ГЛАВА V
1.
Вблизи Башня казалась просто огромной. Ее уходившая вверх округлая стена из сероватого кирпича из-за неровностей кладки была какой-то морщинистой, как будто ее строили в некой спешке… а может, так оно и было? Но какой вообще смысл пусть и в такой высокой Башне, если твои противники — некие нематериальные и невидимые чудовища?.. Дуглас, задравший голову и рассматривая Башню, похоже, думал о том же самом. В вышине кружили какие-то черные птицы. Даже трава на пустынной территории вокруг была желтоватая, еще прошлогодняя.
К Башне примыкало такое же здание серого кирпича с узкими и довольно редкими окнами, высотой оно было, наверное, этажей в семь. Похоже, переделали под клинику какую-то старинную крепость или зернохранилище?.. Но сама Башня же вроде была построена позже…
— Когда я умру, пусть моё тело поднимут на башню и оставят птицам, — показал Дуглас знаками.
Явно какая-то цитата. Я, оценив его чувство юмора, улыбнулся краешком рта.
— Ну что… пойдем? — показал я знаками.
Мы оба были здесь впервые. Территория вокруг Башни и примыкавшего серого здания была совсем пустой. Здесь было как-то ненормально тихо, лишь изредка доносились крики ворон, да поскрипывали под нашими ногами светлые камешки дорожки, ведущей к тяжелым с виду двойным дверям.
— Странно, что совсем нет людей… — показал Дуглас, — я думал…
Я понимающе кивнул, и он, оборвав фразу, тоже кивнул в ответ.
Подойдя к дверям, я потянул одну из деревянных створок за массивное кольцо, дверь с трудом поддалась, и мы, оглядываясь, протиснулись внутрь. После света пасмурного дня снаружи мне сначала показалось, что внутри совсем темно. Но постепенно глаза привыкли. Мы были в пустом просторном округлом помещении в центре которого, пронизывая высокий потолок с круглым вырезом, понималась вверх широкая винтовая лестница. И по ней… кто-то спускался.
Я оглянулся по сторонам, подумывая — не стоит ли нам где-нибудь скрыться, но просторный первый этаж Башни был аскетически пустым.
Дуг положил мне руку на плечо, словно бы успокаивая.
Темная фигура быстро и бесшумно преодолела последние ступеньки и вдруг, словно бы выросла перед нами, загораживая падавший свет.
Это был мужчина. Он был высоким, худым и очень широкоплечим с темно-русой, как мне показалось в свете, падающем из редких узких окон, бородой… Укутанный в темный плащ, в перчатках и широкополой шляпе он смотрел прямо на нас пронизывающими глазами.
Неприкасающийся… надо же… подумал я. Я считал, что их уже не осталось. Дуглас, стоявший рядом, казалось, слегка обалдел. Наверное, тоже никогда их не видел.
Я вдруг почувствовал, как почти физически тяжел взгляд смотревшего на нас мужчины… и тут он отвел глаза.
— Кто вы? — показал он знаками, словно не хотел нарушать царившую вокруг тишину.
Пробраться в Башню было моей идеей. После того мрачного сна, где я ощутил себя неведомо чьей марионеткой, я решил, что ответы стоит искать именно здесь. Ведь где еще можно было встретить людей, лично столкнувшихся с чудовищами, попытаться что-то у них выведать?.. Дуглас, которому тоже снился очень похожий сон, поддавшись моему напору, согласился пойти со мной… И вот только сейчас, когда Неприкасающийся чуть не раздавил «мое я» одним своим взглядом, я… кажется начал понимать, какой глупой была эта затея…
— Мы просто… ищем ответы, — вдруг показал знаками Дуглас.
— Ответы? — знаками переспросил Неприкасающийся, бросив на нас короткий взгляд. — И какие же?
— Про башню, про чудовищ… про наши сны… — показал Дуглас. — Мы даже не уверены… кто мы сами!..
— Я вот тоже не знаю, кто вы, — показал Неприкасающийся, но взгляд его, как мне показалось, немного оттаял.
— Просто школьники, которые недавно прошли первое Испытание и… Я видел… Защитников… кажется… а еще нам с другом снится… что мы марионетки в чьих-то руках… И еще… нам все время рассказывают про чудовищ… но не дают никаких ответов. — Дуглас как-то даже с вызовом посмотрел на стоявшего напротив мужчину…
— Поэтому мы решили прийти в Башню, — показал я, в свою очередь решив немного разрядить обстановку, а то мало ли… — Чтобы… найти ответы.
— Теперь понятно, — показал Неприкасающийся и кивнул на дверь…
Мы вышли на улицу и послушно шагали вслед за Неприкасающимся по галечной тропинке. Странно, но мне показалось, что под его мягкими сапогами светло-серые камешки будто совсем не скрипят. Сверху, словно спускаясь прямо от низкого неба с плывущими тучами, то и дело налетали порывы ветра, развивая плащ этого почти что Одина и вороша наши волосы.
— Вы знаете, кто такие Неприкасающиеся? — неожиданно спросил наш спутник сильным зычным голосом.
— Нет, — показали мы одновременно… — Не особенно… — добавил я.
— Мы… идем одним из путей ограничения чувств. Наш конек — чувство осязания. Работать с энергетикой живых существ разумнее всего на тактильном уровне. Например, — он поднял внушительные руки в перчатках, — мои руки — это деликатный инструмент для работы с энергией…
— А ваш взгляд? — спросил вдруг Дуглас.
— Взгляд… тоже.
— Но почему вас называют Неприкасающимися? Потому что вы лечите пациентов Башни… энергетическими пассами? — вступил я.
— И это тоже, — ответил он, как мне показалось, чуть усмехнувшись глазами, — но, на самом деле, мы просто стараемся… беречь этот мир.
— Как это? — опять спросили мы оба.
— Например… когда вы заявились в Башню… это было не только очень громко: ваши шаги, дыхание, скрип гальки под вашими сапогами… ужасный стук дверей… да вы всех ворон переполошили… Но еще, это было довольно неприятно на ментальном уровне. Дежуря наверху, я вдруг ощутил чьи-то до оскомины зеленые мысли и эмоции, буквально заполонившее вдруг все вокруг… Впрочем… — добавил он, — не обижайтесь на эти слова, вы просто еще очень молодые существа…
Дуглас неуверенно кивнул.
— То есть, вы чувствуете… эманации… от жизнедеятельности людей? — решил уточнить я.
Неприкасающийся кивнул. Из-за шляпы и роста простой его кивок выглядел довольно внушительно.
— Когда я иду ночью по парковой дорожке, я замечаю тут и там следы недавнего человеческого присутствия… Не только вижу эти грубо примятые листочки или брошенный Низкорожденными мусор, а чувствую чьи-то отдающие душком застаревшие мысли или, наоборот, приторные эмоции молодых людей. Вижу Все следы, что оставляют после себя человеческие существа. Те, кто еще не пришел к равновесию в себе, и… не только не умеет не оставлять после себя следов… жизнедеятельности, но, похоже, вообще никогда не задумывался о такой возможности, — почти с презрением закончил он.
Мы с Дугласом шагали за ним, стараясь ступать как можно беззвучнее и даже, кажется, почти перестав дышать.
Обойдя Башню, мы оказались перед таким же пустым обширным склоном, на котором не росло даже каких-нибудь чахлых деревьев. Холм полого спускался к реке, текущей вдали. Шума воды отсюда почти не было слышно.
