те времена, Баковка была на весь Союз знаменита тем, что в ней располагалась единственная в стране фабрика по производству гандонов. И у нашей части были самые тесные взаимоотношения с данным предприятием. Когда в печке не разгорались сырые дрова, старшина командовал: «В Баковку!» Там нам охотно давали спрессованный брак изделия ГОСТ 4547-49. «Изделия» эти горели коптящим, но всё же, жарким пламенем и вскоре печка наша растапливалась. Однажды проверяющий, зайдя в кухню, узрел гандон, уютно плавающий на поверхности супа. Интересен был и производственный процесс. Конечно же автоматика. Но и в автоматике всегда есть место для ручных операций. Так вот и тут. Из ленты конвейера торчали, как вы сами понимаете, ***. В одном месте на залупу наносилась порция резины, и баба рукой должна была осадить её вниз. Можете себе представить, как она за восемь часов натаскается за это дело! И если есть у неё кто, как ей потом с ним?.. У нас же, солдат, были не менее тесные взаимоотношения с работницами фабрики, большинство из которых были молоды и одиноки.
Мы пели:
Пехота топчется в пыли. Капрал кричит: «Руби-коли!» И у него серьёзный вид.
Капрал-голубчик, не ори, а лучше отпусти к Мари, пока ещё, хоть как, стоит.
Одна из таких, обучив меня этому нехитрому искусству, быстро как-то отвалила. Так и пошло. Когда мне удавалось (не всегда!) заполучить бабёшку, она, после недолгого времени, кидала меня в пользу тех, кто был покрупней и побольше, не пускаясь в объяснения. И только одна из них снизошла до откровенности. «Видишь ли, я это делаю для того, чтобы мне самой удовлетвориться, а не вас потешать. Ты меня не устраиваешь, и замуж меня не возьмёшь. Так что мой совет: ищи бабу по своим возможностям». Но таковой для меня в Баковке не нашлось. С тем и домой поехал. Там меня, как демобилизованного воина Советской Армии, приняли обратно на моё же место, и в том же году, в том же качестве, поступил в институт, но, правда, на заочный. Почему так? Много причин, и не знаю уважительных ли. Поступить легче. Не хотел у родителей на шее сидеть. Да и привык деньгу иметь. Согласитесь, приятно ведь, когда в кармане похрустывают бумажки. И себе можно купить, что хочется (ну, не совсем), и родителям помочь, да и сестрёнке, кинуть, когда-никогда троячку-пятёрку. А раз, вычитал, как латиноамериканцы, как бы они ни жили, сколько бы они ни получали, но всегда они откладывают на сберкнижку восемнадцать процентов. Идея мне понравилась, и я решил завести такую книжку, ложа на неё, сколько мог, не думая про проценты. Сколько есть, столько и положил. Учёба давалась мне легко. Сочинений писать уже не надо было, а в остальном я понимал кое-что. На сессии, мне давали два месячных отпуска в год – неплохо. Учёба занимала четыре вечера в неделю. Остальное время отсыпался, читал. В те времена, мы, бывшие одноклассники, ещё держались как-то вместе, регулярно встречались по разному поводу, неплохо проводя время. Что же касается прекрасного пола, то тут стало, ну, прямо, совсем плохо. В отличии от баковских прорв, которым просто некуда было деться, тут, на гражданке, парней полно, и девки могли позволить себе быть «придирчивы ужасно». Да и для того, чтобы найти такую, надо было ходить на всякие танцы, вечеринки, сборища, а у меня на это времени не было. Тут уж что-то одно - найти подругу или получить диплом. Я рассудил: подруга не убежит, а вот время на получение «корочек» утечёт. И продолжал усиленно учиться, но и по сторонам поглядывал: а вдруг. «Вдруг» иногда получалось, но не часто. А раз пошёл я в бухгалтерию выяснять со своим расчётным листком: толи не доплатили, толи неправильно с меня вычли – уже не помню. С делом моим разбиралась молодая совсем бухгалтерша, явно из «наших». Я её и раньше видел, только дела с ней иметь не пришлось. Она «дак очень ничего» - личико, можно сказать, даже миловидное, остальное неважно. Ну, разъяснила она мне почему так начислено, а я ей, по старой баковской привычке: «А не хотиться ли Вам пройтиться». Ну, думаю, сейчас пошлёт меня… пройтись самому. А она: «Когда?» Тут уж я опешил. Смотрю на неё, глаза, должно быть круглые, может, квадратные. А она: «Я, между прочим, Лия»…
Стали мы видеться. Времени свободного у меня было вторник, суббота и воскресенье. И из этого приходилось выкраивать на учёбу. Но она оказалась понятливой: «Время-то всё равно уходит. Вот выучишься – и будет посвободней». Но когда я попытался применить баковкую тактику, сказала просто: «Я ещё девушка, и честь свою отдать собираюсь только мужу!» Я, конечно, попыток не оставлял, но отпор был твёрдым. А через месяц, я сказал: «Знаешь что, дорогая, если ты хочешь отдать свою честь мужу, то отдай её мне». «Так быстро!?» «А чего нам резину тянуть из манжеты? Друг друга лучше узнать? Я вот знаю, одни три года ходили. Такие уже голубки были. А как поженились – друг другу глотки готовы были перегрызть. Потом, как-то приработались, правда. Ты скажи лучше, нравлюсь я тебе? Знаешь про меня что-нибудь такое? Что я скупердяй или жадина?» «Что ты! Ты мне очень даже нравишься! Ты вот думаешь, чего я, вдруг так легко согласилась с тобой пойти. А я про тебя уже всё знала. И ничего плохого не слышала». «Так в чём дело!?» «И правда, в чём дело!?». Я привёл её к своим, и она всем у нас понравилась. Она привела меня к себе домой. Не берусь сказать, понравился я или нет, но зато я познакомился с её старшим братом, Толей, в доме которого началась наша история. Был он с моего возраста, и мы быстро, я бы сказал, нашли общий язык, хотя он не посвящал меня в свои дела и не вникал в мои. Числился он зубным техником с окладов в шестьдесят рублей, а чем, на самом деле занимался – этого ни я, ни Лия, до сих пор не знаем. Причём, у него был «Жигуль», роскошь, для таких, как я, неописуемая. И он мотался целый день по городу, как заведенный. А через полтора месяца была свадьба. По нашей с Лией просьбе, скромная, с минимумом гостей. Толя сделал нам воистину царский подарок: «организовал», как-то, однокомнатную отдельную квартиру, в которой мы прожили до самого отъезда. Лия не обманула и отдала мне то, что она обещала. Через год и два месяца родился сын, которого, в честь столь доброго к нам дяди, мы назвали Толиком. После третьего курса, меня перевели в Отдел Главного Технолога. Денег стало чуть меньше, но кое-как хватало. Потом защита, а вскоре к Толику присоединилась его сестрёнка, которую, в честь моей сестры, назвали Светой. Словом, жисть, как жисть. Тихо, так, как-то монотонно, никаких событий и вдруг… Начали «ехать».
