Моисей Яковлевич Шур.
Военные годы.
МОИСЕЙ ШУР. ВЕДУЩИЙ ХИРУРГ ГОСПИТАЛЯ
МЁРТВЫЕ РАЗВАЛИНЫ МОЛЧАЛИ
В начале июля 1944 года СЭГ № 290 (сортировочный эвакуационный госпиталь) 3-го Белорусского (а до этого – Западного) фронта прибыл в столицу Белоруссии – Минск.
Города не было. Он был разрушен авиацией и артиллерией фашистской Германии и её многочисленных добровольных союзников.
Ещё шли жестокие бои. Выброшенные из Минска, фашисты стремились вернуться в город.
Для размещения огромного госпиталя нужно было найти какие-нибудь здания. Небольшая группа из персонала отправилась на поиски. В числе «разведчиков» были начальник СЭГа, военврач Вильям Ефимович Гиллер и ведущий хирург госпиталя Моисей Яковлевич Шур.
Белорус Моисей Шур жил до войны в Минске. Родился ли он в этом городе, не известно. Он очень хотел найти дом, в котором жил.
О том, что они тогда увидели в Минске, написал после войны В. Е. Гиллер. Его воспоминания «Записки военного врача» были опубликованы в журнале «Наш современник» (№ 5, 1965 г.):
«1944 г. Минск.
- Только вдуматься, что произошло, - негодовал наш ведущий хирург Шур. – Сотни лет стоял и хорошел Минск. Налетела чёрная саранча – и нет города, нет жителей. Вот тут был огромный универмаг. Здесь я учился в десятилетке. Здесь был военный госпиталь. Направо штаб округа… - показывал Шур на развалины, мимо которых мы проезжали.
Я силился представить себе: вот на этом самом месте, где нагромождена гора кирпича, играли весёлые школьники…
- Но всё-таки, где был твой дом, мечтатель? И долго ли мы будем кататься? По-моему, по этой улице мы уже проезжали.
- Я никак не могу разобраться, где мы сейчас находимся. Чувствую, что где-то неподалёку, но точно не знаю, - признался, наконец, озадаченный Шур. – Как будто здесь. Я немного поброжу, так скорее узнаю. Ничего не понимаю. Всё стало иным. Хожу, как слепой.
Мёртвые развалины молчали. Мы медленно бродили в поисках хоть какого-нибудь опознавательного знака. Но вот Шур нагнулся и поднял с земли кусок ржавого листа, повертел его в руках, отряхнул грязь и сказал:
- Вот мой дом. Смотри, всё сходится, - говорил он, не без труда разобрав на листе номер дома, и показывая четырёхэтажную пустую коробку без крыши, окон и дверей. – Моя квартира была на втором этаже. Даже балкон исчез…»
В госпитале все его называли Михаилом Яковлевичем. Я решила, что будет справедливо, если я напишу так, как в его анкете ветерана СЭГа 290, заполненной и подписанной им 10 марта 1966 года – ШУР МОИСЕЙ ЯКОВЛЕВИЧ.
Надо отметить, что в этой анкете мало сведений. Но что-то есть (см. дальше письмо его внучки Симы Миркин).
Родился в 1900 году; член КПСС. В коммунистическую партию его принимали, когда СЭГ 290 находился в Москве, в районе Лефортово. Рекомендацию Моисею Яковлевичу дал В. Е. Гиллер.
Вильям Ефимович после вспоминал, как волновался в тот день на партийном собрании:
«Потом принимали в партию Шура. Если писать историю жизни Моисея Яковлевича, придётся вспомнить историю многих и многих наших строительств. Кажется, не было такой стройки, где бы Шур не работал в качестве заведующего хирургическим отделением. Волховстрой, Днепрострой, Кузнецкстрой, Угличстрой – вот этапы его жизни».
До войны М. Я. Шур окончил медицинский институт; хирург-ассистент клиники. К сожалению, не названы институт и клиника. Можно предположить, что учился он в Минском мединституте.
Имел напечатанными 9 научных работ. Семья: жена, сын, двое внуков.
К моменту заполнения анкеты – военный пенсионер.
Военная хирургия началась для него ещё во время советско - финляндской войны («Зимняя война»; 1939-1940 гг.); он работал в полевом хирургическом госпитале.
Награды в течение Великой Отечественной войны: Ордена Отечественной войны 1-й и 2-й степени; Орден Красной Звезды; медаль «За боевые заслуги».
В послевоенное время: медали «За боевые заслуги» и «За оборону Москвы».
После Великой Победы над фашистами М. Я. Шур вернулся в Минск и прожил там всю оставшуюся жизнь. В анкете указано - на улице Калинина.
Воспоминаний Моисей Яковлевич не оставил. Есть статьи о работе госпиталя, написанные им в соавторстве с комиссаром СЭГа Георгием Трофимовичем Савиновым (рассказ о нём есть здесь же, на Прозе.ру – Л. П.-Б.) и опубликованные в газетах в разные годы.
Но зато о нём немало интересного рассказал В. Е. Гиллер в своих книгах «Во имя жизни» (Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. Москва – 1956) и «Снова в бой…» (Москва – 1967. Издательство «Советский писатель»)
Однополчане говорили, что Вильям Ефимович все годы войны дружил с хирургом Леонидом Леонидовичем Туменюком, но почему-то о друге написал мало.