Я оглянулся и, задрав голову, снова посмотрел на Башню, Дуглас тоже посмотрел вверх.
— А Башня? — спросил вдруг Дуглас.
— Башня? — переспросил Неприкасающийся.
— Зачем она?
— Это… маяк, — показал он, отчего-то опять перейдя на язык жестов. — Я… вроде его хранителя. Есть и другие. Несем вахты по очереди…
— Маяк? — переспросил я. — Но для чего?
— Для кого, — поправил он знаками. — Наверху… там я жду тех, кто возвращается… Иногда, бывает… помогаю им вернуться. Держу… если получается. — Но… удержать их не всегда удается…
Его печаль казалось почти физически ощутимой, как и тот его взгляд при встрече. Она вдруг приблизилась и будто затопила нас с Дугласом… Глубокая и искренняя… и, на какое-то мгновение, мне показалось, что это я подолгу нес вахты на вершине Башни, стоя на холодном ветру и вглядываясь в мерцающие точки звезд на темном небе — бесконечно терпеливо ожидая, того невероятного редкого момента, когда из черноты, из этой бездны наверху, к Башне вдруг вернется одинокий светящийся огонек… — еще один из тех, кто давно покинул свою материальную оболочку и чье тело теперь бездвижно лежало в сером здании клиники поблизости…
*
Возвращались домой мы с Дугласом молча. Конечно, мы и так все время молчали… Но сейчас, за всю дорогу, не обменялись ни одним знаком, пока не пришло время расставаться на перекрестке неподалеку от Школы.
— Спасибо… — показал Дуглас.
— За что? — показал я.
— За то… что втянул меня в это…
Я кивнул, и мы разошлись. Я шагал по потемневшему от моросящего дождя тротуару и думал о том, что… Впрочем, я бы даже при большом желании не смог передать все это словами, а особого желания… у меня не было…
Вернувшись домой, я лег ничком на кровать и пролежал в ней чуть ли не до самого вечера. За окном, все усиливаясь, шел дождь. Под конец, он превратился просто-напросто в ливень — живая и подвижная стена из холодных струй обрушивалась на землю, поникшие деревья и будто бы опустевшие дома напротив. А я был только рад. Первый в этом году ливень немного успокоил меня и остудил голову, в которой никак не укладывалось все то, что мы с Дугом узнали сегодня.
Поднявшись-таки с кровати и съев показавшуюся безвкусной, пасту из тюбика, я промаялся до вечера и решил просто лечь спать. А посреди ночи мне приснилось, что я стою на вершине Башни, и смотрю наверх, на звездное небо и вдруг вижу среди звезд какие-то немыслимые по размеру геометрические фигуры, начерченные белым светом. И откуда-то знаю, что это — все.
Белые линии на темном небе, чем бы они там ни были — освещением по периметру инопланетных кораблей или каким-то сверхпосланием, — отрешенно и безжалостно возвещали о конце, пришедшем нашей земной жизни.
*
За завтраком я начертил пальцем на школьном планшете-учебнике греческую «фи» и по привычке стал читать заметки по естествознанию для дополнительного чтения. «Заметки на полях», так они назывались.
Та, что привлекла мое внимание, была озаглавлена: «Почему космос пахнет горелым?» В ней рассказывалось про космонавтов, дежуривших когда-то на МКС.
В какой-то момент, в начале века, все большее число космонавтов стало отмечать, что после выхода в открытый космос им начинало казаться, что внутри МКС пахнет чем-то вроде горячего металла или… жаренного мяса… Кто-то еще говорил, что скорее пахнет озоном, порохом или сварочным дымом. В общем, до странности многие космонавты упоминали некий резковатый металлический запах. Но откуда бы мог возникнуть этот запах? В открытом космосе космонавт дышит из кислородного баллона и вряд ли может унюхать хоть что-то. Но вот потом, когда космонавт возвращается на станцию…
В общем, у одного ученого из НАСА появилась теория, что Запах космоса — это запах высоко-энергетических частиц, которые были принесены на станцию и смешались с воздухом. Запах горячего металла появлялся благодаря молекулам умирающих звезд, продуктами сгорания которых являлись полициклические ароматические углеводороды — молекулы которых летают повсюду в космосе, их можно найти в космической пыли, кометах, метеоритах… Когда космонавты выходили в космос, эти молекулы «садились» на их скафандры, а потом смешивались с воздухом внутри станций.
Кто бы мог подумать, что мы можем понюхать космос? — завершалась вопросом эта занятная, в общем-то, заметка.
Составители наших учебников как всегда постарались. Но… мне сейчас не хотелось думать о космосе… Было такое ощущение, как будто какая-то важная деталь внутри меня оказалась сломана или вообще изъята, в общем, никак не хотела вернуться на место.
После обеда мне пришла небольшая посылка. Ее простая геометрическая форма едва заметно кольнула мое сознание, но я уже взял себя в руки. Доставил ее, как ни забавно, Неслышащий. В прежние времена я бы непременно как-нибудь подшутил над ним. Спросил бы, как ему старые-добрые Beatles, серьезно отметив, что, по моему скромному мнению, Abbey Road — просто шедевр, но… в этот раз я отпустил его с миром. Да и вообще, шутить над людьми мне пока как-то не хотелось. Внутри до сих пор жило ощущение, что все мы, в конце концов, в одной лодке. «Ступай с миром, брат мой», — мысленно пожелал я в спину Неслышащему и вернулся в свою комнату.
Посылка была от мамы. Она находилась сейчас в Бразилии и прислала мне оттуда кусочек метеорита, даже с сертификатом подлинности. Писала, что помнит о моей коллекции и не смогла пройти мимо такого удивительного красавца (сам метеорит упал где-то в Южной Америке в 18 веке, писала она). Я распаковал коробку, вытащил упаковочную бумагу и взвесил на ладони небольшой серебристо-серый кусочек металла с причудливой текстурой. Осколок был обработан и снабжен припаянным колечком, чтобы можно было носить его на шее или в качестве брелка.
Я положил метеорит себе на грудь и… так и лежал в своей комнате, скучая по маме… по отцу, который не жил с нами с самых времен моего поступления в Школу Круга… и по тем дням, когда мы все еще были вместе.
2.
В понедельник, едва мы успели обменяться с Дугласом молчаливыми понимающими взглядами, появился учитель и прозвонил в колокольчик. Сегодня он вновь был в маске. Дождавшись пока мы повторим клятву и опустимся на стулья, он подошел к окну и долго стоял, глядя то ли на ветер, качающий деревья за окном, то ли на видневшийся отсюда кусочек далекой Башни…
— Сегодня мы поговорим о безжалостности, — произнес он и еще немного помолчал. — Всем нам знакомо это чувство: в какие-то моменты жизни, мы все, так или иначе, поступали безжалостно, по крайней мере, по отношению к другим…
Ну да, поступали, подумал я… как и ты, о учитель, как и ты…
Почему бы не поступать безжалостно и по отношению к себе? — спросил он и обвел нас взглядом из под маски. — Ведь безжалостность в умелых руках — это оружие: все мы не свободны, пока окружены на некоем тонком уровне сотнями отягощающих эмоциональных связей. Начиная с этого момента… вы регулярно и осознанно будете практиковать технику освобождения от них. Думаю… вы понимаете, зачем это нужно.
— Не очень, — вдруг показал я.
Маска на секунду обратилась ко мне.
Но тут руку неожиданно подняла Эйд.