Ну так и что – скажете вы. Пускай себе едут. Так-то так, но дело в том, что ехать собрался, не кто-нибудь, а Толя. Он, как раз, год, как женился – что ему надо было? Это он объяснил позже: «Не уехал бы – сел». Но мы тогда о том не знали. Когда мы с Лией пришли прощаться с ним, он вдруг спросил: «А вы как?» А мы не знали. «Ладно, я через время, пришлю вам вызов. Захотите – поедете, не захотите – вызов пропадёт, и вам ничего не будет». И он прислал. Мы не знали, что делать. Так вызов пролежал с месяц. А раз Толик пришёл из детского садика и свою маму спрашивает: «А что такое жидёнок?» «Где ты это слышал?» «Да меня в садике назвали этим словом». Лия посмотрела на меня и сказала решительно: «Едем!» Опять-таки, не буду вас утомлять подробностями. Приехали мы в город, где поселился Толя, английский повыучивали, права получили, работу нашли, квартиру сняли, детей в школу и садик определили. Технолог в США называется Manufacturing Engineer. Вот я им и стал. Может, где-то в Америке и есть такие огромные заводы, как наш, там. Но, в основном, предприятия здесь маленькие, да и людей не так много. Но производят они во много раз больше, чем все советские заводы, причём, работая неспеша. Вот тут-то я познакомился с мексиканцами. О, это народ! Читая американских авторов (взять, хотябы Джека Лондона), заметил: все они обижены отношением белых к мексиканцам. В чём тут дело! – думал я. Ведь это же испанцы! Испанцы, перебравшиеся в Латинскую Америку. Такие же белые, как и «янки». Просвещать нас по этому поводу никто не хотел. Да и, честно говоря, нам не до этого было. И только тут я обнаружил: мексиканцы, да и все латины, вообще - это пестрая смесь индейцев и белых. Что тут понимать. Конкистадоры, проболтавшись больше года в океане, достигли земли, где было всё, чего они были лишены в пути, а главное – женщины. Их сначала насиловали, потом покупали за бусы, а вскоре и жениться на них начали, ибо других в округе не было. И даже после колонизации, отправлялись в дальние края искать на свою жопу приключений, в основном, молодые одинокие мужчины. А мужику нужна баба. Это такая же естественная потребность, как есть, пить и сбрасывать отходы производства. И вот опять же-таки, это были индейки, или, успевшие за это время расплодиться мулатки. Вот так и возник целый континент, населённый удивительным народом. Черты лица - от совсем черт белого человека, до исконных индейских. Большинство из них трудолюбивы, честны и искусны во многих ручных работах, сварке и сборке. При начальстве они «по-английски не говорят». Меня тоже поначалу принимали за «начальство». Но я их быстро уговорил, что я такой же рабочий, как они, только они работают молотком или электродом, а я – карандашом да бумагой. Оказалось, владели они достаточным английским, чтобы объясниться в любой ситуации. Оказывается, они помнили Лолиту Торез и знали «Беса ме мучо», что означало: «Целуй меня много». Хотя когда появилась эта песня и этот фильм, многих из них ещё на свете не было. Мы быстро нашли общий язык. Я научил этих наивных детей природы нехорошему слову «huy», а они меня своим такого же рода словам. Моей ходовой фразой стала «chingarera», что, буквально, означает выебанная и выброшенная за ненадобностью, но лучше всего переводится словом «падла». Поражало меня и лингвистическое сходство испанского с русским. В испанском тоже был род существительных – мужской, женский и средний. Но определялся он не окончанием как в русском, а артиклями «эль», «ля» и «ле». Так что машина было «она», молоток – «он», но рулетка (el metro), правда, «оно». Мне кажется, такая же ситуация происходит и во французском, но с этим языком, как вы сами понимаете, мне дело иметь не приходилось.
Для осуществления моих проектов по спецоснастке мне давали в помощники Хавиера Медину, мужика ещё молодого, необычайно толкового и понятливого. Был он немногословен, роста среднего, но сбит крепко и силой обладал недюжинной. Приходилось сначала наделать массу эскизов, прежде чем просить Хавиера у начальника производства. Тот исполнял любую работу моментально. А однажды увидев эскиз, бросил коротко: «Won’t work.» Я сначала полез в бутылку, но, разобравшись, понял, что он прав. Этот человек зря ничего не скажет. Когда же я, под влиянием открытий в испанском придумал песенку «Lolita, chiquita, conchita se;orita» (что означало: Лолита маленькая хорошенькая сеньорита), услышав её, он бросил походя: «Lolita is no good». «Why, Xavier?» «Too big choncha.» Чонча это… а, впрочем, разве это итак не ясно, что только может быть большим у маленькой женщины. Глаза разве что, но их два, а чонча одна. Так вот прокантовался я три года, а на четвёртый, я эту работу потерял. Нашёл другую – и тоже потерял, нашёл третью – результат тот же. Причём, со всей ответственностью могу вас заверить: ни малейшей вины я за собой не чувствую. Если бы была – что мне жалко сказать. Но, вот что интересно: жена моя, как нашла сразу себе работу в финансовой организации, так до сих пор и работает. Но это очень легко вычислить аут. Производство в Америке идёт на спад, а финансы - они финансами всегда были, есть и будут. Так что, после потери работы, положение у нас не было катастрофическим. Мне положено пособие, тыща двести в месяц, её зарплата – так что по счетам платить было чем, а еда в Америке недорогая. И вот, однажды, когда я сидел дома один – жена на работе, дети в школе – позвонил Толя. «Дома?» «Дома». «Сейчас я к тебе заеду». Он появился, где-то через, полчаса. И застал он меня за таким занятием. Условием для получения пособия являлось поиски работы. Искал же я её, вырезая подходящие объявления из газет и по адресам в них посылая своё резюме. Названия организаций и их адреса заносил в форму, что мне присылали раз в две недели. Он посмотрел на это дело с комической серьёзностью. «Ну и как, часто отвечают?» «Нет» - признался я. «А на интервью зовут?» «Пока не звали». «А тебе не приходит в голову мысля: ну, найдёшь ты работу, опять потеряешь, а потом что? И, при том, ты не учитываешь один фактор. Чем «старше» ты становишься, тем трудней и трудней будет тебе находить работу». «Приходит, но что я могу сделать?» «Вот за этим я и приехал! Слушай, как я понимаю, ты был машинистом. Не этим, что на поезде, а на машинах работал, металл резал». «Станочником». «Ну, ладно, станочником. Так вот слушай. Надыбал я одного деда. У него этот самый machine shop, где машины эти, что металл режут. Он собирается уйти на покой и продаёт его. Сколько он там просит, цену можно сбить до двадцати пяти тысяч…» «А где я…» «Пусть тебя сейчас этот вопрос не беспокоит. Всё сделаем. Я для своей сестрички ничего не пожалею. А пока ты должен решить – берёшь или не берёшь». «Надо, хотябы посмотреть». «Кто говорит, что не надо. Поехали, посмотришь». Мы сели в просторный толин линкольн-континенталь, и, минут через полчаса (может меньше), прибыли в индустриальный район, в одном из блоков которого размещалась мастерская. Да, там были станки токарные, фрезерные, кругло и плоско шлифовальные – много чего. И инструментов тонна, в том числе редкие плашки и метчики. У меня глаза разбежались. Дед не спрашивал, умею ли я работать на станках. Его интересовало лишь как будут платить и какая гарантия оплаты. Этот вопрос Толя обещал решить, и у меня на этот случай сомнений не было. Меня же беспокоило, есть ли у него постоянные заказчики, а иначе на что я буду жить. Дед сказал, что есть и это предстояло проверить, потребовав его финансовый отчёт за последний год. А уж разобраться в этом у меня есть кому. Толя глянул на меня, ну как? Я кивнул, но, сказал ему по-русски, что надо с женой посоветоваться и т.д. Мы сказали деду, что очень заинтересованы, и дадим ему знать в ближайшие дни.