Объяснить это можно только тем, что рассказывать о разнообразных операциях, проводимых в этом фронтовом госпитале, невозможно было без упоминаний о ведущем хирурге Шуре. К тому же, Моисей Яковлевич заслужил почитания и уважения своей самоотверженной работой по спасению советских воинов. Впрочем, как и весь персонал (не только медицинский) СЭГа 290.
По анкетам ветеранов этого госпиталя видно, что в нём служили представители разных национальностей СССР. А в самом начале формирования СЭГа – в июле 1941 года в г. Вязьме Смоленской области – в него попадало немало врачей и средних медицинских работников из Белоруссии и Украины.
Кто-то был мобилизован и направлен в район Западного фронта, а кто-то вырывался из окружения. Об этом можно прочитать в рассказах фронтовиков.
Служить в СЭГе 290 Моисей Шур начал с Вязьмы, и работал в госпитале до конца Великой Отечественной войны.
А до июля 1944 года, когда госпиталь оказался в Минске, был ещё долгий путь; тысячи раненых; много часов, дней и ночей у операционных столов.
ЕГО ФУРАЖКА УЛЕТЕЛА
Этот госпиталь стал пионером в приёме и сортировке раненых - по тяжести увечий. Шли яростные бои. Фашисты рвались к Москве. Раненых были не сотни, а тысячи.
Не всё сразу получалось в СЭГе. Главным было, как напишет потом начальник госпиталя В. Е. Гиллер и как будут вспоминать на встречах его однополчане, - подобрать коллектив единомышленников. И постепенно это удалось. Работали, как говорят, и за того парня.
… 1941 год. Вязьму непрерывно бомбила вражеская авиация. Взлетали на воздух дома, электростанции… Для госпиталя приспособили пустующие цеха маслозавода. Но этих площадей было мало.
Идея сортировки раненых принадлежит корифею военно-полевой хирургии Н. И. Пирогову (1810-1881). В чём состояла сортировка?
Легко раненым оказывалась медицинская помощь, и они направлялись на долечивание в какое-нибудь медицинское учреждение, расположенное недалеко от фронта; а позже - в появившиеся госпитали для легко раненых (ГЛР).
Фронтовиков с тяжёлыми ранениями оперировали; тех, кто мог перенести дорогу, на санитарных поездах отправляли в тыл. В госпитале задерживали со сложными ранениями - кто нуждался в постоянном наблюдении хирургов и других специалистов.
Чтобы быть ближе к железной дороге, эвакуационные отделения госпиталя расположили в пустующих пакгаузах станции Новоторжская.
Ведущий хирург в СЭГе 290 был. Но он не прижился в коллективе. В. Е. Гиллер вынужден был доложить об этом в Санитарное управление Западного фронта.
Накануне знакомства с новым ведущим хирургом начальник госпиталя Вильям Гиллер две ночи провёл в полевых госпиталях, укрывающихся в лесу: «куда мы направляли и откуда получали раненых».
Из книги «Во имя жизни»:
«Вернулся усталый; в столовой развернул фронтовую газету и прочитал сводку Совинформбюро о громадных потерях фашистской Германии. После таких известий и жить, и работать хотелось ещё больше.
«Погодите, господа фашисты, то ли ещё будет!»
Эти мои мысли были прерваны приходом небольшой группы во главе с главным хирургом Западного фронта Банайтисом (Станислав Иосифович Банайтис, военврач, профессор). Не переставая выражать недовольство чем-то, он налил себе крепкого чаю, отломил кусок хлеба, намазал его густо маслом, и сразу откусил пол ломтя.
- Ну и порядки, доложу я вам: не хотели пропускать машину, - требуют пропуск! Автоматом угрожал! Я ему покажу пропуск!
- Товарищ бригврач, - обратился к Банайтису незнакомый мне военврач второго ранга. – Часовой прав, ему приказали никого не пускать через въездные ворота, он и не пускал.
- Что? Это ещё что такое? Так, во-вашему, я не прав? Вы меня ещё учить будете! – продолжал бушевать главный хирург фронта, не забывая поглощать чай с непостижимой быстротой.
«Кто же этот врач, который вступил в спор с Банайтисом? Должно быть, большой человек», - решил я. Держался он очень уверенно и просто. И сразу очаровал своей улыбкой.
Вместо фуражки на нём была кепка, - как выяснилось, фуражку он потерял, когда на самолёте летел в штаб фронта. Разговаривал он всем своим полнеющим телом, руками; спорил, смеялся, успевая поправить рамку портрета на стене, смахнуть крошки со стола и набить трубку табаком.
Лицо его было настолько примечательно, что легко запоминалось. У него была совершенно лысая голова, глубоко сидящие чёрные живые глаза…
- Между прочим, - снова обратился ко мне Банайтис, - проходили мы сейчас через двор: там прямо столпотворение. Наверное, тысячи три раненых скопилось.
- Сегодня ещё немного; бывает и больше, - ответил я. – Вот выстроим блиндажи, землянки с хорошими перекрытиями, тогда дело пойдёт. Через два дня готовы будут первые две землянки.
- Сколько такая землянка может вместить раненых? - спросил лысый врач.
- Если уплотнить, то человек сто пятьдесят – двести. Следующие будут вместительнее.
- Это дельно. Кстати, мы с вами ещё не знакомы. Я ваш новый ведущий хирург – Шур.