— Мы… понимаем, — ответила она. — Просто… безжалостность… сам этот термин несколько сбивает с толку.
Маска учителя согласно опустилась.
— Но, тут ничего не поделаешь. Мы ведь должны идти дальше. Теперь, когда вы начали проходить Испытания, вы уже не можете позволить себе однажды застрять… в одной из ментальных ловушек из-за глупой жалости к себе… или к другим. Это может быть просто-напросто смертельно опасно.
Да… жалость к другим — это также форма жалости к себе. — Добавил он и немного подождал. Но все молчали.
— Что ж… Тогда… время практики. Сейчас… закройте глаза и, сосредоточив внимание на своем дыхании, войдите в свое внутреннее психическое пространство и… обнаружив эмоцию, поднявшуюся из глубины и связанную с жалостью к себе, возьмите ножницы безжалостности и отрежьте ее…
— А если я… не захочу? — показал я неожиданно для себя…
Учитель посмотрел на меня и просто кивнул мне, словно бы говоря — я понял тебя. Другие ученики уже сидели с закрытыми глазами…
— Начинаем практику. Пока просто пробуйте. Все вопросы… можно будет обсудить позже… в моем кабинете.
Я закрыл глаза и, успокоив дыхание, занялся этой показушной саморефлексией. Мне даже искать ничего не было нужно. Все лежало на поверхности. Мой отец, которого… они у меня отняли… Эпидемия… Чудовища… Одинокий Неприкасающийся на вершине Башни, пытающийся помочь вернуться тем, кто канул во Тьму… Дыхание участилось. Я постарался успокоить его… Конечно… в каком-то смысле… даже хорошо, что отцу не приходится сталкиваться с такими вещами… Но, это было слабым утешением… Все было так неправильно… Все это. Неправильно… Эта Бездна наверху и чернота внутри… Настолько неправильно. Это просто… Бред… Я словно бы шел по серой стене, венчающей Башню, а надо мной и внутри меня пролегали эти немыслимые Бездны. Более плотная и как будто конечная чернота внутри меня и космическая разреженная тьма наверху… И вдруг в какой-то момент они слились. Лента Мебиуса, — успел подумать я, — мне показалось, что в этот момент я понял что-то важное, что-то связанное с природой этих бездн, уходящих в бесконечность, как внутри, так и снаружи…
Заставив меня вздрогнуть, громко динькнул медный колокольчик, возвещавший об окончании практики. Учитель некоторое время молча сидел на своем месте, обводя взглядом каждого из нас.
— Что ж, — сказал он, наконец, — на сегодня достаточно. Запишите свои опыты и сдайте тетради.
*
— Заходи, Люциус, — произнес учитель, поднимая голову.
Я вошел и сел на предложенный стул напротив его большого рабочего стола.
— Вижу… тебя в последнее время что-то гложет?..
Я огляделся — все здесь оставалось по-прежнему. Кабинет учителя был просторным и аскетичным. Почти пустой стол. Всего несколько книг на полках… но отчего-то ощущалось, что каждая из них стоит там не просто так.
— Много чего… — показал я.
— Не поделишься?
— Я… просто запутался, — показал я.
— В чем?
— Ну, например… зачем нам быть безжалостными?
— Хм-м… честно говоря, я не ожидал, что у тебя возникнут с этим проблемы… Безжалостность… это ведь не синоним жестокости, ты это понимаешь?
— Я не уверен… — показал я.
Он вгляделся в мои глаза. И, кажется, что-то понял.
— Ты, кажется… о том, что видел пару месяцев назад… Когда ко мне приходила мать одного ученика… из горизонталов?
Я кивнул.
— Вы просто… раздавили ее.
Он опустил голову и немного помолчал.
— Понимаешь… — начал он, — тогда, я допустил ошибку… решил, что имею право открыть ей глаза… Представь, что ребенок, лишенный эмпатии, мучает на твоих глазах животное… Его вполне можно шлепнуть, просто чтобы показать… что такое боль.
— То есть, вы ее просто… шлепнули?
— Нет… Я сделал немного больше… Понимаешь, — вдруг как-то устало повторил учитель, — ее сын давно травил ребят, которых считал слабее себя… В том числе и твоих одноклассников…
— Так это… была мать Варга?.. — показал я удивленно. До меня только сейчас дошло… Я вдруг вспомнил, как Варг и его дружки затеяли как-то игру в коридоре с вещмешком Тьена. После тех их бросков и пинков у старенького задачника по математике, который я как раз перед этим одолжил Таннену, оказалась оторвана обложка… Помнится, я им сказал тогда, что в следующий раз сыграю в футбол их головами, они лишь заухмылялись, а потом… уже позже как-то все пропали из виду.
Учитель кивнул.
— Ты, возможно, скажешь, что женщины не несут ответственности за поступки мужчин, сыновей… Но, я убежден, что это не так. Как раз женщина учит ребенка доброте, эмпатии… В общем, я тогда не сдержался и… вернул ей то, что она и ее сын несли в этот мир… Подставил что-то вроде ментального зеркала… Оказалось, что в нем отразилось отнюдь не доброта и милосердие. Поэтому ей стало так… плохо. Но я тоже не был прав. Поддался эмоциям… Это был, честно говоря, очень безответственный поступок. Так вести себя с горизонталами… Поступок, который, возможно, еще будет иметь последствия…
Я кивнул. Даже не знал, что на все это сказать… А еще… меня как-то кольнула его фраза про зеркало…
— Я понял, — показал я. — Теперь… понял.
— Вот и хорошо, Люциус, — произнес учитель, — надеюсь, мне удалось развеять твои сомнения.
Уже подойдя к двери, я вдруг неожиданно для самого себя обернулся:
— А что бы вы сказали, узнай, что в нашем классе учится сын Низкорожденного?
Учитель поднял на меня спокойные глаза и произнес то, чего я совсем не ожидал:
— Ты откуда-то узнал по Тьена?..
Про Таннена? Ну и дела… Я сделал некий неопределенный жест, скорее подтверждающий его слова, чем отрицающий. Хотел как-то потянуть время, сориентироваться в ситуации…
— Что ж, — произнес учитель, — прошу тебя не распространяться об этом. Мы давно все это обсудили с его родителями. И решили, что для самого Тьена лучше… если он не будет знать правды. Пока, по крайней мере…
Я кивнул, озадаченный всей этой новой информацией, но не мог не задать следующий столь волновавший меня вопрос:
— Но разве… сын Низкорожденного может учиться с парапсихами?
— Конечно… — ответил учитель не колеблясь, — почему нет?
— Но… — показал я, — но ведь…
— Любой ребенок может учиться в нашей Школе… если он справляется с программой, конечно…
— Но как тогда… — изумленно начал я, — как вообще отличить горизонтала от нормала?
Учитель улыбнулся мне, не слишком, правда, весело, но… как-то тепло.
— А ты взрослеешь, Люциус, — сказал он.
— Чудовища?.. — продолжал я, все пытаясь понять. — Они напали только на парапсихов… Но ведь… не знаю… Вот есть ребенок… потомок от смешанного брака… Как понять — нормал он или горизонтал?
— Но зачем тебе это понимать?
— Должен же быть какой-то способ… ну… проверить, убедиться?
Учитель пожал плечами.
— Мне кажется, это разделение несколько условно… Как, например, убедиться, что человек, скажем, художник?
— Но… вы же не будете утверждать, что разделения совсем нет… Ведь чудовища… — показал я… — как-то нас разделили!?
