Негромкое размеренное пиканье разбавляло тишину больничной палаты. Кардиомонитор равнодушно отражал на экране работу маленького сердца, вырисовывая её тонкой, прыгающей вверх-вниз линией зелёного цвета. Слева мигали цифры, показывая частоту сердечных сокращений. Так же медленно и ритмично капало в трубочке, тянувшейся от худенькой, почти прозрачной руки, лекарство, поддерживая угасающую, хрупкую человеческую жизнь. В палату заглянула медсестра, проверила показание прибора, чуть прикрутила колёсико капельницы, погладила пациента по голове и вышла.
Лика открыла глаза. Сегодня ей не спалось. Но она не хотела огорчать маму, поэтому на её просьбу послушно зажмурилась и постаралась сделать вид, что заснула. Наверное, это нехорошо, но мама и так часто плакала в последнее время, зачем же огорчать её ещё больше? Лике этого совсем не хотелось. Ей ведь не трудно, правда, закрыть глаза и немного спокойно полежать. Она уже привыкла лежать подолгу, не двигаясь и смотря в белый, без единой трещинки потолок, ожидая, пока закончится очередная процедура. Обычно рядом сидела мама и читала ей книжки – сказки или про животных, а иногда про путешествия, но Лике не нравились эти истории. Она не мечтала посмотреть мир, как Виталик из соседней палаты, или стать певицей, как Верочка, что умерла неделю назад. Всё, чего ей хотелось – увидеть весну.
Лика заболела в первых числах марта, когда на улице ещё лежали пористые, грязные от песка и соли сугробы. Она не видела, как они неторопливо осели под золотистым, пушистым, словно котёнок, солнцем; не чувствовала, как щекочут голые ступни пробившиеся сквозь чёрную влажную землю острые пёрышки свежей травки; не слышала звонких утренних перекличек обрадовавшихся теплу синиц. Лике хотелось увидеть весну – не по телевизору или на картинке, а настоящую, живую. Она никому не говорила о своей мечте, даже когда в больницу пришли странные люди и стали расспрашивать всех детей, чего бы они хотели. Лика только пожимала плечами и отводила глаза. «Тебе нравится рисовать?» – спросили её, увидев неуклюжие, по-детски наивные рисунки. «Да», – просто ответила она. «Наверно, ты бы хотела стать художницей? Можно нам взять пару твоих работ? Для проекта?». Лика не поняла, для чего этим людям нужны её рисунки, но кивнула головой. Они взяли три работы – с домом, чёрной кошкой и новогодней ёлкой, но почему-то совсем не обратили внимания на любимые – с тающими сосульками и лужами на асфальте. А потом мама рассказала ей, что видела огромный плакат с фотографией Лики и её рисунков, и даже показала снимок на телефоне. И Лика очень обрадовалась, что те люди не забрали её «весну». Ведь мечта должна жить в сердце, а не висеть на фонарных столбах.
А потом весна сама пришла к ней в палату. Просто однажды Лика сильно-сильно зажмурилась и пожелала её увидеть. Заплакала висящая над ней пластиковая капельница-сосулька, выросла на мониторе от ударов её сердца хрупкая, дрожащая травка, запиликала, размеренно и тихо, электронная синичка, насвистывая подсказанную пульсом музыку. Лика знала, что это не настоящая весна, но всё равно была ей рада. Ведь такая весна была только у неё.