- Прошу любить и жаловать. Михаил Яковлевич Шур! – воскликнул Банайтис, представляя мне моего нового заместителя.
Мы встали и, приглядываясь друг к другу, обменялись рукопожатием.
«Что ты из себя представляешь?» - спрашивали его глаза.
«Не из кабинетных ли ты хирургов? – подумал я. – Здесь нужно не только самому хорошо оперировать; это ещё половина дела… Хирург в условиях войны – и организатор, и строитель»
КАК ШУР СПАСАЛ НОГУ
Коллеги – хирурги вспоминали фразу, которую часто повторял Моисей Шур:
«Если сапёр-минёр может ошибиться только один раз, рискуя собственной жизнью, то хирург не имеет на это никакого права: потому что он рискует жизнью раненого».
Именно поэтому ведущий хирург госпиталя, приняв этот пост, ввёл такое правило: все ошибки, допущенные врачами, обсуждались, несмотря на ранги, открыто и подробно.
Однажды он, сердитый и взволнованный, ворвался в отсек, занимаемый начальником госпиталя. Отказавшись от папиросы, жадно выпил стакан воды и сказал Вильяму Ефимовичу:
- Если у вас есть сейчас время, пойдёмте со мной на консультацию.
Выяснилось, что консультация требуется одному бойцу. Хирург настаивает на ампутации ноги.
- А я предлагаю частичное удаление коленного сустава, - говорил Моисей Яковлевич. – Я понимаю, что на фронте обстановка не всегда позволяет проводить консультации.
Но именно поэтому, а главное потому, что к оказанию помощи раненым привлечены тысячи врачей, не всегда обладающих достаточной хирургической подготовкой, необходима квалифицированная консультация. Особенно в случае ампутации конечностей.
Недостаточная опытность порой порождает поспешные выводы и действия.
Знаешь, сколько у нас только за прошлый день сделано ампутаций по разным поводам?
- Сколько?
- Девять. Стоит над этим подумать или нет, я тебя спрашиваю?
- Обязательно, и как можно скорее, - заверил ведущего хирурга В. Е. Гиллер. – Вот тебе моя рука. Буду помогать всеми силами.
- Подумать только – девять ампутаций! Кричать хочется от боли.
- Как практически ты хочешь с этим бороться?
- Я требую, - сказал М. Я. Шур, - чтобы в каждом случае ампутации было мотивированное письменное заключение не менее, чем двух хирургов. И чтобы мне об этом сразу же сообщали.
- Тебе и ночью не дадут покоя, будут вызывать, - скорее, пошутил, чем предостерёг, начальник госпиталя.
- Не беда, если не высплюсь. Зато буду спокоен. Брак в нашей работе стоит искалеченных человеческих жизней.
Персонал госпиталя чуть ли не до конца войны не знал, что такое - спокойно спать ночью; ночь и день перемешались.
… Они пришли во 2-е хирургическое отделение, где находился тот раненый. Фамилия его была Черных. Выяснилось, что он бежал в атаку и, по его словам, «как будто кто ударил палкой по ноге, и я упал». Санитар, который вытаскивал его с поля боя, был убит. Раненому пришлось долго лежать в яме, заполненной грязью.
У него была «скверная рана верхней половины голени». Раненый был слаб, его тело била дрожь, лоб покрылся потом, под глазами лежали тёмные тени.
Почему М. Шур протестовал против ампутации ноги? Он увидел, что это хорошо физически развитый молодой мужчина.
- Это ведь Аполлон, - горячо говорил ведущий хирург. – Здоровяк, крепыш, черноморец, со здоровым сердцем и лёгкими, со страстным желанием жить! А вы требуете от меня, чтобы я санкционировал ампутацию!
Нет, дорогие мои, не будет моего согласия. Я ему сделаю чистку; в крайнем случае – частичное удаление коленного сустава.
Хирург, который предлагал ампутацию, сказал, что он подчинится, но за последствия отвечать не будет.
- Хорошо, - ответил Моисей Яковлевич, - ответственность беру на себя. Меня, батенька, этакими заявлениями не испугаете. Поторопите лучше, чтобы его усыпляли.
Вся беда ваша в том, что вы не хотите учитывать психику человека, его сопротивляемость. Именно в этом суть дела: вы не хотите дальше раны видеть…
Красноармейцу Черных ногу удалось сохранить.
Возможно, потом ведущий хирург будет жалеть, что сурово отчитывал своих подчинённых. Часто обстановка на фронте была такой жаркой и раненых с тяжелейшими увечьями поступало так много, что времени на то, что М. Шур назвал «консультацией», совсем не было.
Если ситуация складывалась так: или ампутация, или смерть, то спасали жизнь человека.
«Он понравился мне с первого взгляда, - вспоминал Вильям Гиллер, - и без малейших колебаний я предложил ему поселиться со мной и Савиновым: в наш «терем-теремок», как в шутку называл мою комнату комиссар.
На много лет нас связала общая работа и нерушимая фронтовая дружба.
Шур оказался отличным ведущим хирургом или, как мы его называли «главным инженером». Он умел дисциплинировать персонал, никого не унижая. Спокойный, всем доступный, отзывчивый и добрый, он сумел заслужить всеобщую любовь».
ОПЕРАЦИИ ПОД ОБСТРЕЛАМИ
В конце сентября – начале октября 1941 года положение на Западном фронте стало критическим. Фашисты теснили советские войска, преграждающие им путь к Москве. СЭГу 290 грозило окружение. Поступил приказ из Санитарного управления фронта: сворачивать госпиталь и направляться в Гжатск.