Учитель кивнул.
— Разделили… и да, можно, конечно, провести разные тесты… Наши ученые этим тоже занимаются. Можно снять ЭЭГ, посмотреть на альфа, гамма и прочие ритмы головного мозга. Но, я думаю, — сказал он, — что даже «отпетый горизонтал» может стать нормалом и… наоборот. Это ведь процесс, а не застывшая данность… Наша претензия к горизонталам лишь в том, что они не хотят меняться… Нельзя просто наклеить на кого-то ярлык… Понимаешь, мало просто родиться со способностями художника или математика — ты все время должен практиковаться, двигаться дальше. Иначе, твои способности, пусть даже первоначально очень высокие, окажутся заржавевшими… урезанными… Сможет ли такой человек с уверенностью сказать, что он все еще художник, писатель или ученый?
— Процесс?.. — неуверенно показал я.
— Однозначно, — ответил учитель со слабой улыбкой, воспользовавшись словечком из нашего ученического лексикона…
3.
Выйдя в школьный коридор я вдруг осознал, что меня… отпустило. Словно с плеч вдруг спал невидимый груз. Я нашел класс танцев и вошел на урок, извинившись знаками за опоздание. Они как раз заканчивали разучивать основные движения ирландского танца. Какой-то проход или вроде того.
Сделав паузу — судя по раскрасневшимся лицам одноклассников, они весьма нуждались в этой передышке, мисс Дин спросила — не покажу ли и я что-нибудь.
Я кивнул и вышел на освобожденную ребятами деревянную сценку. Танцевать я особо не умел поэтому выдал импровизированную чечетку, или скорее пародию на нее, а под конец сместился вперед и сделал фляк назад через одну только правую руку, выпендрежно оттопырив левую в сторону. Фляк я давно не делал, поэтому чуть не выбил себе руку, но зато сорвал от ребят аплодисменты. Щедрый на похвалы Дуглас даже показал мне знаками: «супер-класс!»
— Действительно, отличная импровизация, — сказала мисс Дин, — ты нас прямо-таки зарядил своей энергией Люциус, молодец. Затем она поманила меня к себе и быстро и профессионально проверила мое запястье.
— В порядке, — сказала она, — но вообще-то лучше не выдавать такое без разогрева.
Девочки тоже одарили меня весьма лестными взглядами, даже Эйд немножко улыбнулась. Затем мы вернулись к изучению ирландского танца. Это оказалось неожиданно занятно. Энергичные прыжки, попытка двигать ногой именно так, а не иначе: как бы подкидывать себя с ее помощью вертикально вверх… Ну и музыка, на мой вкус, была неплохой. Люблю этих кельтов… В какой-то момент я вдруг понял, что загляделся на Идун… уж очень ей шел этот танец. Да и сама она — раскрасневшаяся и радостная, очень для него подходила… подумав так, я вдруг понял, что мысленно переиначил одну забавную фразу с того смятого листка Дугласа и огляделся — как он там? Дуг старательно подпрыгивал неподалеку и тоже то и дело смотрел на Идун. Значит… оклемался!
Мисс Дин хлопнула в ладоши и мы, сцепившись руками с ближайшим партнером закружились в танце. Моим ближайшим партнером, увы… оказался Крихтон.
Но даже это не смогло испортить мне настроения.
На перемене часть ребят столпилось вокруг меня, расспрашивая, каково было оказаться в учительской. Вообще-то, у нас в Школе почему-то считалось, что это очень серьезное и весьма неприятное событие. Ведь, кроме меня, пожалуй, мало кто из одноклассников довольно неплохо понимал и не слишком-то боялся взрослых. Должно быть, некоторые из них воображали, что учитель, закрыв на засов дверь, грозно распекал меня, обещал вызвать родителей или вообще исключить из Школы… в общем, чуть ли не пытал… Но я лишь отмахнулся от их вопросов, сказав, что мы очень мило побеседовали… что, кстати… было не так уж далеко от истины. И, поскольку, вместе с хорошим настроением ко мне вернулось мое фирменное чувство юмора, я вогнал в краску бедолагу Крихтона заверяя его, что у меня еще Никогда не было такого прекрасного партнера по танцам. Мое красноречивое признание, заставило улыбнуться даже Эйд с Идун. Идун это сделал только глазами, но я все же заметил… Я расписывал таланты и пусть пока скрытые, но потенциально просто великолепные достоинства Крихтона в сравнении с другими, гораздо менее изящными танцорами и даже опустился до того, что упомянул как приятно для глаза мелькали в воздухе его плотные икры, обтянутые слишком узкими брюками. «Тебе точно было удобно танцевать в этих брюках Джеймс? Ты уверен?..» — с неподдельной заботой спрашивал я, игнорируя его вялые попытки урезонить меня… В конце концов я таки угомонился и наткнулся на испытующий взгляд Дугласа.
«Точно все в порядке?» — показал он незаметно. Я кивнул ему вполне искренне. И мы все пошли на следующее занятие.
Последний урок на сегодня у нас был, как называл их учитель, разгрузочным.
— Я собирался надеть на это занятие свой галстук с крокодилами, но потом вспомнил, что у меня, к сожалению, нет такого, — жизнерадостно и не очень понятно пошутил он… Да и вообще, в Круге галстуки почти не носили, учитывая их сомнительное происхождение.
— Поговорим еще немного об Эволюции. Нам ведь нужно наверстывать уроки… по биологии, -добавил учитель, не очень уверенно покосившись на Эйд.
— Если речь идет об эволюции — то по биологии, все верно, — кивнула она.
Он благодарно кивнул ей и продолжил.
— Иногда, я думаю о том, что мы, люди, как-то слишком торопимся. Все спешим. Хотим двигаться вперед, прогрессировать технически — в случае горизонталов — если, конечно, можно назвать прогрессом их людоедское обращение с нашей планетой… торопимся (в силу известных обстоятельств) развиваться внутренне — в случае нормалов… А между тем… временной промежуток между аллозаврами и тираннозаврами составляет 90 миллионов лет! Подумайте только… Природе вовсе не было жаль потратить миллионы лет на пестование этих огромных ящеров! Так что, человеческий вид, даже если учесть некоторые эзотерические теории, с которыми мы с вами недавно знакомились — занимает пока на шкале эволюции совсем крохотный промежуток. И отнюдь не факт, что он-вид просуществует хотя бы малую часть того времени, что Земля щедро отмерила динозаврам. И это… не может не радовать, согласны?
— Но что тут радостного? — подняв руку, спросил Крихтон.
— А что плохого? — в свою очередь спросил учитель. — Мы же не против того, что люди сменили некогда царивших на земле ящеров?
Крихтон согласно помотал головой, что да — он не против.
— Так отчего же не радоваться тому, что однажды и нас, возможно, сменит некий вид более утонченных существ? Настолько же превосходивший нас, насколько, скажем, умница Эйд превосходит во всех отношениях какую-нибудь добродушную и, в общем-то, славную самку травоядных анкилозавров… Вы же помните анкилозавров, дети? Какие у них были шипы на спине! А этот хвост…
Учитель, войдя в роль эволюционного биолога, похоже, совсем разошелся. Кажется, ему и самому была необходима вся эта… разгрузка. Но, должен признать… было весьма занятно.