Дома я обсудил ситуацию с Лией. Она была согласна: перспектив в работе по найму нет никаких. Даже она, как прочно ни сидела, тоже может потерять работу: контору закроют, новое начальство придёт – мало ли чего. Ну, короче, мы решили попробовать. Толя, который помимо недвижимости, был ещё и инвестором и кем-то там ещё всё оформил честь по чести. Просил дед за всё это своё хозяйство двадцать пять тысяч. Толя сторговал до двадцати, деду дали сразу всё и он остался доволен. Наших было восемь, а остальное, Толя сказал, я могу выплачивать, когда будет возможность по сколько смогу. Состоялась передача цеха от деда ко мне. На это ушёл не один день. Он показывал мне каждый свой станок, каждое приспособление, каждый инструмент и рассказывал что, куда и зачем. Это очень важно: ведь закажи мне кто-то что-то, я буду знать, за какой край хотябы схватиться. Инструменты и оснастка находились либо в ящиках верстаков у каждого станка, или в просторных запираемых шкафах. «Держи всё под замком – напутствовал дед – заберётся какая-то наркота, подчистит все дочиста и продаст за бесценок. А это всё не одну тысячу стоит». Была здесь и сварка, газовая и электрическая и электро-разрядная машина, с помощью которой дед выжигал сломанные метчики. Наконец, он подвёл меня к отдельно от остальных стоящему шкафу. В нём было два неравных отделения, разделённых вертикальной стенкой. Слева четыре выдвижных ящика, а сверху полка. На полке той лежали, одна на одной какие-то коробки. А вот справа! Как в пирамиде в армии стояли ружья, винтовки и, среди них, старый знакомый, калаш, такой же самый, как тот, что был предоставлен мне во временное пользование на службе. «Это всё стоит не менее четырёх тысяч, но я готов отдать за полторы. Как хотите. Возьмёте – возьмёте, а нет, я заберу». Оружие мне было, вроде как, ни к чему, но калаш перевесил чашу в пользу того, чтобы взять. Шутка ли! У меня будет собственный калаш! Я предложил тысячу и он, с подозрительной поспешностью, тут же согласился. Поладили. В том же, отсеке на полках слева лежали несколько пистолетов и этих, с барабаном… вспомнил, наганов. Справа, тоже на полках, были книги, по этому делу, должно быть. Шкаф заперли, и дед передал мне связку ключей. На каждом ключе был набит номер, а на каждом шкафу его номер нанесен был краской. Так что проблем найти нужный ключ от нужного шкафа не было. Дед пожелал мне удачу в бизнесе и ушёл. А я стал осваиваться в своих новых владеньях. Планировка была такая. Сразу при входе была небольшая приёмная с креслами и столом, за которым, по идее, должна была бы сидеть секретарша или, как там её, рецепционистка. Прямо дверь вела в цех, а направо – в кабинет, или, как его тут называют, офис. В этом, последнем, был письменный стол, шкаф с делами, диван, небольшой сейф и, главное санузел с туалетом и душем. Был ещё сейф-тайник в полу. Код от сейфа дед мне дал и рассказал, как открывать, а тайник был закрыт и дед не знал кода. В цеху стояли два токарных станка «лицом к лицу» и между ними стеллаж. Так что можно было работать сразу на обоих. Фрезерных станков было тоже два – вертикальный и горизонтальный, и также организованных. Плоско и кругло шлифовальные, и к моему, весьма приятному сюрпризу – поперечно-строгальный. А я-то думал, в США их давно нет. Верстак и подвижные шкафы с инструментами. Словом, полная механическая мастерская. А после пяти пришли Лия с детьми, а вскоре и Толя. Принёс шампанское, игристый сидр для детей и конфет. И мы слегка «отметили» покупку.
Лия и дети всё осмотрели. Я, как мог, объяснял, что это за машина, и что на ней делают. Толя же нашёл в телефонной книге «Жёлтые страницы» рекламу этого бизнеса. Я сказал, что хочу её переделать. Добавить туда изготовление запчастей, которые больше не выпускают. И, что могу спроектировать и изготовить механизмы и приспособления. Толя идею одобрил. И он сказал, мне надо научиться подсчитывать стоимость заказа. В Америке делается так. Кому-то что-то для чего-то надо. Вот он делает чертёж или спецификацию и рассылает её по предприятиям, где это могут изготовить, с просьбой указать, сколько это будет стоить. Скорей всего, закажет у того, кто даст лучшую цену. Вот тут-то надо быть точным. Много попросишь – не закажут. Мало – то, может получиться, будешь работать себе в убыток. У деда нашли книги, где были перечислены многие типовые детали и расценки на них. Неплохо, но могут попасться и другие. За тайник, он сказал, что на крышке должны быть телефон и серийный номер. Позвонишь - и тебе пришлют код. Так прошёл мой первый день в своём бизнесе. Многое пришлось выучивать. Цветной код для маркировки сталей и где эти стали можно купить. У деда был стеллаж с прутками и теперь знал, из чего они. Была тут, и небольшая закалочная печь и пресс Роквела. Всё было, не было лишь только пока заказчиков. Позвонил изготовителю тайника, сказал номер, они мне пообещали прислать код. И прислали. Тайничок этот оказался ёмкий. Пока, я решил держать там ключи от шкафов. От нечего делать, решил исследовать дедов «спецшкаф», если можно так выразиться. В коробках были новенькие, не расконсервированные даже револьверы и пистолеты. Один из них, небольшой белый револьвер привлёк моё внимание. В коробке была ещё инструкция, и я быстро освоил нехитрую технику обращения этой штукой. В барабане его было пять отверстий, значит, он пятизарядный. Назывался он Rossy и сделан был в Бразилии. Патронов нигде видно не было. В выдвижных ящиках лежали странные свёрла. Впрочем, я знал, эти свёрла называют «ружейными». Их применяли у нас на заводе. К свёрлам были державки, помпа для эмульсии и штуцера для подачи охлаждения в сверло. Были ещё победитовые стержни с выступами на концах, как и свёрла, разных размеров. Были ещё разные державки для этих самых стержней с рычагом. Державки вращались в кронштейнах, которые, в свою очередь можно было закрепить в резцедержателе. И наконец, была наладка, которая явно крепилась к станку. Она состояла из кронштейна, к которому можно было присоединить этот жёлоб, пазом вниз. Я подумал, объяснение этим диковинным предметом можно найти в книгах, которые содержались тут же, в шкафу. И прав я был! Из одной из книг, я узнал: эта оснастка для … нарезов в стволе. Когда учили наши АК, упоминалось про нарезы. Но нам, как их делали, казалось какой-то мистикой, фокусом, что ли, на заводе и на какой-то секретной машине. Оказалось всё просто. Стержень с выступами это и есть прошивка для нарезов. Надо зажать её в державке, закреплённой в резцедержателе, её рычаг входит в паз, который повёрнут на угол винтовой линии нарезов. Вот для чего служит эта наладка. Я сходил к станкам и увидел места с резьбой для крепления наладки. В самом нижнем ящике, я нашёл разные запчасти, несомненно, тоже к оружию. Короче, всё мне тут стало ясно, за исключением одного: зачем деду это всё было нужно?