А в разных отделениях госпиталя находилось три тысячи двести сорок раненых. Только организационные таланты начальника госпиталя и его штаба позволили наладить работу так, что не был оставлен ни один человек.
… Седьмое октября. Вязьма опустела. Уехали или ушли - «вся власть» города, комендант железнодорожной станции; другие госпитали прекратили работу, сворачивались и уходили в безопасные зоны. Город бомбила вражеская авиация.
На совещании штаба госпиталя был разработан план по эвакуации раненых. Было сформировано несколько рот легко раненых. Они уходили под командой строевых командиров по заранее намеченному маршруту. Сопровождали их грузовые машины – с медикаментами, перевязочным материалов, продуктами, одеялами и матрацами.
Одну из таких групп возглавил начальник эвакоприёмника, врач Пётр Фёдорович Пчёлка (воспоминания о нём есть здесь же – Л. П.-Б.). Когда ещё до этого обсуждали кандидатуру человека, который мог бы стать руководителем тысячной колонны раненых, а им предстоял трудный и долгий путь, были разные предложения.
Начальник госпиталя назвал П. Ф. Пчёлку. На возражения: «Не очень ли кроток?», Вильям Гиллер сказал: «По виду кроток, но зато сердце у него львиное». Потом выяснилось, что Пётр Фёдорович не только благополучно довёл «по бездорожью, просёлками» колонну к месту назначения (г. Можайск), но по пути, обнаруживая раненых, присоединял их к своей группе и оказывал медицинскую помощь.
Когда были отправлены все, кто мог ходить, начальник госпиталя решил проверить обстановку в хирургических отделениях. По его предположению, там уже всё должно быть готово к отъезду. И он несказанно удивился, когда в одной из подземных операционных увидел, что на трёх столах при скудном аварийном освещении идут операции.
« Здесь я застал, - вспоминал В. Е. Гиллер, - и Письменного (начальник хирургического отделения Николай Николаевич Письменный), и его любимого помощника Диму Солоновича (врач Денис Игнатьевич Солонович), и весельчака Осмоловского, а за крайним столом оперировал… сам Шур».
Выяснилось, что под бомбёжку попал заградительный отряд, который штабом СЭГа был отправлен на трассу. Получившие разные увечья нуждались в срочной помощи.
Труднее в госпитале складывалась ситуация с тяжело ранеными. Нужны были машины, а их в том хаосе невозможно было достать. В книге «Во имя жизни» есть потрясающие сердце и душу подробности, как политруки и хозяйственники добывали разномастные автомобили и отправляли на них раненых.
Для оставшихся семидесяти раненых пришлось приспособить пожарные машины, а также грузовики, на которых возили походную электростанцию. Чтобы ничего не досталось врагу, пришлось сжечь «ценный груз»: сотни новеньких шерстяных и меховых одеял; разбить то, что можно было разбить.
Интендант госпиталя Иван Андреевич Степашкин никак не решался облить бензином, до этого с трудом добытый «ценный груз», и поджечь его. Подчинился приказу только со второго раза.
В семь утра 8 октября 1941 года с территории госпиталя ушли последние грузовики (около тридцати) с личным составом и имуществом.
Как вспоминали потом сэговцы: эти первые дни октября 1941 года были для них самыми тяжёлыми за все годы войны.
ВОЛШЕБСТВО РУК ХИРУРГОВ
16 октября 1941 года СЭГ 290 прибыл в Москву. Вначале он развернулся в пустующих корпусах госпиталя (по другой информации, там был какой-то институт), эвакуированного в тыл. Это было в Амбулаторном переулке в районе Сокола.
Столица была прифронтовым городом. Её постоянно бомбила вражеская авиация. Сразу же стали поступать раненые не только с Западного, но и с других фронтов, сдерживающих наступление фашистов. Привозили и москвичей, получающих ранения во время бомбёжек.
Шесть дней находился СЭГ на этой территории. Во время одного из налётов немецких самолётов несколько фугасных бомб попало в корпуса и во двор госпиталя. Среди персонала были жертвы. Погибло четыре человека, среди них врач Зинаида Павловна Орловская. Были и раненые.
Начальник госпиталя В. Е. Гиллер оказался в эпицентре взрыва; к счастью, не погиб, а был контужен. Не первый раз.
Накануне этой бомбёжки в госпиталь приехал главный хирург Западного фронта С.И.Банайтис. Он привёз с собой отряд из хирургических групп усиления. Появились они незадолго до войны. Позже получили название ОРМУ – отдельная рота медицинского усиления.
Это были подвижные хирургические бригады: два врача, несколько медицинских сестёр, свой походный медицинский инструментарий. Направлялись они туда, где скапливалось большое количество раненых. Такие группы в разные годы войны работали и в СЭГе 290.
Нередко и главный хирург фронта С. И. Банайтис и главный хирург Красной Армии, нейрохирург Н. Н. Бурденко оперировали в этом госпитале. Показателен такой пример.
Ночь. Бомбёжка. Погас свет. Персонал старается быстрее перенести тяжело раненых в подвалы. Это нелегко, так как лифта нет; несут по лестницам. Выбиты окна; кое-где начинается пожар.
А операции идут, так как промедление – это смерть раненого.