— Интересно поразмыслить как это произойдет… — продолжил учитель. — Или, быть может, уже происходит. И этот процесс не обязательно должно быть каким-то там загадочным и таинственным. Всё может начаться с вполне обычного явления. К примеру, камни всегда падали с неба. Динозавры, — вернемся еще разок к динозаврам, — конечно… не очень-то понимали почему они падают, ведь у них не было уроков по физике… Впрочем, те из вас, кто думал про закон гравитации, тоже могли заметить, что на самом деле мы Не понимаем, почему камни падают, мы лишь описываем, как это происходит. Но все же… Это обычно! Вполне привычно… даже для динозавра. «Сегодня я обрушил хвостом целую горку камней, пап!» — вполне мог бы похвастаться сынишка анкилозавр перед отцом.
Итак. Камни падали сверху. Динозавры привыкли к этому явлению. И вдруг однажды раздались свист… грохот… затем мощный удар! На землю упал просто-таки громадный камень! И бедолаги вымерли… Все как один. Примерно так все и закончилось.
Учитель посмотрел себе на грудь — должно быть на невидимый галстук с крокодилами, и славно улыбнулся, как смущенный собственными проказами мальчишка.
— Это, конечно, была довольно вольная интерпретация событий.
Затем, взяв более серьезный тон, он рассказал нам про Темную ДНК. Оказывается, когда ученые еще несколько десятилетий назад изучали расшифрованные геномы грызунов и прочих несчастных животных, они обнаружили, что некоторые гены у тех… как бы отсутствуют, при этом, продукты деятельности этих генов все же присутствуют в организмах. Это означало, что эти гены, на самом деле, не отсутствуют, а как бы спрятаны… По крайней мере, такие… особенные гены с трудом обнаруживались имеющимися приборами. Ученые назвали их Темной ДНК.
И это, — добавил учитель, — не вспоминая о том, что мы и так-то понимаем всего около несколько процентов от ДНК, а именно, кодирующие протеины последовательности. В то время… как в человеческом геноме содержится масса объектов, которые выглядят как нечто важное, но функции которых на текущий момент не выяснены. Эти объекты, — он обвел нас взглядом, — занимают до 97% всего объёма человеческого генома.
Ого, подумал я. Этого я тоже не знал, ну, то есть, вроде когда-то что-то такое слышал краем уха, но особо не отметил, а сейчас, меня это чуть ли не потрясло… Темная… — в том смысле, что неизвестно для чего предназначенная, подавляющая часть генома в наших клетках и Темная материя в макрокосмосе — это невидимое и также не фиксируемое приборами Нечто. Мне опять отчего-то вспомнилась Петля Мебиуса…
Учитель, тем временем, сказал, что на этом мы пока и остановимся и динькнул колокольчиком, возвещая об окончании урока.
Все еще думая про невидимую темную материю и про то из чего может набираться ее немыслимая масса, я повернулся к поднимавшемуся из-за соседней парты Лайне и спросил:
— Как ты думаешь, сколько может весить одно чудовище?
Он взглянул на меня, как на сумасшедшего, затем с некоторым усилием хмыкнул, видимо, решив, что это было моей очередной шуткой, и торопливо пошел к дверям.
*
Домой я шел обнадеженный, даже практически окрыленный. Помимо подробностей диалога с учителем я скрыл от одноклассников еще кое-что. Когда я во второй раз собрался уходить из его кабинета, он вдруг достал из стола и протянул мне какую-то серую папку.
— Это записи моего ушедшего друга, может быть… в них ты найдешь ответы на некоторые свои вопросы, — произнес он.
Записи его друга… того самого, про которого учитель говорил, что его «поглотила тьма» и стихи которого он пару раз нам читал. Надо же! Даже после всего произошедшего за последние пару дней, это было для меня неожиданно и потрясающе. По крайней мере, я ожидал от этой папки очень многого.
4.
Наскоро перекусив, и даже ничего не полистав на планшете, я умылся, уселся скрестив ноги на диване в нашей гостиной и, наконец, торопливо открыл папку. Там обнаружилась пара тонких записных книжек с бледно-салатовой и оранжевой обложками, а под ними несколько разрозненных, частично исписанных черными чернилами листков. Я открыл салатовую.
*
Все началось с того, что она влюбилась в мою шляпу.
«Какая у вас прекрасная шляпа, — произнесла она увидев, мою шляпу, лежавшую на кофейном столике. — Сейчас такие уже не носят».
Посмотрев в ее смеющиеся темные глаза, я спросил, не захочет ли она выпить со мной чашечку кофе, но она тогда очень торопилась.
Когда мы столкнулись во второй раз, прямо на территории кампуса, я ужасно обрадовался, но постарался не подать виду.
«Вы задолжали мне встречу в кафе», — не очень-то изящно ляпнул я, набравшись храбрости. А она улыбнулась и сказала, что согласится при условии, что я позволю ей примерить свою шляпу.
Я, конечно же сказал, что позволю.
И, конечно, потом, уже гораздо позже как-то само собой вышло, что моя шляпа перешла к ней. Зато она сама переехала ко мне.
*
С Элли у нас были очень естественные отношения, не всегда легкие, но какие-то очень правильные. Даже ссорились мы всегда по делу. И потом также обстоятельно мирились. Иногда мне казалось, что мы вообще все делаем заодно, как очень привязанные друг к другу дети, которые, даже увлекшись какой-то ужасно-интересной-игрой, то и дело переглядываются — как там другой. А еще мне иногда казалось, что наш общий центр притяжения словно бы располагается где-то вне нас, делая систему устойчивой (ведь, как однажды поделился со мной мой умный друг — система из трех объектов гораздо устойчивее системы из двух), позволяя нам идти дальше. И это… делало нас счастливыми.
Она тоже училась в университете Круга — то есть, была из нас — парапсихов, что было совсем немаловажно в силу как очевидных, так и не очень обстоятельств. Поясню (Элли, кстати, нередко напоминает мне, что стоит пояснять неочевидные вещи, иначе, совсем неочевидно, что тебя поймут люди).
До Элис, с которой мы познакомились, когда я учился в магистратуре (она тогда училась на третьем курсе), я, конечно же, встречался с девушками. Причем, зачастую с девушками из горизонталов (тогда, кстати, их еще так не называли) … Как-то у меня так получалось. Вообще-то, я, признаться, увы, довольно влюбчивый по натуре. Видимо, сказывается влияние моей первой родины.
И эти бедолаги вечно страдали из-за меня. Не какими-то там метафизическими страданиями — до такого, слава Богу (если что, я подразумеваю Господа Шиву), не доходило. А в самом прямом, физическом смысле. Они падали с велосипедов, прокалывали шины своих малолитражек. Теряли какие-то ценные вещи. У одной весьма славной девушки, во время нашего свидания даже произошел взрыв в доме, в соседней квартире. Взорвался газ или что-то в этом роде. Мы потом ездили к тому зданию из светлого кирпича. Вид был, как после землетрясения…
Сначала я не придавал всему этому слишком большого значения. Но, в конце концов, вынужден был признать, что… дело во мне. И я призадумался. И… в итоге, прекратил ходить на свидания.
Кто-то из приятелей парапсихов, когда я поднял в разговоре эту тему, сказал, что видимо, у горизонталов при близком контакте со мной происходит… мягкая отработка кармы. Ведь я-то давно жил с этой Тишиной внутри, а они сталкивались с ней, сближаясь со мной. И чем сильнее сближались, тем очевиднее сталкивались с каким-то своими выходящими на поверхность, словно бы всплывающими на фоне моей Тишины, «кармическими блоками».