Я получу ответ на этот вопрос позже, а пока, изучив инструмент и материалы в наличии, я, от нечего делать, опять вернулся к книгам в дедовом особом шкафу. Вскоре я начал понимать, какое бывает оружие, кто его делает, из чего, и сколько оно стоит. Был ещё какой-то каталог, в нём инструменты для ремонта и изготовления оружия. Brownell назывался. Когда Толя как-то в моё место заглянул, я спросил его: «А у тебя оружие есть?» «А как же! Я ведь бизнесмен. Мне без оружия никак нельзя. К меня пистолет глок и револьвер Смит и Вессон». Тогда я и показал ему этот шкаф. «Ба! Да у тебя тут целый оружейный магазин! А где патроны?» «Не нашёл» «Всё ясно! Дед это на инвестмент держал. Хотел продавать понемногу, да, видать, раздумал. А ему, гарантию даю, все это хозяйство или совсем даром досталось, или за бесценок. Ты, конечно, можешь из этого часть продать, но я советую подержать, а там видно будет. А патроны, напока, купи 38 спешиал и 9 мм парабеллум. Больше шестёрки за пачку не давай. Ещё можешь, для ружья вон того, купить пару пачек 12-го калибра с картечью. Они дорогие, по пять в пачке. Но тебе много и не надо». «А как знать, где и за сколько дают?» «А в этой твоей газете, за четверг, в спортивной секции, рекламы оружейных магазинов. Где дёшево дают – там и бери». Так я и сделал. Нашёл в газете ближайший магазин и заглянул. Для впервые попавшего в такое место – это зрелище. В особенности, бывшего советского человека поражает обилие оружия – много и продаётся всем и всякому. Были и калаши – венгерские, китайские, египетские. Были и двустволки, но начиная с нескольких тысяч. Были винтовки – подешевле. Я, не будь дураком, посмотрел, сколько может стоить добро, оставленное мне дедом. Купил те патроны, какие рекомендовал Толя, да и отбыл восвояси. И вовремя! С почтой принесли несколько quotations – заявок на детали – сколько это будет стоить и сроки. Все они совпадали с дедовым классификатором. Но так как материалы у меня были, я мог бы запросить на десятку-двадцатку меньше. Я позвонил Толе. Тот сказал мне вот что. Не отвечай сразу, пусть думают, ты подсчитываешь стоимость. А так как в других местах тоже будут считать по тому же классификатору, то сбросить десяточку-другую, на первых порах можно. И ещё одно: потребуй аванс в размере половины стоимости «на покупку материалов и инструмента». Если клиент недоволен – деньги назад. Если что не так по моей вине, устранение «with no charge» - бесплатно. У меня был компьютер – завёл ещё когда они стали доступны для таких, как мы – и я подготовил ответы. Послал через день и вскоре получил и заказы, и авансы. Так я начал работать. Объявление в «жёлтых страницах» поменял сразу же. Не забыл указать о «new ownership» - новый владелец. Я рассудил так, дедовы постоянные клиенты в телефонной книге искать меня не будут. Там ищут те, которые ещё не знают к кому обратиться. Заглядывали ко мне, кроме моих и Толи, лишь, как я их называл, «продажные люди» - коммивояжёры разных и всяких поставщиков, предлагая всё на свете, но чаще, инструменты и материалы. Принимал я их у себя в офисе брал карточки и каталоги: может пригодиться. А раз, пришёл один человек-мужик. Вижу, он явно не из «продажных»: те не так одеваются, да и вид у них другой. Но всё равно, завёл в офис, спрашиваю, чем могу быть полезным. Он извлёк из своей сумки-портфеля длинный тонкий предмет, развернул. «Ствол?» «Да. Совсем износился, а в продаже таких нет. Я и пришёл спросить, не могли бы Вы такой сделать?» Я посмотрел. Заковыристая штука. «Вы что, обязательно хотите новый, или я могу сделать вкладыш из высокопрочной стали. Внешний вид не нарушится, а его на веки хватит». «А ведь хорошая мысль! Как я сам не додумался. Давайте, приступайте». «Дайте Ваш адрес, и я Вам пришлю, сколько будет стоить». «Скажите, я разве Вас спрашивал, сколько будет стоить? Сколько будет, столько и будет. Вот мой телефон, когда у Вас будет готово, позвоните». И ушёл. Я не попросил аванса: деталь-то у меня. Залог, типа.
Так вот, оказывается, чем дед зарабатывал! У меня всё было, купил только, у тех же самых «продажных» людей пруток стали 420. Конечно, для первого раза пришлось крепко поработать и головой и руками, но ствол я расточил, вкладыш сделал и охладив в жидком азоте, поставил. Я, разумеется, честно записывал свои расходы в материалах и во времени. Получилось где-то и что-то восемь сотен: времени много ушло. Я позвонил. Он пришёл на следующий день. «Вышло у меня восемь сотен: работы много». И я хотел сунуть ему подсчёт. Он отмахнулся от него, как ненаш от ладана. Вынул из той же сумки-портфеля двенадцать бумаг и положил на стол. «Я же сказал восемь!» «А это Вам премия за быстрое и качественное исполнения заказа. И не спорьте со мной». Положил ствол в ту же сумку и ушёл. Вскоре пришёл ещё один. Этот принёс странный маленький пистолетик, без затвора, у которого стволик подымался. «Мне нужен другой ствол, с резьбой на конце. Какая резьба – неважно. Лишь бы я знал, какая она». Я выпрессовал шпильку и отделил стволик. Сделал чертёж с учётом резьбы. Ну и работы же было! На токарном сделать можно было лишь канал ствола и резьбу. Остальное – на фрезерном. Этот заплатил вдвойне за мою работу. Только много лет спустя, когда я в этих делах начал понимать кое-что, то дошло до меня: первому я отреставрировал ствол для немецкого автомата МР – 40, который в народе зовут «Шмайсер», а второй собирался поставить на свой пистолетик глушитель, который отдал сделать кому-то другому. А мне-то что! А однажды пришёл дед. Он делал какие-то захваты и в них надо было запрессовывать солидную оську. Забивал её бронзовым молотком, и было это ему долго и утомительно. Не смог ли я механизировать ему как-то этот процесс. Я сказал, что есть в продаже гидравлические скобы для этого. Да, есть, но они тяжелы, но самое главное, он никак не хочет станции, шлангов, разлитого масла. Тогда используйте рычажный пресс, у Вас должен такой быть. Есть, только до пресса это всё подымать надо, а оно нелёгкое. Словом, пришлось мне пойти в его мастерскую и всё посмотреть. Это были большие Х-образные захваты. Сверху, в каждой скобе – отверстие под трос, снизу – рубчатая подушка их закалённой стали. Скобы для него где-то ковали. Ему требовалось посверлить отверстия сверху, просверлить и развернуть в центре отверстие под эту самую оську. И наконец, профрезеровать вырез под подушку, потом просверлить отверстия и нарезать резьбу под винты. Оськи он покупал, ибо токарного станка у него не было, а вот подушки делал сам и отдавал куда-то на закалку. Я сказал, что могу ему не только перепланировать производство, но и изготовить кое-что из этого. И, как за сам проект, и так и за оснастку придётся заплатить, но в конечном итоге, он сэкономит на производстве, при той же цене за захват, и облегчит себе жизнь. Спросил, сколько. Я обещал подсчитать.
Такова уж судьба, каждого, кто работает по заказам: потратишь массу времени на подсчёт стоимости, а тебе не закажут. И я такой расчёт сделал, указав, экономию во времени и, даже, в сохранении здоровья, и отослал, мало надеясь на заказ. Никаких идей я ему не давал, ибо он может ими воспользоваться, а меня послать на. Написал только, в случае заказа, предоставлю в кратчайшее время концепт для обсуждения и принятия. К моему удивлению, дед ответил. Как я думаю, подействовала на него «экономия на сохранение здоровья». Только, написал он, цена для него слишком высока. Я и это предвидел, и завысил стоимость сотни на три. Ответил: могу только сократить стоимость проекта на 236 долларов, а больше нет. И этот трюк сработал. Мы с ним договорились. После получения аванса я начал. Первое: тот, кто ковал половинки захвата, пробивает и отверстие под трос. Это ничего не стоит. Второе: найти контору, которая будет для него изготавливать подушки начисто методом точного литья и закаливать их. Это было сделано, а тем временем, я сделал для него два приспособления. Первое из них, это было стеллаж на колёсах со своего рода «краном». В центре стеллажа я закрепил на фланцах трубу, расточенную с обоих сторон под втулки. Во втулках вращалась труба подлинней со стрелой. На стреле было три блока. В них ходил трос, к одному концу которого закреплялась толстая пластина с пальцем размером чуть меньше отверстия под трос, а второй - к противовесу, ходящему внутри трубы. Я подобрал груз таким, чтобы он был три четверти веса готового захвата. Таким образом, цепляя к пальцу за отверстие для под трос, дед мог легко перевозить половинки и целые захваты, куда только ему надо было. Второе приспособление - для запрессовки осек. Это была базовая плита, в центре которой на длину три четверти толщины захвата высовывался подпружиненный палец из закалённой стали. Палец входил в отверстие под оську по посадке движения. Ставилось приспособление под рычажный пресс. Для сборки, обе половинки надевались на палец. Таким образом, соосность была обеспечена. При запрессовке, оська выдавливала палец вниз. Просто и хорошо! Никакой гидравлики и никакого электричества! Дед был в восторге, но продолжал на цену жаловаться. Тогда я рассказал ему анекдот про Форда, генератор и известного электрика: «Один доллар за метку мелом, а остальное за то, что знал, где её поставить». На том мы с ним и распрощались. Постепенно, «реклама изо рта в рот», как говорят американцы, начала работать, заказы стали постоянным явлением, причём, значительная их часть были проекты и такие, как, вы знаете, о чём я говорю. Я стал зарабатывать, не то, что много, вполне достаточно, чтобы все свои счета оплачивать, вернуть одолженные деньги, и, кое-что, себе оставить. А спутя какое-то время, с помощью всё того же Толи, купили дом. Не такой, как у него, скромный, одноэтажный, но с тремя спальнями, двором и в приличном районе. Дети, тем временем, подросли, мы, нет «возмужали», «а так ничего». Нечего и говорить, родители мои, Толи с Лией, Толиной жены, моя сестра с мужем и детьми – все были здесь. А они навызывали сюда своих родственников, а те своих… Одним словом, мишпуха. Вот так попали сюда Филип, а затем Марк с Ириной и Яшей. Это то, что я хотел рассказать вам о себе. Извините, что получилось как-то длинно, но «из песни слов не выкинешь». И вот мы и подошли ко времени начала нашей правдивой истории о гостях, собирающихся поздно.