Из рассказа уставшего и измученного С. И. Банайтиса:
« Я уже почти заканчивал операцию… Пришлось удалять селезёнку и долгонько повозиться, а тут ещё раненый, парень могучий, стал пробуждаться от наркоза. Гаснет свет, взрывы, гул… Помощник мой в обмороке…
Сунул я тогда свою руку с полотенцем в рану и держу её там. Хорошо, что скоро принесли аккумуляторный фонарь. Закончил я операцию, а у самого руки от непривычного положения одеревенели и ничего не чувствуют».
«Деревенели», «немели» руки у фронтовых хирургов постоянно. То же самое можно сказать и о ногах – операционным бригадам приходилось стоять по многу часов. Говорят, что варикозное расширение вен – профессиональное заболевание хирургов.
ПРЕГРАДА ДЛЯ ЭПИДЕМИЙ
Корпуса госпиталя в Амбулаторном переулке были сильно разрушены. Поэтому СЭГу 290 был указан новый адрес: Лефортово. Сейчас там расположен Главный военный клинический госпиталь имени академика Н. Н. Бурденко.
Здесь было значительно удобнее для раненых и персонала. Ещё бы: не землянки, а стационарные корпуса, а также водопровод, холодная и горячая вода, канализация, телефон, большой пищеблок со всем необходимым для приготовления еды для тысяч раненых и персонала.
Однако, где бы госпиталь не располагался, его персоналу приходилось что-то перестраивать, ремонтировать, усовершенствовать.
Так случилось и в Лефортово. Тысячи раненых. Их везут на машинах, на подводах и даже подвозят трамваями. Все раненые обязательно проходили санитарную обработку.
Они поступали в грязной, окровавленной одежде. Известно, что много было вшей. Поэтому раненых мыли, стригли, брили, переодевали в чистое бельё.
Санитарная обработка важна была и для того, чтобы не допустить вспышки эпидемий в госпитале. Раненые поступали из разных родов войск. Было много пехотинцев. Они находились в окопах, открытых всем ветрам, жаре и холоду. Подробности такой обстановки понятны и без лишних слов.
Именно поэтому везде, где бы СЭГ не находился, санитарная обработка поступающих раненых – это был важный этап для дальнейшей медицинской помощи.
В Лефортово раненые начали поступать сразу же в большом количестве. Санитарные машины выстраивались в очередь. Раненым приходилось ждать по нескольку часов своей очереди в «помывочное» отделение.
Задерживались автомобили. Задерживалась и помощь раненым, а ведь среди них были с тяжёлыми ранениями живота, грудной клетки, черепа, с кровоостанавливающими жгутами на конечностях…
Малюсенькие ванные комнаты в корпусах старой постройки тормозили санобработку. Все нервничали.
Понаблюдав какое-то время за этой тупиковой обстановкой, Моисей Шур вышел из себя, и вот что выдал начальнику госпиталя:
- Вместо карликовых ванных и приёмных комнат в десяти отделениях надо организовать одно – с большими залами, где можно одновременно разместить три-четыре сотни человек. Поставить там десятка полтора ванн и душей для обмывки их; сделать, так сказать, единый центр для приёма тяжело раненых…
Моисей Яковлевич предложил освободить весь нижний этаж второго корпуса, перевести оттуда хирургическое отделение в третий корпус. На освободившемся этаже снять все перегородки, поставить там штук двадцать ванн, направить туда несколько бригад санитаров.
И работа закипела. Пришли рабочие с ломами. Привезли белоснежные ванны. И быстро появился, можно сказать, по проекту ведущего хирурга Шура, единый центр для первичного приёма раненых.
Теперь они не задерживались в этом «помывочном» отделении. Машины разгружались быстро и уходили на железнодорожные вокзалы за новыми партиями раненых.
Из книги «Во имя жизни»:
«Вместе с потоками воды с тела раненых уходили грязь, пот, запекшая кровь. А несколько позже можно было наблюдать, как счастливые и довольные, лежат они в чистом белье, наслаждаясь отдыхом и покоем. Около них хлопочут сёстры, на каталках развозят горячую пищу».
ЕЩЁ ОДНА НОГА
Чего только в жизни не бывает!
В госпитале служила хирургом Галина Петровна Зеленова. Её единственный сын, студент, ушёл добровольцем на фронт. Мама не знала, что её Костик находился на Западном фронте. Он был снайпером. Они переписывались.
А потом в переписке произошёл большой перерыв. Галина Петровна очень переживала.
Как-то в СЭГ привезли молодого бойца с тяжёлым ранением. Его доставили самолётом в Москву, где в это время находился госпиталь. При приёме раненого медицинская сестра увидела знакомую фамилию. Выяснилось, что это Константин Зеленов.
Да, была трогательная встреча. Галина Петровна плакала. Но почему, когда она хотела посмотреть на его раненную ногу, Константин крепко сжал руками край одеяла? Тогда он лежал ещё на носилках.
Сын сказал:
- Мамочка, не надо сейчас! Здесь неловко; потом посмотришь.
- Да, да, - вмешался Моисей Яковлевич, - не стоит его сейчас тревожить. Гипс у него хороший, не беспокоит. Пусть передохнёт день – другой после дороги.
Конечно, Галина Петровна сразу поняла, что от неё что-то скрывают. А скрывать было что.
