Вечер. Старик, пошатываясь, расплатился двумя последними сотками за пиво и сигареты.
- Не лишнего? Лучше бы хлеба взяли, - вкрадчиво произнесла продавщица и добавила, - Или другого чего съестного. В её голосе звучала досада, она не знала даже имени постоянного покупателя, симпатичного длинноволосого старика, регулярно покупающего хлеб, выпивку, курево и сыр.
- Не надо, - и звон колокольчика дверной подвески последней высокой нотой окончил разговор, оставивший у собеседников печальное чувство незавершенности. Мужчина к нему привык, каждой клеткой тела ощущая своё завершение всякий раз, когда накатывает и сминает грусть.
До дома ему рукой подать. Одной рукой снял с седого хвоста резинку, сдвинул волосы к щекам и прикурил, осветив огнём мужественную улыбку воина из героических сказаний.
- Улыбайся, старый, улыбайся. Что тебе ещё остаётся?
Старый в таких случаях молчал и покорно исполнял наказы.
- В-о-о-т так. Слушал бы ты меня в молодости… кхе.
Спрятав окурок в карман, вошел в чистый подъезд. Новая лампа освещения суматошно моргала. Разумные жильцы не рискнули бы пользоваться лифтом при столь верном знамении неполадок с электричеством. Старик же, нисколько не мешкая, зашел в прибывшую кабину и всей ладонью упёрся в кнопки этажей.
- Да похер, чувак, вези куда хочешь.
Лифт тронулся, освещение мерцало и тускнело. Через несколько секунд мрак поглотил остановившуюся кабину. Воцарилась тишина. Затем по всем этажам заскрипели и застучали двери, - жильцы, убеждаясь, что света нет во всем доме, закрывались в квартирах. О лифте никто и не подумал.
А старик улыбался ещё задорней и отчаянней. Открывая пиво, уселся прямо на пол и снова закурил.
- Что за скотина придумала, будто старость – не радость. А эти овцы верят, верят до самой смерти.
Делая глоток за глотком из чертовски приятного холодного горла бутылки, он водил сигареткой по воздуху, рисуя красным огоньком призрачные фигуры: вон солнце, то птица, то облака, вон горизонт, вон волны морские, а вот и… мы.
- Какой бы ты была, если бы постарела? Приди, покажись, ты ведь обещала… остаться.
И она пришла, когда старик тушил сигарету о пол. Шумно, неприлично резко для трёх часов ночи хлопнула подъездная дверь. Девушка что-то говорила, как будто то самое её «Улыбайся». Пара зашла в лифт, соединив указательные пальцы, вдвоем нажали кнопу этажа.
- Кажется, он хочет объятий и тоскует, - игриво произнесла девушка и, изобразив закрывание дверей, обняла спутника.
- Держи, чувак, они тебе, - ответил тот, смотря в потолок, словно там были глаза лифта.
Объятия, сначала легкие, затем теснее и теснее. Мускулы, напрягшись, стали словно звеньями цепи, по которым забегали сердечные пульсы, разгоняя друг друга.
Кабина остановилась на этаже, двери безнадежно сопротивляясь механизму, открылись, но на площадку перед лифтом никто не вышел. Тогда, захлопнувшись радостно и громко, они укрыли двоих в подоспевшей темноте.
Шорох переставляемых ног, шелест рук, блуждающих по одеждам, шепот дыхания искренних улыбок, переходящий в неровный аккомпанемент поцелуям, что звучали капелью, схлестывающимися клинками. Тепло тел изнутри подсвечивало веки цветными переливами, словно в них быстро пролетали рождение, смерть звезд, туманных скоплений, галактик и черных дыр. Река времени не текла, она была влажностью губ, языками, как кистями, наносилась на щеки, глаза и шеи. Напряжение тел рвалось разрядиться. Замкнув руки, оно стремилось преодолеть изоляцию одежд, и словно ветер сгоняет песок с чистого стекла, раскрывало сияющую наготу. Нагота – последняя оболочка, последняя граница меж двумя Вселенными, двумя встретившимися параллельными мирами. В истинном порыве они всегда ощущаются, перетекают и меняются. Две нити жизней переплетались змеями, неудержимо и стремительно восходя к высшему, божественному, к вспышке, затмевающей разум и освещающей бытие, выделяя и вырывая его из вязкого мрака обыденности.
Вспышка. Во мрак отказавшего лифта вторглась тонкая полоска желтого света. Через разомленные видениями приоткрытые глаза старик принял её за светлый путь, что у него всё ещё впереди. В доме включили свет. Старик улыбнулся без принуждения внутреннего голоса, который в тот момент плакал, увлажняя глаза.
- Есть кто в лифте? - раздался из динамика голос диспетчера. – Есть кто в лифте?
Затем щелчок, ещё один, хрипы… Всхлипы.
- Успокойтесь, скоро вас вытащат.
- Не надо.
- Мастер уже в пути.
- Не торопитесь… не надо.
И в полумраке снова появился красный огонёк, обездвиженный, он испускал редкие искры в едва видимый и рассеивающийся дым.