Вскоре я, не то что забыл о поздних Толиных гостях, а просто они мне были незачем, и я им, всем, скорее всего, тоже. Однажды месяца три спустя после той вечеринки, Толя заглянул ко мне. «Слушай, а тебе работника не надо?» «Да пока сам справляюсь, вроде бы». «Да я не об этом. Я о том, что вот вы, с моей бедной сестрёнкой, за день навкалываетесь, а потом уборкой занимаетесь. Не хотели бы вы нанять кого-нибудь, на три часа в день, по четвёрке за час наличными – и пусть у вас убирает. Ты Ирину помнишь, родственницу мою по жене. Ну сын у неё, Яша, художник. Так вот, они с мужем «разделились». Марк у Филипа живёт, а она пошла на Вэлфэр, и ей квартирку дали, машина у неё небольшая есть. Но денег ей не хватает, и она хотела бы чуть-чуть что-то, где-нибудь приработать. Ну как?» «Ты знаешь, я сам об этом думал. Сейчас Лия с детьми, вот-вот приедет, обсудим». Лия вскоре приехала, и, в одну минуту, решили Ирину брать. «Пусть приезжает завтра в любое время. Я ей покажу – ведь может не понравиться». Она приехала как раз в мой обеденный перерыв. Я сказал ей, уборка офиса и приёмной – чепуха. В этой работе самое страшное уборка стружки. Существует шанс наколоться или порезаться. Поэтому её надо делать в перчатках, фартуке и с марлевой повязкой на лице, чтобы не надышаться эмульсией. И как? Подходит. Можешь начинать, завтра, послезавтра, как тебе удобно. Завтра. А Яшу можно с собой приводить? «А че-че нэт» - как сказал молодой Ахмед из одноименной песни Лещенко «На Кавказе есть гора». Вот стол в приёмной, может делать домашние задания, есть небольшая чертёжная доска и компьютер. Если я работаю в цехе, может ими пользоваться. Она без умолку болтала. Муж безнадёжный алкоголик. Терпела столько лет, теперь хватит (после того, как он тебя в Америку вытащил)! На другой день они явились. Она только что забрала Яшу со школы. Я был, честно говоря, рад присутствию Яши. Не хотелось оставаться с Ириной наедине. Вид у неё какой-то, я бы сказал, хитрый и доверия не вызывающий. Но самое главное, «отделившись» от мужа, она сделалась, как говорят англичане, «loose cannon» - отвязавшейся пушкой. Так как, большинства из читателей, боюсь, немногие поймут это выражение (да и сами нынешние англичане тоже), то я прошу меня извинить за ещё одно отступление. В старинных арторудиях, не было ни отката, ни наката, а после выстрела катилась назад вся система. А на кораблях, к этому добавлялась ещё и качка. Поэтому, корабельные орудия крепко привязывали к бортам. Можете себе представить, что натворит на орудийной палубе даже такая «легкая («всего» шестьсот фунтов)» пушечка, как коронада, если она отвяжется. Пример тому описан ещё в романе Виктора Гюго «93-тий». Поэтому в Англии так называлась одинокая femme, усиленно ищущая мужа. Она смертельно опасна и, не только для холостяков, но для женатых, ибо в своём стремлении не остановится ни перед чем, даже разбить семью, если ей так будет надо. Вот я мысленно прозвал Ирину, сначала Пушкой, потом Арторудкой, затем Коронадкой. Из всего этого, «Пушка» осталась для краткости. Болтала много, но информации в её болтовне было мало. И главной темой был у неё Яша и его успехи в области живописи. Он занимался в студии юных художников, устроенной престижным частным Винстон Колледжем. Туда она его возила три дня в неделю, после работы. Когда и что они ели, не знаю. У меня был холодильник и лёдник, набитые едой, и я всё время предлагал им взять из них что-нибудь. Но они редко откликались на это предложение, а если и брали, то либо кусочек сыра с соком, либо морожёное.
Однажды, Ирина объявила: студия организовала выставку картин своих учеников, Яши в том числе. И она настойчиво предлагала, чуть ли не приказывала, нам с Лией это мероприятие посетить. «Толя с Раей (так звали его жену, простите, забыл сказать) уже были. И вы сходите. И мы поддались. Лия приехала с детьми, и мы по Ирининому описанию быстро нашли колледж и корпус, где был вернисаж. Зал был полон юными художниками, в возрасте от двенадцати и до восемнадцати, их родителей и посетителей, большинство из которых были такими же, как мы, «друзьями». Увидели Ирину с Яшей и подошли. «Смотрите! Какая глубина, какие краски!» И мы посмотрели. Да, Яша умело владел цветами, перспективой и пропорциями. Но в его творчестве явно отсутствовала яркая искра таланта, та самая, что обратила бы внимание, и заставило кого-нибудь купить картину. Словом, как говорят на Украине, Яша был до того не Айвазовский, что аж невдобно. Такой в Америке художеством не проживёт. Мы с Лией переглянулись. За годы с ней совместной жизни, научились понимать друг друга без слов. Дети же наши, которые давно уже были знакомы с Яшей, пошли с ним общаться с остальными художниками. А мы захотели тоже осмотреть остальные экспонаты. Ирина пошла с нами: она всех тут знала. Ну чтож, одни картины были оценены нами ниже Яшиных, часть выше. Особенно понравились полотна одной девушки, лет семнадцати по имени Дженнифер Смит (имя художника выставлялось у каждой экспозиции). Да и сама она была миловидна и на редкость хорошо сложена. Дженнифер мило с нами поговорила, всё ни о чём, а её родители – люди солидные и ещё не старые – с Ириной. На том вернулись к Яшиным картинам. Она не спрашивала, как мы оцениваем Яшино творчество. Для неё даже сомнений на этот счёт не было. Когда я похвалил картины Дженнифер, сказала: «Ты это потому, что у неё такая высокая грудь!» «Мне смотреть на грудь малолеток запрещено законом. Я смотрел на её картины». А грудь у неё, действительно высокая… Потом меня (ох уж эта моя дурная еврейская натура!) стала грызть совесть: может почём зря придираешься к тому бедному ребёнку. Тогда я позвонил Толе. «Слушай, недавно был на вернисаже у Яши. Ты, как я слышал, тоже был. Чего скажешь?» В трубке помолчали. «Ну, ему надо ещё над собой малость ещё поработать…». Всё ясно! Но я на этом не успокоился, а позвонил Наташе. О, это фигура, и о ней можно было б написать отдельный рассказ, но мы ведь не об этом. Короче, она художница из Москвы. Познакомился с ней, когда оформлял выезд. Она была знакомой тех, у которых мы тогда останавливались. Вот ей и позвонил. «Слышала про них. Эта Ирина из тех, что даст какому–нибудь пожилому члену комиссии, а тот проголосует за её ребёнка…» Мда! Комментарии, как говорится, излишни и я, к сожалению, оказался прав. Не зря я зову её Пушкой. Она пушает (от слова push – толкать) бедного ребёнка. Как-то на одной из вечеринок, я, где-то, что-то, самым краешком уха услышал, что Ирина сама когда-то рисовала. Вот теперь всё стало ясно! Ребёнка своего она пыталась заставить достичь того, чего она достигнуть не смогла, да и не сумела.