Это все было похоже на правду. Кстати… страдали не только девушки, пара моих друзей из горизонталов тоже пострадала. Одному, прямо перед моим приездом к нему в гости сломали на улице нос какие-то «бравые» ребята. А другой незадолго до моего возвращения в кампус с каникул, неожиданно для всех выпил целый пузырек таблеток, запивая их бутылкой спиртного. К счастью, его внимательный ко всему происходящему зануда-сосед по комнате в общежитии вовремя вызвал скорую и парня откачали. Когда я приехал, С. еще был в больнице. Я навестил его… он спустился ко мне в холл и мне показалось, что его глаза светились, как у настоящего безупречного воина — он был уже в порядке.
В общем, с одной стороны я был как бы не виноват, являясь лишь невольным катализатором… скажем, духовного роста своих друзей и подруг, но с другой… В общем, я до сих пор не знаю как это все контролировать. Но, к счастью… с Элли совсем другая история. Тишина пропитывает ее мысли, слова и жесты… Она сама медитирует с детских лет и нередко, даже на расстоянии, я чувствую эту ее внутреннюю тишину. В которой есть такая… удивительная сладость. Тонко-объектная сладость — уточняю на всякий случай. Итак, у меня есть любимая женщина и ее Тишина. Аж, два в одном. Пожалуй, далеко не всем настолько везет…
…
Недавно Элли и Патрик попросили меня записать кое-что из того, что я им — самым близким мне людям, рассказал о том, что случилось в детстве.
Уступаю их просьбам. Не знаю, что из этого выйдет. Впрочем, скорее всего, как обычно — ничего особенного. В любом случае, как выразился наш умный Патрик: честный конспект индивидуального жизненного опыта отдельно взятого человеческого существа никому не повредит. Ну-ну… точно? Мне вот отчего-то опять припомнились все те велосипедистки и девушки с малолитражками…
Я родился примерно за пять лет до Эпидемии. Мои родители жили тогда в Индии. В одном из самых ее крупных городов. Ужасно шумном, грязном и многолюдном. А иногда тихом и каком-то прозрачным, даже в часы базарной сутолоки… Полным ярких красок и ароматов… С мужчинами и женщинами, в темных глазах которых жила любовь… Позже, у европейцев, я почему-то ее почти не замечал. Хотя, возможно, она просто где-то пряталась… Впрочем… в детстве я особо не задумывался о контрастах и двойственной природе всех вещей, принимая все вокруг, как должное. Сам наш просторный двухэтажный дом, укрывшийся в тени разросшихся баньянов был весьма милым и уютным…
Помню, что мама прекрасно играла на пианино, я очень любил сидеть рядом с ней и слушать как она играет, позже… после всего случившегося… играть она перестала. Отец занимал довольно высокую должность, работая главным инженером в фирме, занимающейся спутниковым вещанием на территории всей страны. Типичные экспаты, скажите вы. Да-да, именно так! Родители даже по очереди читали мне на ночь сказки Киплинга. — И, конечно же, больше всего я любил Книгу джунглей. Историю о Маугли. Странно правда… когда меня впервые в жизни отвели в Зоопарк меня восхитила вовсе не Багира — черная пантера и не бурый медведь — Балу (правда, к грациозному тигру — Шерхану я отнесся, по рассказам мамы, весьма благосклонно), но больше всего меня очаровал… небольшой местный бегемот. Даже не знаю, в чем тут было дело. Сам я этого не помню, но со слов мамы, меня было просто-таки не оторвать от восторженного созерцания этого серого чуда, жившего в Бомбейском зоопарке. Свами-джи бы, наверное, сказал, что это что-то кармическое.
Да, в нашей семье все же была одна не совсем типичная для семьи белых экспатов особенность. Мои родители увлекались йогой и оба всем сердцем почитали одного местного гуру, которого мы, как и все другие его ученики, звали просто Свами-джи. Вы, конечно, знаете, что означает этот титул… Думаю, гуру нашей семьи, действительно, являл собой редкий образец владеющего чувствами. Не слишком смуглый для индийца, с почти славянскими чертами лица и носом картошкой в рыжеватом «халате» и деревянных сандалиях, меня в детстве он всегда смешил — отнюдь не специально, он, правда, не делал для этого ничего особенного, просто, когда я видел его (родители иногда брали меня с собой) мне вдруг становилось очень весело.
С Шивой я тоже познакомился весьма рано. Помню, родители взяли меня с собой в небольшой храм в канун Махашиваратри. В храме пели мантры, стучали в барабаны, пандиты резко выкрикивали излюбленное Хари-Хара… и в какой-то момент мне вдруг стало страшно, что сейчас придет Шива, и… я вдруг действительно будто бы увидел, хотя, может быть, и не совсем глазами, что-то большое и черное. Непосредственно в сам тот момент я вроде бы не испугался. Но потом, уже по пути домой, вдруг отчаянно расплакался… и папа взял меня на руки, утешая, и мама забрала меня на руки утешая (и меня и папу, который считал себя виноватым) … и я, наконец, успокоился и сказал, что папа не виноват — просто Шива слишком большой и черный.
В общем, могу лишь с уверенностью сказать, что о раннем детстве у меня остались самые светлые воспоминания. Но… увы, нужно идти дальше. Хари-Хара!
Все изменилось за пару дней до Эпидемии. Свами-джи вдруг позвонил папе (родители даже не думали, что у него есть мобильный телефон), и вызвал родителей к себе. В общем, уже это было весьма необычно. Дальше вообще началось неожиданное и непонятное. Гуру-джи вдруг заявил, что через несколько дней грядет чуть ли не Конец света и, что он приказывает родителям вместе с его учениками ехать в одно отдаленное место — там находился дом, принадлежавший одному из богатых учеников, и пробыть там сколько понадобится, в точности выполняя указания его старших учеников (это были Сунил и Ритик). И, как это не было странно, родители, в итоге, подчинились. Если бы не это… меня бы тут сейчас, наверное, и не было.
Сунил, кстати, означает «очень синий». Где еще кроме Индии вы еще встретите такое прекрасное имя?
Смутно помню, как мы ехали куда-то, трясясь в автофургоне. Как входили в большой дом, стоявший на равнине, усеянной какими-то чахлыми деревцами, как садилось за горизонт розовое солнце и как я плакал чем-то расстроенный, и как меня успокаивала мама и поила остывшим сладким чаем с кардамоном из термоса.
В итоге, когда началась Эпидемия, мои родители, вместе с другими учениками оказались лежащими в бессознательном состоянии, опоенными Сунилом и Ритиком по приказу Свами-джи. Это их и спасло… Но вот я, ребенок, не был опоен. В какой-то момент, сидя в комнате на небольшом диванчике, смотря на спящих родителей, смутно беспокоясь и немного скучая, я вдруг увидел как над родителями словно бы склонились два… непонятно откуда взявшихся вихря. Или даже не вихря… Вихрь, поднимаемый ветром, выглядит совсем по-другому. Они, были ближе к такой… одиночной волне в профиль, только существующей в воздухе, гибкой, одушевленной и беспокойной… Или к большому, самостоятельно существующему отростку почти прозрачного щупальца в котором… что-то рябило… Не знаю толком, как их описать… Но слово вихрь мне нравится больше. Можно сказать, что это были некие сущности: без глаз и конечностей, без цвета и простой формы, беззвучно, быстро и по-своему изящно перемещающиеся в воздушной среде. Невидимые… но, тем не менее, я их увидел.