У Константина осколком был вырван большой кусок бедренной кости; более десяти сантиметров. К тому же, рана сильно нагноилась. Нога была в таком состоянии, что молодые хирурги отводили глаза.
Ничем нельзя было к тому времени удивить Моисея Шура и других его коллег с большим хирургическим опытом. Собрался консилиум. Костю Зеленова осмотрели ведущий хирург госпиталя и нейрохирург Виктор Александрович Никольский.
Вот что вспоминал начальник СЭГа 290 В. Е. Гиллер:
«Шур ещё в мирное время очень много занимался конструктивными операциями при костных повреждений. Он даже предложил свой метод лечения переломов головки бедра…
Осмотр подтвердил худшие предположения: разрушен большой участок кости. Рассчитывать на то, что организм самостоятельно справится и произойдёт срастание, нечего было и думать. В ране оставались не удалённые крупные осколки. Прежде всего следовало очистить её от мёртвых тканей, в обилии заполнявших рану».
В. А. Никольский, осмотрев ногу раненого, сказал, что нервы в порядке, параличей нет. А потому он начнёт лечение только после того, как хирурги проведут необходимые операции.
Все ждали вердикта Моисея Яковлевича. А ведущий хирург продолжал рассматривать рану. Зачем-то мял и ощупывал со всех сторон здоровую ногу.
Наконец, он высказал своё мнение:
- Мои наблюдения убеждают, что его, безусловно, можно поставить на ноги. Оперативная пересадка кости со здорового участка, с голени, должна дать надёжные результаты. Этот метод наши хирурги применяют давно и добились блестящих результатов.
Но операцию можно сделать не раньше, чем через месяца три – четыре, когда всё очистится. Но это ещё не всё. Чудес мы, врачи, не делаем. Нельзя недооценивать и роли нервной системы. Я имею в виду, Виктор Александрович, не те нервы, которые вы у него весьма тщательно исследовали на нижних конечностях, а более сложное и тонкое – психику человека.
Наша задача: внушить ему уверенность, что он будет ходить.
К этому времени по ходатайству Санитарного управления Западного фронта и при содействии московских властей в подмосковном лесу появился санаторий «Лебяжье». Госпитали направляли туда истощённых раненых, получивших тяжёлые увечья, и которым предстояли сложные операции. Через месяц раненые возвращались окрепшими и посвежевшими, в хорошем настроении.
Побывал в «Лебяжьем» и Константин Зеленов.
Когда он вернулся, все удивились не тому, что он хорошо выглядел, а его молодости; это был паренёк с ямочками на щеках.
Операцию ему делал Моисей Шур. Я опускаю подробности: как хирург выпиливал часть кости, и дальнейший ход операции. Он не доверил своим помощникам и гипсовую повязку – сделал сам.
Но прошло несколько месяцев, прежде чем хирург убедился, что раненому удалось сохранить ногу и что он будет ходить. Но случилось это не скоро.
После войны Константин Константинович Зеленов окончил Московский геологоразведочный институт имени С. Орджоникидзе, работал старшим научным сотрудником Института вулканологии; его называли морским геологом.
Он и Галина Петровна бывали на встречах ветеранов СЭГа 290 в День Победы. Особую симпатию бывший раненый испытывал к Катюше Гарановой (Екатерина Сергеевна Зоткина; живёт в г. Костроме): она была одной из тех медицинских сестёр, которые долгие месяцы его, «лежачего», выхаживали в госпитале.
УЧИЛИСЬ И УЧИЛИ
Деревенели руки и у Моисея Шура. Как ведущий хирург, он был, что называется, на подхвате. И сам постоянно оперировал, и помогал молодым, ещё не набравшимся опыта, врачам.
Но у него была главная задача: организовать хирургическую помощь так, чтобы отвоёвывать у смерти как можно больше жизней.
В архиве СЭГа 290 мне попался интересный документ. Это записка Нины Павловны Михайловской, первого председателя Совета ветеранов этого госпиталя; это ей пришла в 1957 году гениальная идея – собирать на встречи своих однополчан.
Возможно, она была написана для «Боевого листка» - таковые готовил штаб из ветеранов госпиталя к каждой встрече накануне Дня Победы или в День Победы.
Эта автобиографическая записка названа «Школа для врачей»; стоит дата – 20/Х - 84 г.
«В госпитале мне довелось служить, - вспоминала Н. П. Михайловская, - с января 1942 по август 1943 года. Времени было достаточно, чтобы понять сущность работы этого крупнейшего фронтового медицинского учреждения.
Врачи проводили сложные операции раненым и одновременно учили молодых коллег; а опытные медсёстры помогали молодым сестричкам осваивать правила ухода за ранеными.
Можно сказать так: в госпитале все учились сами и учили других».
Нина Павловна работала старшим лаборантом патологоанатомического отделения, начальником которого был Павел Исаакович Калика. А на его базе располагалась фронтовая патологоанатомическая лаборатория, которой руководил Владимир Герасимович Молотков.
Здесь постоянно проводились занятия и стажировка хирургов. Нина Павловна готовила фотографии сложных ранений, делала диапозитивы, которые использовались и на подобных занятиях, и на конференциях врачей.
Она называет «учителей»: «Занятия с врачами в патологоанатомическом отделении проводили: ведущий хирург госпиталя Моисей Яковлевич Шур; начальники хирургических отделений – Николай Иванович Минин, Александр Архипович Шлыков, Виктор Александрович Никольский, Михаил Филиппович Гольник, Карп Яковлевич Грищенков, Иосиф Моисеевич Чайков и другие специалисты, за плечами которых был большой опыт военной хирургии.