Давным-давно, будучи в доме отдыха летом, слыхал я одну песню, вроде итальянскую, в переводе на русский. Что-то вроде бы «Какие вы, к ****ей матери мужчины, если вы не знаете Марины…». И припев был: «Марина, Марина, Марина, мы все потеряли покой. Поют о тебе все мужчины, а ты б хоть махнула рукой», Если Марину, заменить на Ирину… Не могу сказать, пели ли о ней все мужчины (думаю, нет), но один мужчина в её жизни, похоже как, появился. Чаще и чаще, в её болтовне стало мелькать имя Хайме. Ой, он такой хороший! Тут помог, там помог! В этом помог, в том помог! Ах, ах, ах. Но ты не подумай, отношения у нас чистые. А я вот взял, да и подумал: «Да, по мне, ты хоть с пьяным кабаном ебись! Мне-то что до того. И оправдываться передо мной нечего. Я тебе что, прокурор». Кто такой этот Хайме, я знал. Мех (мексиканец). Не зря же я с ними работал. А раз, попросила она дни – среду, четверг и пятницу – я охотно ей дал. Расчёты у нас происходили каждый день, в конце которого я просто вручал ей заработанную сумму наличными. Так что никаких таких осложнений и перерасчётов не требовалось. И когда она не вышла на работу в понедельник, особого беспокойства это не вызвало. Покоробило, правда, не позвонила, но да ладно. Пускай гуляет. Но во вторник я забеспокоился и позвонил Толе, знает ли он чего? Толя знал. Оказалось, Ирина с Яшей и этим самым Хайме, решили съездить в одно красивое место, милях в трёхстах отсюда. Ехали в её машинке, Хайме за рулём, Яша сзади. Всё хорошо. Только на полпути у них отлетело правое переднее колесо. Машину перевернуло, Яша вылетел, к счастью, правда, приземлился в кусты. Но всё же побился здорово, и его положили в местную больницу. Пушка осталась ждать, а заодно и заниматься своей машиной. Та, тоже пострадала не сильно, но ремонт обошёлся… Сегодня они уже дома, и завтра она должна придти. Понятно! Не хотела, чтобы я знал, поэтому и не позвонила, хотя позвонить в коллект не стоило бы ничего (я заплатил бы за звонок). В среду пришла, виновато потупив глаза. А мне-то что! Она виновата не передо мной, а перед Яшей, которого чуть-чуть не убила из-за дурацких каких-то затей. Моя мишпуха включала, между прочих, дядю и тётю, когда-то очень хороших врачей. Вот к ним-то я и свозил Яшу. Тётя похлопала его как-то по рёбрам, и сказала, к счастью, всё заживёт. Могло быть хуже. Жизнь вернулась в обычную колею и потекла, как, по-прежнему. Так прошло полгода. У моей семьи отношения с Яшей были самые наилучшие. Это был молчаливый, скромный и, для своего возраста, очень трудолюбивый мальчик. Впрочем, в последнем уверенным быть нельзя: или он делал всё по охотке, или Пушка, стоя над ним, заставляла. Я склонен ко второй версии. В конце концов, это был ребёнок, и ему хотелось побегать с такими, как он сам, поиграть в мяч, а то и просто бродить и болтать ни о чём. А его заставляли делать этюды, эскизы, наброски, или же писать картины. Истинный яркий талант заставлять не надо. Его просто безудержно тянет к своему пианино, мольберту, глине иди к какому ещё предмету творчества. А Яшу же заставляли – «как нет, когда я сам видал». Мы жалели бедного Яшу, и нередко брали его с собой в зоопарк или на природу, а когда на концерт классической музыки. Моего внимания это не обошло: будучи а красивых местах, Яша не предпринимал ни малейшей попытки сделать эскиз или этюды этого уголка природы. Похоже на то, я был прав. Если надо было рано вставать, оставляли его у нас ночевать, благо в общей комнате был диван-кровать.
Мать Яши ни умом, ни скромностью, ни тактом похвастаться не могла. Зато она хвасталась Яшей и своими женскими достоинствами. У меня, мол, вот, грудь тугая, у меня… Однажды я не смог выдержать и заметил: «Слушай, Ира. Прежде чем претендовать на что-то, то стань голой перед зеркалом и внимательно изучи себя». «Но мишенькин совет лишь попусту пропал». А сколько раз на этих Толиных вечеринках, непременным участником которых она всегда была, заговаривала с солидными немолодыми мужиками, в присутствии их жён, брала телефон и… этот человек у Толика больше никогда не появлялся. Филип ходил часто, но Марк, отвергнутый пушкин муж – никогда. Я заметил, она умеет манипулировать людьми, включая мою жену, заставляя делать то, что её надо, и ничего не давая взамен. И ещё, не дура выпить за чужой счёт, и много. Но вот, в последнее время, появилась новая тема. Мол, Марк её ревнует и, даже, угрожает расправой. Я к этим басням отнёсся скептически. Марек-то был добродушный алкаш, и такие да могут создать в доме невыносимую атмосферу, ворнякая, приставая и придираясь, но чтоб насильственные действия – извините и подвиньтесь, этого они никогда себе не позволяют. Но Пушка всё стояла на своём. А однажды, вдруг спросила: «Говорят, у тебя пистолет есть». «Да, есть один, а что?» Я раз брал Яшу в тир, конечно же у меня есть. Но с ней, я эту тему, в подробностях, обсуждать не собирался. «А ты бы не мог сегодня переночевать у нас. Я боюсь, Марк придёт. Может он тоже пистолет купил». И это была чушь. Чтобы купить пистолет, патроны и место в тире его испытать, нужны деньги. А у таких, как он, если деньги заводятся, то они их пропивают, а не идут покупать какие-то там пистолеты. «Слушай, если так боишься, приезжай ночевать к нам. У нас место для вас двоих хватит». «Спасибо, но это неудобно. Яшу в школу надо, да и мне самой по делам…». «Это, в глазах людей, будет выглядеть двусмысленно. Нет, я не могу». Но Пушка всегда была настырна. Она позвонила Лие и та дала своё согласие. Она доверяла мне и за время, что мы с ней жили, я ни разу этого доверия не обманул. По хитрому и азартному блеску её глаз, как ни старалась она это скрыть, сразу видно, задумала она что-то недоброе. Тем более, Яша сегодня, отсутствовал. Ну чтож! Ты, приятель, хитёр и нагл, я же, брат, умён и находчив. Посмотрим, кто кого. «Знаешь что, езжай пока домой, мне тут кое-что надо б закончить. И я тогда позвоню, и, если всё по-прежнему, приеду». «Годится». И на том, она уехала.