Ритик — старший ученик Свами-джи вошел в комнату и должно быть заметил, что я как-то странно смотрю в пустоту. Подойдя ко мне, он прикрыл большой теплой ладонью мои глаза. Я попытался отодвинуть его руку своими ручонками — там же были мама с папой с которыми что-то происходило… Но он не дал мне опустить ее, лишь сильнее прижал меня к себе. Мы стояли так довольно долго, а потом он отнял ладонь и… тех вихрей уже не было. Сейчас… спустя годы, я иногда думаю, каково было тогда ему самому, хоть он ничего и не видел… особенно потому, что он ничего не видел. Думаю, он был очень мужественным… высоким человеком…
А Шерхан прошел тогда совсем рядом.
Поскольку гуру сказал оставаться в горах не меньше недели, то так ученик и сделали. Таким образом во время Эпидемии в Мумбаи осталась совершенно невредимой не такая уж маленькая группа людей с явными парапсихическими способностями. Редкое… и замечательное событие.
Но в самом городе в те дни погибло очень много людей — несколько сотен тысяч, до сих пор не хочу знать точные цифры… Мумбаи был охвачен пожарами, разбоем и стычками… Помимо прочего, после Атаки… не разобравшись толком в происходящем, индуисты и мусульмане, затеяли свару, в результате чего, погибло множество самых обычных людей без каких-либо парапсихических способностей. Зачем?.. Я не знаю.
Родители пробыли в беспамятстве около суток. Очнувшись… они сначала не поверили ученикам Свами-джи про свершившийся… Смертельный карнавал, но увидев, что показывают по телевизору, поняли, что Свами-джи был прав… Это было действительно ужасно — репортажи тех дней были весьма кровавы и реалистичны. По-началу, отец, кажется, решил, что одна из стран испытала на Индии некое новое биологическое оружие. Но вскоре, из новостей, они узнали, что такое происходит по всему миру… Кто-то безумный испытал биологическое оружие на всей Земле? — спросил себя отец.
Ритик и Сунил откуда-то знали, что сама атака была относительно короткой — всего несколько часов, а сейчас были просто последствия… Они очень переживали за учителя, но он приказал им не возвращаться в город минимум неделю. И они подчинились. Когда мы, наконец, вернулись многие дома оказались разбитыми и разграбленными, многие родственники находившихся с нами учеников оказались в числе жертв, а сам Свами-джи… был убит во время попытки остановить истребление «одержимых».
Такая вот печальная история, oh my beloved.
Через некоторое время моя семья покинула Индию и вернулась домой — на берега Туманного Альбиона. Больше я в Индию не возвращался, хотя она до сих пор является ко мне во снах… Как и чудовища.
На этом записи в первой записной книжке закончились.
Я торопливо открыл оранжевую книжку. Неужели все это правда? — возбужденно стучало у меня в висках — неужели этот парень увидел чудовищ?
А учитель тоже хорош… он-то все это время все знал и ничего не говорил!..
*
Июль.
Я как ребенок радуюсь, что мне наконец-то зашили рот. Элли говорит, что это неумная радость новообращенного сектанта. Но я-то… старый и опытный сектант. Просто она об этом не знает.
Вообще-то для меня в этой недавно введённой процедуре не было особого смысла, я с самого детства был знаком с Турья-четана. Но… мне захотелось. Элли которая прошла эту процедуру одной из первых — еще на первом курсе и смеется… и чуть негодует.
— Я скучаю по твоему голосу, — говорит она мне почти каждый день. — И по твоим… жарким поцелуям.
— Неужели они были такими жаркими? — лукаво спрашиваю я ее на языке жестов, который, увы, знаю пока не очень хорошо. Она показывает мне как правильно будет «неужели» и смеется.
— Да ну тебя, — говорит она.
А я все равно рад, все же в «законном» молчании есть что-то прекрасное даже без всякой эзотерики — давно мечтал просто помолчать..
Хотя и ее, эзотерики, хватает. Какие я сейчас вижу сны… цветные, реалистичные, с запахами и даже вкусами… а как легко думается — давно такого не было! Жаль только Элли… Но для меня эта процедура не продлится так уж долго! — Все наставники и так знают, что я могу просидеть в медитации в глубокой тишине хоть двенадцать часов кряду, еще потом и спать завалиться. Настолько я хорош!
Недавно обсуждали с Патриком эту модную сейчас новую Теорию наездников. Ему — рационалисту она пришлась по душе. А по мне, чушь какая-то… Слишком уж топорно и механистично. Чуть с ним не разругались. Но ведь… я сам видел этих чудовищ… и… они были чем-то совсем другим… Теперь… обжёгшись несколько раз, я стараюсь не упоминать об этом в разговорах. Наставники сказали на том закрытом «заседании», что это скорее всего лишь детские фантазии — так как в анналах Круга нет Ни одного похожего на мое свидетельства. Патрик, хоть и попросил меня записать свой «детский опыт» тоже не считает мое свидетельство надежным… Ну что ж, даст Бог, однажды разберемся кто прав…
Как мне ни нравится жить в кампусе с прочими парапсихами, должен заметить, что постепенно все наше «движение» начинает двигаться в каком-то странном направлении. Да, мы завоевываем некий международный авторитет, к нашей Стране людей, — как ее поначалу называли (но это название не прижилось и теперь все говорят просто Круг, а мне… нравится старое название), — присоединяется все больше групп разумных и талантливых… людей.. а иногда это бывают даже целые страны…. Но, конечно же, только так называемого Третьего мира. Какие-нибудь Америка, Германия, Россия… да и моя родная Британия — никогда на это не пойдут… Но вот… сама идея поставить духовное развитие на поток — превратить его в систему, создать некие государственные институты, специализирующиеся на различных областях м-м… духовного развития, кажется мне, мягко говоря, странной.
Уже появилась эта сомнительная иерархия с Беспристрастными во главе (так уж они беспристрастны? — я далеко не уверен) … появились какие-то маски: белые, серые и черные. Даже, кажется, фиолетовые есть. Зачем они вообще нужны? Патрик говорит что нужны (они якобы отодвигают в сторону личность учителя, смещают акцент на передаваемое знание… да и каждый цвет что-то там символизирует) … Как и иерархия и жесткие правила. Ведь… мы все время живем на грани новой атаки.
— Да брось, — говорю я ему. — Почему обязательно должна случиться новая атака?
— А как же вторая волна? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами. Я не знаю, как вторая волна…
Недавно Лем Гроув, мой хороший приятель-младшекурсник с энтузиазмом рассказал мне про Искателей. Они де открывают новые миры, ищут… и что-то там даже находят… даже, кажется, приносят в наш мир некие артефакты. Оттуда. Он непременно подастся в Искатели после бакалавратуры. А по-моему, они просто балуются со старым добрым осознанным сновидением и смещением «точки сборки». Правда, если поверить Лему, что они уже научили проносить с собой сюда некие артефакты, то это… уже серьезнее… Может и стоит поинтересоваться ими…
Но лично меня больше интригуют Отвергнувшие. Вот кто мне по душе. Напоминают старых-добрых Агхори. Я вообще привержен традициям. Надеюсь, что-то и выйдет из этого их радикального подхода. Жаль, что кроме меня им мало кто симпатизирует, и что их считанные единицы. А мне самому… уже поздно подаваться в отвергнувшие — у меня есть Элли. (Если бы я когда-нибудь решил ее отвергнуть — первым бы бросил в себя камень. Зачем тогда вообще нужна вся эта космическая Лила, если не ради появления и должного почитания таких вот чудесных существ?.. Лила, увы, отягощенная Сансарой. Ну и с недавних пор… чудовищами. Для полного комплекта.)