Кроме дней занятий, многие врачи приходили в анатомичку и в другое время – чтобы что-то уточнить для себя перед операцией».
В годы Великой Отечественной войны медицинская наука и фармакология работали на фронт.
В. Е. Гиллер в книге «Во имя жизни» написал: «Нынешнее поколение врачей, вооружённое таким могучим средством, как пенициллин, не поймёт, может быть, с каким душевным волнением ждали мы возможности применить новые бактериофаги в нашей практике».
Вильям Ефимович имел в виду поколение врачей второй половины ХХ века; тем более, могут не понять радости от «примитивных» лекарств его коллеги ХХI века.
Фронтовые врачи радовались первым применениям электроаппаратуры во время операций, в частности, на позвоночнике, при которой «раненый не потерял ни одной капли крови».
Они научились успешно бороться с газовой гангреной, со столбняком.
Главный хирург Западного фронта С. И. Банайтис требовал, чтобы во всех военных госпиталях шире применялись гипсовые повязки. Появляясь в СЭГе 290, он спрашивал у начальника госпиталя и у ведущего хирурга – сколько килограммов гипса у них есть. Гипсовые повязки, как средство иммобилизации разрушенных костей, очень важны были и при эвакуации раненых в тыл.
В конце 1942 года пронёсся слух, что найден новый препарат, «способный предотвратить самый большой пожар в ране».
С. И. Банайтис сообщил по телефону начальнику СЭГа 290:
- Есть новости для вас. Прислали новое вооружение.
- Вроде «катюш»? – спросил Вильям Гиллер.
- Хорошее сравнение. Те больших бандитов лупят, а мы будем малышей крошить. Присылайте Шура.
Поздним вечером начальник госпиталя разыскал Моисея Шура. Он обедал-ужинал. Пояснил, что за целый день маковой росинки во рту не было. Услышав, зачем он потребовался, Моисей Яковлевич пошутил:
- Господи, воля твоя! Отощаешь совсем на Западном фронте. Поесть нормально не дадут.
Отодвинув тарелку, спросил:
- Дорогой военврач, вы что-нибудь слышали об ультразвуке?
Оказалось, что ведущие хирурги СЭГа 290 и ещё одного фронтового госпиталя уже побывали у С. И. Банайтиса и узнали от него о новом средстве. Речь шла о различных растворах, эмульсиях и мазях, предварительно облучённых ультразвуком. Они предназначались для лечения ран.
Апробировать средство решено было в СЭГе 290. Санитарное управление фронта поручило М. Я. Шуру открыть специальное отделение для раненых, закрепить за этим экспериментальным участком постоянных врачей. «Озвученные» средства начали применяться в этом отделении. Ведущий хирург контролировал весь цикл лечения ран.
Лечение «озвученными» эмульсиями и мазями дало хорошие результаты. На эту тему была проведена большая врачебная конференция, на которую съехались хирурги и другие специалисты с разных фронтов. Большой доклад сделал М. Я. Шур.
Пусть это была не панацея; но фронтовые врачи радовались любому новому средству, которое позволяло уменьшить смертность, сократить инвалидность многих тысяч раненных солдат и офицеров.
МОГ И ТАНЦЕВАТЬ - ОТ ВОСТОРГА
Конечно, Моисей Шур был стоиком. По его биографии, как и по биографиям его однополчан, можно судить, какие разные ситуации случались в СССР и как участвовали в них советские люди. Они были гражданами одной страны и не делились по национальностям.
… Осень 1942 года. Штаб СЭГа 290 не спит. В Сталинград (Сталинградская битва - 17.7.1942 г. – 2.2.1943 г.) направляется хирургическая бригада сэговцев. Тщательно подбирается инструментарий, медикаменты. В бригаду вошёл один из опытнейших хирургов – Николай Иванович Минин. А возглавил эту «группу усиления» М. Я. Шур.
В Сталинграде шла яростная борьба с фашистами. Было много и погибших, и раненых.
Бригада уезжала на месяц. Срок прошёл, а она не возвращалась. В СЭГе волновались. Вернулись сэговцы только в канун нового, 1943 года. Сначала «крещённым» Сталинградской битвой дали возможность прийти в себя после дальней дороги; накормили-напоили.
Первый вопрос Моисею Яковлевичу задал начальник госпиталя:
- Страшнее вам было там, в Сталинграде, или на станции Новоторжская в 1941 году?
- Не поверите, - ответил Моисей Яковлевич, - работали мы с Николаем Ивановичем, как волы. Отправили нас в полевой госпиталь. Там я увидел такой накал человеческой воли, трудового напряжения, страстного горения победить, что понял: гитлеровцам и их союзникам оттуда не выбраться.
Работа полевых и подвижных госпиталей заслуживает самых больших похвал. Быстро сворачиваются; через тридцать-сорок минут уже принимают раненых на новом месте. Собственный палаточный фонд, приспособленный для работы в любых метеорологических условиях; наличие собственного автомобильного транспорта позволяют им перемещаться на любое заданное место; было бы только побольше горючего.