Оставшись один, я направился к известному вам шкафу, открыл и взял нужный пистолет. Это был Браунинг Р-35. Он обладал нужным мне свойством: не работал без вставленного в него полностью магазина. Я хотел просто вынуть обойму, но моя дурная еврейская натура стала тут же протестовать: «Слушай, ля поц, не считай других дурнее себя. Это добром не кончается». Да, хотя я гарантию даю, она и её мех-напарник ни шиша не разбираются в оружие, но, huy knows, поймут, что я всё понял и разбегутся. Нет, этого допускать нельзя, надо сразу с этим кончать: у них может представиться другой случай и они повторят. В самом нижнем ящике у деда лежали негодные элементы оружия: при случае, с них можно снять то, что работало. Я нашёл магазин от Браунинга с вусмерть изношенными губками, разобрал его и срезал верх на ленточной пиле выше выреза для защёлки магазина. Присоединил крышку и вставил это сооружение вовнутрь рукоятки. Создавалось впечатление полностью укомплектованного пистолета, а выстрелить из него было нельзя. Для пущей убедительности, вставил в патронник пустую гильзу, вроде как бы пистолет заряжен и патрон в патроннике. А ещё взял я из шкафа пятизарядную Росси. Ту самую, о которой уже успел рассказать раньше. Она, видать, так и лежала в коробке нетронутая, пока я не пошёл с ней в тир. В первый раз в тире заела собачка поворота барабана. После промывки всех механизмов бутиловым спиртом, проблеме исчезла и больше никогда в жизни не возникала. Теперь это был небольшой мощный и исключительно надёжный револьверчик. Вот его-то я зарядил всеми пятью патронами повышенной мощности (+Р+) с углублением в пуле. Ещё пять ссыпал в карман, хотя шансов перезарядить не было. В сумочку я сунул смену белья и Браунинг. Подумав, наполнил плоскую 240-ка граммовую флягу виски, и тоже сунул её туда же. Росси пошла в правый карман шортов, в которые я переоделся. Закончив приготовления, позвонил Пушке. «Слушай, Ир, а ты не могла бы за мной приехать. Я тут выпил малость, боюсь за руль садиться». В ответ, в трубке помолчали. «Ладно, я сейчас приеду». «Буду ждать тебя у входа». Цель маневра была двоякая. Если там меня ждали и приготовились, то прервать и внести расстройство в эти приготовления. А во–вторых, сообщить: я пьян, что им было бы здорово на руку. Минут эдак, через двадцать три, она приехала. Мне, по разным причинам, приходилось пару раз бывать у неё. Огромный в пять корпусов, квартирный комплекс-муравейник, населённый, в большинстве мехами. У каждой из квартир было место для парковки под навесом, обозначенное номером квартиры. Но она стала на место для гостей (были и такие). Дальше пошли пешком. Я пропустил её вперёд и шёл сзади. Когда проходили мимо её парковочной площадки, то там стоял видавший виды Шевроле Камеро. Тут уж всё ясней ясного. «Заговорщица ***ва, в жопе хуй!» Мы пришли. «А где Яша?» - наивно спросил я. «О, я забыла тебе сказать. Школы сейчас нет, и он поехал погостить к папе». Я не сомневался, это была правда. С пацаном в доме, он поедет тебя убивать, идиотка! Жильё сиё состояло из сравнительно большой общей комнаты с выгородкой для небольшой кухоньки при стене у входа. Напротив кухоньки был коридор, оканчивающийся стенным шкафом. Слева и справа в коридоре были двери в туалет и небольшую спаленку, дверь в которую была более чем наполовину прикрыта. «Там» - подумал я.
«Ты пистолет привёз?» «А как же. Вот, смотри какой большой! Тринадцать патронов, а четырнадцатый в стволе». Чуть оттянул затвор, показал донышко гильзы. «Теперь только взвести курок – и стреляй». Взвёл, защёлкнул предохранитель и положил пистолет обратно в сумочку. Пора было уже играть последний акт этой трагикомедии. «Слушай, Ир, а могу я воспользоваться твоим туалетом. Выпил, и ссать хочется». «Да, да! Что ты, конечно!» Она с готовностью побежала, открыла мне дверь. Да, и я действительно воспользовался данным заведением, ибо в дальнейшем, у меня такой возможности могло и не быть. Когда я вышел, то увидел меха, держащего в руках мой пистолет. Пушка стояла сзади слева. Вид у неё злой и решительный. Мех навёл на меня пистолет и… спуск бессильно болтался. Он попытался, как видать, видел в кино, оттянуть затвор, но тот был блокирован предохранителем. «Бедный малый, он не знает, как обращаться с пистолетом. Дай покажу». И он протянул мне пистолет. Я чуть было не зашёлся хохотом, видя как Пушка выскакивает из самой себя от этой глупости. Но, смеяться было ещё рано. Я осмотрел пистолет. «Эта чингарера не работает». Сунул его обратно в сумочку, которую предусмотрительно оставил при входе. «Зато эта работает, и я знаю, как ею пользоваться!» Я выхватил Росси «Back up to the wall, you fucker and beer drinker!» Он поспешил отбежать к стенке. «В угол, сука! Я сейчас могу убить вас обоих, и ничего мне не будет!» Вид мой, видать давал знать: я не шучу. Дальнейшая часть разговора шла на английском, но так как не все знают этот язык, то, так и быть, я вам его переведу. Передо мной был мех, может, сорока пяти-пятидесяти лет, роста чуть выше среднего, широкий в кости и, пожалуй, полноватый. Лицо его, слегка смуглое, было типичным для этого слоя народа. «Вытащи свои водительские права, медленно-медленно подойди и положи их на столик сюда. Никаких фокусов, а не то, я стреляю без предупреждения. Обратно к стенке!» Я подобрал права, не спуская с них револьвера. Телефон у неё стоял, к счастью на ограждении кухоньки. Снял трубку, набрал номер телефона своего бизнеса и наговорил на автоответчик: «Ели что-то со мной случиться, то в этом винить Ирину Ройзман, ту, что у нас работала, и Хайме Эчевера, номер прав…, проживающего по адресу… Я позвонил ещё в четыре места и оставил сообщения – два по-русски и два по-английски. «Если вы что задумали на мою жопу, то об этом будут знать в пяти местах. Так что стойте и не трепыхайтесь! Руки на голову! Одно неправильное движение – стреляю без предупреждения!» И я обратился к Хайме с такой речью. «Слушай, Хайме, ты, хоть, понимаешь, из какой опасности я тебя вытащил! Если бы не моя гениальная (!?) предусмотрительность, знаешь что вышло бы? Не знаешь? Так вот, я тебе сейчас расскажу. Сказать, что она задумала? Заманить меня сюда, убить, вызвать полицию и сказать им, что я пытался её изнасиловать, а ты пришёл на помощь вовремя. А затем судить моих жену и детей, забрать у них всё, что мы с таким трудом накопили, и на эти деньги весело провести время где-нибудь в Мексике. Допустим, у вас бы это получилось. Только в полиции не дураки сидят. За пять минут они бы знали что произошло. И тогда знаешь, что было бы. Она – я показал на Пушку дулом револьвера – сказала бы им, это ты, кто всё придумал. Или, даже, они ей подсказали бы. Им ведь всегда так очень хочется отправить в ряды смертников хорошенького мексиканского парня. Теперь скажи мне, согласен ли ты, если понадобиться дать показания против неё?» Он глянул на неё с неприязнью и ответил: «Да». «Ну хорошо, теперь ты можешь идти домой. Я пришлю тебе права по почте, как только смогу». «А что ты с ней собираешься сделать?» «Не бойся, ничего плохого. Я из-за этой чингареры не хочу и минуты провести в тюрьме. Так что, иди. Едь прямо домой. Осторожно, чтобы тебя полицай не остановил. У тебя ведь прав нет. И не вздумай сидеть в засаде. Тогда мне точно придётся тебя пристрелить, а мне этого не хочется. Ты такая же её жертва, как и я сам».