Нередко я думаю о Свами-джи. О том, что он, живший бок о бок с обычными людьми, сам при этом явно находился в Брахми-четана — просветленном сознании. И о том факте (который игнорируют абсолютно все наставники и прочие Беспристрастные), что чудовища никак на него не воздействовали! Предположить, что он был горизонталом — просто смешно! Даже Ритик с Сунилом ими явно не были… но тоже ведь как-то продержались во время атаки… но им скорее всего как-то (как?????) помог Свами-джи. В общем, я убежден, что быть парапсихом — совсем не тождественно просветлению, чтобы там не думали наши многомудрые наставники в масках. Парапсихи лишь обладают некоторыми силами-сиддхи — немного здесь, чуть-чуть тут, а там- вообще пусто… Но это не Брахми-четана, даже не Турья. По большому счету, это просто осовремененное и поставленное на поток факирство.
Просветленные — совсем другая история. Просветленных, таких как Свами-джи (к сожалению, других я и не знаю, но убежден, что они были и, возможно, есть), чудовища не атаковали.
*
Недавно один из наших однокурсников… как они сейчас стали говорить, канул в Бездну. Похоже, перестарался с внетелесными практиками. Сейчас его тело находится в коме в клинике, а его… сущность… как сказали нам на общем собрании курса — там, во Тьме.
Ректор даже выступил с небольшой речью: что мол наша жизнь в отличие от жизней наших собратьев горизонталов (читай: меньших) проходит бок о бок с Тьмой. Иногда, мы опираемся на нее, подобно тому, как птица встает на крыло, опираясь на восходящий воздушный поток, и закладываем особенно крутой вираж, главное, в этот момент не смотреть вниз…
Какая чушь! Хорошо, что у меня так «удачно» оказался зашит рот. Иначе я бы мог сказать какую-нибудь резкую и умную Глупость. Но какого черта они творят? Духовные практики никогда не были игрушкой! А теперь вот этот совсем молодой парень лежит в коме и вряд ли когда-нибудь вернется в сознание. И сколько таких еще будет?
По-моему, это просто преступная халатность и некомпетентность.
На этом записи в оранжевой книжке закончились. Осталось всего несколько листков, вырванных из какого-то блокнота. Я взял верхний и начал читать.
В лаборатории меня приняли, как своего… Я и сейчас благодарен за эти несколько энергично проведенных лет, посвященных исследованиям. Почти все мои коллеги оказались умными и интеллигентными людьми. А мои исследования, за одну тематику которых в какой-нибудь другой стране меня бы, возможно, упекли в психушку, довольно щедро финансировались. Некоторые обозначенные мной новые понятия даже вошли в обиход.
Как объяснить, чем я занимался? Очень просто. Я искал своих чудовищ.
Изучал методы изменения состояния сознания в различных культурах. Снимал энцефалограммы с медитирующих коллег и многочисленных добровольцев. Разрабатывал методы неопасного для системы ум-тело выхода и возвращения Искателей… Но, в конце концов я, наверное, просто искал способ повторить и подтвердить свои детские видения.
Но постепенно мой энтузиазм стал угасать. Оказалось, что все это… слишком сложно и запутанно. Иногда мне казалось, что я нащупываю какие-то ответы. Но… то ли у меня вовсе не было тех особенных способностей, что я себе некогда приписывал, то ли не хватало таланта ученого… а, возможно, сама задача была просто не по плечу нам — людям. Лежала по Ту сторону того, что можно как-то нащупать, измерить, уловить…
На этом записи заканчивались. Оставалось всего пара пожелтевших листков.
20 апреля…
Решил попробовать разработанную методику и Препарат в первую очередь на себе… Если удастся принудительно активировать этот тончайший канал (на столько порядков тоньше человеческого волоса!) и заставить подняться Кундалини, то это… будет настоящим прорывом!..
На следующем листке записи возобновлялись, но были написаны уже очень неровным, каким-то детским почерком:
май
думаю, ничего страшного не происходит. конечно… меня отправили в клинику на реабилитацию, но это… было вполне разумным и оправданным решением. к тому же… боль невыносимая. периодически внутри будто жжет каленым железом… блокада и прочее хотя бы немного облегчают страдания… мне так жаль, Элли. прости меня…
май??
я думаю, что мы все это время ошибались.
сегодня мне приснился Свами-джи. он был все таким же, даже в том же самом поношенном рыжем одеянии. было так приятно находиться рядом с ним…
он сказал, что на самом деле, все хорошо. у нас… нет никаких врагов-чудовищ, строящих коварные планы… люди просто в конце концов наткнулись на последствия своих же поступков — ведь мы так долго причиняли всему вокруг боль и страдания… забыв о том, что вселенная — живая, что все мироздание на некоем невидимом уровне реагирует на наши поступки — чуть ли не сжимается в комок, когда… бьют ребенка… убивают животных… расстреливают протестующих… взрывают атомные бомбы.
нас просто остановили. конечно… кажется несправедливым, что удар приняли на себя более чувствительные и развитые люди. но… так уж все устроено. боль чувствует та часть тела в которой больше нервных окончаний…
те сущности, которых я видел ребенком… и которых все это время считал чудовищами… они… вполне законные обитатели этого мира, со своей собственной миссией. вызванные к жизни нашими человеческими действиями и… однажды, в одночасье, вернувшие нам посеянную во вселенной… боль.
материалистам все это может показаться нелепой и ужасной случайностью… да и какие-нибудь «нормалы» в будущем, возможно, скажут, что мы просто налетели на них, разворошили их «гнездо», невидимо висевшее в пустоте в некоем аномальном космическом секторе, оглушили их (тем уровнем страдания и боли, что исходил от нас, транслировался нами в темную пустоту, которая для других существ не была ни темной, ни пустотой), и они, выскочили из небытия — обозленные и возмущенные… и, конечно, атаковали.
пусть так… ведь «живя в этой бесконечной и древней вселенной, наивно было полагать, что нам не придется столкнуться однажды с более древними и могущественными существами…» — кажется, так писал тот несчастный немец, автор теории-перевертыша? впрочем, не помню, память у меня стала совсем ни к черту… однако, как ни забавно, при всем его безумии, интуиция его не подвела.
я, конечно, не думаю, что это была просто случайность, как и мой сон — не «просто сон»… наставники от него, конечно, отмахнутся… ну и пусть… мне теперь… так спокойно. лишь все еще очень больно… даже под этими новыми обезболивающими… но… свами-джи сказал, что мы скоро встретимся и что боли больше не будет… постараюсь терпеть ее… сколько смогу…
прости меня, my beloved… маугли, в итоге, оказался растерзан шерханом, этим глупым самонадеянным шерханом, что жил внутри маугли
*
Я принес с кухни планшет и тщательно отсканировал все записи, затем немного подумал и написал Дугласу: «не спишь?» Он ответил: «нет».
«Сейчас я тебе кое-что пришлю» — набрал я и отправил ему файл со сканами записок.
«Выскочили из небытия», — повторил я про себя, глядя в окно на потемневшее беззвездное из-за туч небо и серые очертания зданий.