А ещё ведущий хирург СЭГа отметил новшество в военной хирургии: раненые с поля боя сразу же поступали в специализированные полевые госпитали. Например, он и Н. И. Минин оперировали с ранениями в крупные суставы и бедра. А недалеко от них находился госпиталь, куда поступали с ранениями в грудь и живот. Для раненых в голову был свой госпиталь.
М. Шур назвал подобную специализацию «идеальной системой хирургической помощи».
Вот так, можно сказать – неистово – трудился он все годы войны. А потому заслуженно оказался среди тех, кого пригласили в Кремль для получения наград. К сожалению, не известно, какую награду ему тогда вручил председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин.
Можно предположить, что это был Орден Красной Звезды, и получил его М. Я. Шур в 1942 году.
Однополчане отмечали, что Моисей Яковлевич был весёлым, остроумным человеком. Умел, в случае необходимости, утешить и подбодрить. Этот его талант очень нужен был и в операционной, и в палатах.
Он мог и танцевать. Был такой случай. Госпиталь тогда уже находился в Москве. Совинформбюро в ночь на 12 декабря (Московская битва: 30.9.1941 г. – 20.4.1942 г.) сообщил о том, что начался разгром фашистских войск под Москвой. Были освобождены Истра, Клин, Яхрома…
Услышав об этом, Моисей Яковлевич пустился в пляс. На пути в комнате ему попался интендант госпиталя Иван Андреевич Степашкин. Он брился. Моисей Яковлевич расцеловал его намыленные щёки. Сразу же нашлись "сэговцы", которые присоединились к танцу хирурга-ветерана. Восторг их был всем понятен.
СЭГ 290 встретил Победу над фашистской Германией и её союзниками в Восточной Пруссии. Госпиталь был направлен со всем имуществом и персоналом в белорусский город Бобруйск. Постепенно началась демобилизация. Моисей Шур вернулся домой, в Минск.
Третий (и последний)председатель Совета ветеранов СЭГа 290, врач Анна Павловна Медведева (1920-2019) служила в этом госпитале с февраля 1942 года. Была она и в Бобруйске. Там в 1946 году она вышла замуж и была демобилизована.
Многие годы Анна Павловна проработала в Центральном статистическом управлении в Москве. Не один раз она была в командировках в Минске. И там встречалась с однополчанами: Моисеем Яковлевичем Шуром, Григорием Наумовичем Трейстером (начальник рентгенологического отделения СЭГа 290, а затем – главный рентгенолог Западного и 3-го Белорусского фронтов), Георгием Трофимовичем Савиновым.
Бывала у них в гостях. Рассказывала:
«Мы вспоминали войну, фронтовые будни, печалились, что уходят из жизни наши фронтовые товарищи.
Чаще мы навещали Савинова. Его жена Надежда Максимовна (до замужества - Лукьянова; в госпитале работала библиотекарем), увидев гостей, сразу же начинала чистить картошку. Она её жарила с луком. Более вкусной картошки я потом нигде не ела».
Никого из упомянутых здесь ветеранов СЭГа №290 уже нет на этом свете.
Уверена, что они все в раю.
--------------- ------------- -----------------
Письмо от 14 июля 2022 года.
МЕНЯ ЗОВУТ СИМА. Я ВНУЧКА…
Сначала я получила письмо от Димы Миркина, правнука Моисея Яковлевича. Это было приятной неожиданностью. А затем вот это письмо:
«Здравствуйте, Лариса! Меня зовут Сима. Я мама Димы и внучка Моисея Яковлевича Шура. В первую очередь я хочу выразить Вам огромную благодарность за Ваш труд в поддержании памяти о событиях военных лет и о людях, принимавших в этих событиях участие.
Вот и мой дедушка увековечен Вашим пером. Спасибо! Он действительно был замечательным человеком – честным, скромным, добрым и интеллигентным.
Я давно хотела «добавить замечания» на сайте Проза.ру. Дима меня опередил, связавшись с Вами напрямую, что даёт мне возможность отправить Вам несколько фотографий.
Написанный Вами портрет дедушки очень точный. Родился он в местечке Толочин в Белоруссии, окончил Минский медицинский институт, работал до войны в 1-й городской больнице (не знаю в какой должности) и оттуда был призван в армию.
Участвовал в советско-финляндской войне и, насколько я помню из домашних разговоров, сыграл большую роль в учреждении обязательного ношения солдатами касок для предотвращения ранений в голову.
Насчёт его работы на многочисленных стройках до войны, я никогда не слышала. По-моему, они жили в Минске всё время.
Дедушка умер в 1980 году и похоронен на Северном кладбище в Минске.
Немного о себе. Живу в окрестностях Вашингтона, в штате Maryland с 1990 года. Уже почти год на пенсии. Занималась информатикой в области юриспруденции».
Из другого письма Симы: «Я помню Савинова. Он болел, а дедушка его часто навещал».
Из фотографий Моисея Яковлевича Шура, которые прислала мне Сима, одна из них та, что здесь опубликована.
Надеюсь, все понимают, что не похвалы ради я ищу, готовлю и публикую воспоминания о ветеранах фронтового госпиталя – СЭГа 290. Они спасали раненных советских солдат и офицеров. Без их профессионального опыта и самоотверженности жертв той страшной войны было бы больше.
Никто не должен забывать, что и медработники внесли свой вклад в Победу над фашистской Германией и её многочисленными сателлитами-варварами; что та Победа позволила родиться новым поколениям. А это называется торжеством Жизни!
31 июля 2022 года