Он отбыл. Понимая, что у него, скорее всего, есть ключи от этой квартиры, я закрыл замки и защёлкнул цепочку. Это та полоса препятствия, которая позволила бы мне выхватить револьвер. Я подошёл к телефону и взял трубку. Пушка, до сих пор неподвижно стоящая в углу, спросила: «Куда ты собираешься звонить?» «Ну как куда – удивился я – в полицию. Ты ведь, только что, чуть-чуть не убила меня. Они арестуют тебя, я им дам эти права, и они поедут за Хайме. Чего тут непонятного?» «А что мне будет?» «Ну как что? Заговор с целью совершить убийство. Это до 14 лет. Ну, тебе дадут десять. Да ты не бойся! Отсидишь пять, а то и меньше – и тебя выпустят». «А потом что?» «А потом, тебя, как преступницу, депортируют назад в Россию. Тут своих хватает, чужие преступники им не нужны». Она помолчала. «Слушай, Сева, а может не надо. Сделала я глупость, по глупости своей – но зачем так меня наказывать?» «Мда!» Я уже знал, что мне с ней надо сделать, и сделал вид, что думаю. «Ладно, если ты позволишь мне подвергнуть себя трём наказаниям, то я, пожалуй однако, в полицию заявлять не стану». «Позволю, позволю!» «А ты не очень спеши. Ты ведь не знаешь, какие наказания». «А ты скажи». «Первое - я тебя сейчас выебу». «Я не хочу» - спонтанно вырвалось у неё. «Я знаю, что не хочешь. Вот почему, я и хочу тебя этим наказать. Но, если ты не хочешь – чудесно! Я ведь тоже не очень к этому стремлюсь. Знаю, что ничего хорошего для меня из этого не будет. Ну, раз так, звоним в полицию». И я сделал вид, что беру трубку. «Хочу, хочу, хочу!» «Тогда слушай. Я тебя ведь не насилую. Ты сама мне даёшь под давлением обстоятельств. Если ты об этом хоть кому растрепишься, или потом вздумаешь хоть слово сказать, я, мол, тебя изнасиловал, я немедленно иду в полицию. Хайме даст показания, и будет суд. И тогда я ничем уже тебе помочь не смогу, даже если бы захотел. А я-то не захочу. Ещё, не вздумай меня шантажировать, угрожая рассказать Лие. Можешь рассказать. И она поверит мне, а не тебе. А я тут же пойду в полицию, дальше сама знаешь. Последнее, не вздумай даже попытаться завладеть моим револьвером. Вы потерпели неудачу потому, что твой Хайме, и ты с ним, не знали, как обращаться с моим пистолетом. Не знаешь и ты, как с револьвером. У меня с собой ещё и нож. Если ты только прикоснёшься к револьверу, я перережу тебе глотку, и ничего за это мне не будет. Форштейн?» «Форштейн». «Тогда пошли в спальню». Там я велел включить свет. Надо быть начеку и всё видеть. Она, проворно стянув с себя штаны и трусики, стала в позу работающего в поле человека, упёршись руками в кровать. «Мда!» «Слушай, дорогая, мне это не подходит. Так я могу выбить сучок в заборе, и туда всунуть. Снимай с себя всё!» Она, нехотя, стащила с себя рубашку и лифчик. «Это другое дело! Ложись теперь лицом вниз на кровать!»
Желания поцеловать её у меня даже не возникало. Я надразнивал себя, погладив её ляжки изнутри (кожа оказалась шершавой) и, продев руки под неё, овладевши сиськами, которые, и в самом деле, оказались тугими. Поигравшись сосками, я достиг нужного эффекта. Я спустил, но не снимая, шорты и трусы, и собрался приступить, только вход оказался слишком низко, лежащим на покрывале кровати. Я дал ей под зад коленом, и она послушно его подняла. Продвинувшись через вход, я оказался в пустоте. Да, тут нужен был не я, а ишак, в крайнем случае, жеребец из колхозной конюшни. Сделав несколько абсолютно бесполезных движений, я левой рукой сжал эту бескрайную щель до нужных размеров и тогда только смог кончить. Поддерживая свое это хозяйство правой рукой, сходил в ванну, включил свет, омыл хек и вымыл руки. Потом только, натянул обратно трусы с шортами и вернулся в спальню. Она оставалась лежать в той же позе. «Вставай и пошли в ванную!» Нехотя повиновалась. «Встань перед зеркалом, и я покажу тебе, какая ты, на самом деле есть». Взял зубную щётку и, держа, её за щёточную часть, получил для себя своего рода указку. «Волосы - коснулся волос рукояткой щётки – жидкие. Морда – хитрая и наглая. Шея – провёл поперёк её, как ножом - не лебединая. Плечи = покатые. Грудь – чуть ли не на талии, а сама талия – расплывчата. Зад – отвислый. ****ятина – мочевая кишка. А ноги! У тебя бёдра длинные, а голени короткие. При переходе от них к коленям – безобразные уступы вовнутрь. Ступни большие, растоптанные, пальцы – неаккуратные. Вот ты какая, на самом деле, а не та, которой ты себя видишь. Поняла?». Она промолчала. «Ладно, идём назад в спальню». Пошли. «А теперь сядь! Потому как, я тебе сейчас такое скажу, такое скажу - враз упадёшь! Так вот, твой Яша – никакой не художник. Он, как мы раньше говорили, ремесленник. А тут, чтобы в этой стране жить художеством, нужно или иметь ярчайший талант, либо быть чем-то ни на кого не похожим, оригинальным, либо ещё что. А у твоего Яши ничего из этого нет. Ты зря мучаешь бедного хлопчика! Пока не поздно, он может начать учиться на дизайнера или архитектора, а ты знать ничего не желаешь, и портишь ему всю жизнь…» Издав звук, похожий на рычанье, она, вдруг, снизу вверх, бросилась на меня. Охватила руками, пытаясь повалить на пол. Если бы это удалось, то, думаю, никакого револьвера ей не понадобилось. Она оказалась очень сильна, да и сила ещё умножалась яростью. Я держался, как мог. Моя ставка была на выносливость, какой мне было не занимать. Только бы продержаться. И я продержался. Напор её начал ослабевать, и вскоре, я сумел отбросить крепкое мускулистое тело на кровать. Потерпев поражение, она, как была, так и осталась лежать на спине. И тут до меня и дошло: я-то ведь боролся с голой бабой. Борьба возбудила, я спустил опять шорты и трусы, а она поспешила расставить ноги. Началось, опять то же самое, но я уже не обращал на это внимание. И вдруг, в какой-то момент, я ощутил каким-то шестым чувством, что она, хотя и лежала неподвижно, но, всё же принимает в этом участие. Ну и дела. Я поспешил кончить и выхватить, да было поздно. Она блаженно раскинула руки. Бля на мою жопу! Вместо наказания – что? «Одевайся, отвезёшь меня обратно, туда, где взяла». Ей не хотелось, но и спорить со мной было нельзя. «Учти, если твой Хайме сидит в засаде, я, сначала, выстрелю тебе в затылок, потом в него». Молчок. Я шёл позади неё, держа Росси наготове. Но ничего не произошло, и мы благополучно дошли до её машины. Я сел позади. «Ты, я надеюсь, понимаешь, что у меня больше не работаешь. Мы с тобой в расчёте, но если есть претензии, то скажи». «Нету». Доехали до бизнеса. Я вышел, и она тоже. «Слушай, Сева, давай дружить». «Ну да, что ты ещё, может, придумаешь на мою жопу» - подумал я про себя, а вслух промолчал. Она села в свою машинку, поехала, повернула и исчезла за углом. Надеюсь, что навсегда из моей жизни.
Я сел в свою машину и поехал домой. Было уже поздно и мои спали. «Что случилось? – из спальни сонный Лиин голос – почему ты дома?» «А, у неё нашёлся другой защитник, а я поехал домой». Прошёл в кухню. Достал стакан и, по советскому обычаю, «загрызть» кусочек сыра. Из глубины сумки вышла фляжка, из глубины души куплет. «Ирина, Ирина, Ирина, тебя не желаем мы знать. Ирина, Ирина, Ирина, а не пойти тебе к ****ой мать!» Я налил себе до половины, подумав, добавил ещё чуток. Тут до меня только дошло: я, по сути дела, избежал смертельной опасности. Ведь, если бы этот вылощенный дикарь кинул в меня килограммовый пистолет со всей своей силы, то точно был бы мне конец. Я отпил из стакана. Тепло разлилось телу, и острота событий стала не такой острой. Всё хорошо, что кончается хорошо, а, для меня-то, все и, на самом деле, кончилось всё очень хорошо. А что, не так?
Июль 2018 года.