Уже вовсю царствовала ночь – это было ясно и по чернильной темноте, залившей стеклянный квадрат окна, и по глубокой, сонной тишине в коридоре: не перекликался медперсонал, не хлопали двери, не шуршали шаги. Лике очень хотелось встать и полюбоваться на вечерний город – сейчас он был, наверное, необыкновенно красив, ведь она уже давно не смотрела в окно, с тех пор, как оказалась в больнице. Всё, что ей удавалось увидеть с того места, где она лежала – кусочек неба: то прозрачно-лёгкий, молочно-голубой, то свинцово-серый, рыхлый и тяжёлый, то ярко-синий, высокий, тёплый, то бархатный, тёмный, почти чёрный. Небо менялось, но всегда оставалось красивым. Иногда ей снилось, что у неё появляются крылья, и она поднимается вверх, выше птиц, выше облаков, туда, где светило огромное, ярко-рыжее солнце. Лика смеялась, протягивала к нему руки, касалась мягкого, как вата, бока, перебирала в пальцах тонкие ниточки-лучики, которые совсем не обжигали, нет, лишь окутывали тёплым коконом, запутываясь в её золотистых непослушных кудряшках. Она никому не рассказывала об этих снах, потому что хотела, чтобы как и весна, они были её маленькой тайной.
Снова чуть слышно скрипнула дверь, впуская медсестру. Лика быстро закрыла глаза и открыла их лишь тогда, когда опять осталась одна. Спать не хотелось совсем. Жаль, что нельзя было порисовать – хоть какое-то занятие. А лучше бы с кем-нибудь поговорить, не важно, о чём, просто чтобы нарушить тишину.
– Здравствуй, – неожиданно раздалось откуда-то сбоку.
Лика повернула голову на голос. На её кровати сидел молодой мужчина. Светлая рубашка, тёмные брюки, приветливая улыбка. И копна густых рыжих волос. Такого же цвета, как и её солнце во сне.
– Здравствуй, – поздоровалась Лика. – Ты кто?
– Я Ангел, – представился незнакомец.
– Правда?
– Ты мне не веришь?
– Верю, – кивнула Лика. – Только разве ангелы могут быть такими?
– Какими? – полюбопытствовал посетитель.
– Рыжими и без крыльев.
– Тебе не нравится цвет моих волос? – Ангел чуть склонил голову на бок.
– Нравится, – поспешила его успокоить Лика. – Он тёплый. Как солнце.
– Меня ещё никто не сравнивал с солнцем. Это… приятно.
– Ты ведь пришёл за мной, да? – ночной гость кивнул. – Почему? Я что-то сделала не так?
– Нет, малышка. Просто… так надо.
– Именно поэтому все умирают? Потому что так надо?
– Так устроен этот мир. Люди приходят и уходят, сменяя друг друга.
– Значит, если я уйду, придёт кто-то вместо меня?
– Совершенно верно, – подтвердил Ангел.
– А что будет, если я вдруг останусь?
– Тогда вместо тебя уйдёт кто-то другой.
– Нет, – мотнула головой по подушке Лика. – Я не хочу, чтобы кто-то уходил вместо меня. Это несправедливо.
– В таком случае тебе пора.
– Это будет очень больно?
– Нет, малышка. Ты просто уснёшь, – успокоил её Ангел.
– Подержишь меня за руку? Так всегда делала мама.
– Конечно, – Ангел осторожно сжал узкую детскую ладошку. Лика послушно закрыла глаза, почти сразу погружаясь в сон. В палате стало тихо, лишь кардиомонитор попискивал, рисуя на экране зелёную кривую.
Божий посланник осторожно провёл рукой по золотистым, разметавшимся по подушке кудряшкам. Лика. Анжелика. Светлая девочка, его маленький ангел, сошедший на Землю. Он был с ней рядом с первого вздоха, видел первую, ещё беззубую улыбку и первые робкие шаги, смеялся её неумелым шуткам и жалел, когда разбивала коленку. Ей было так мало отпущено в этом мире, но она так ярко и смело жила. Он обещал, что всегда будет рядом. До самого конца. Пришло время исполнить своё обещание.
***
Сидевшая в палате молодая светловолосая женщина аккуратно поправила одеяло, укрывающее худенькую, крепко спящую девочку, бросила взгляд на монитор, невольно проследив появившуюся на экране аппарата очередную взметнувшуюся вверх зелёную линию, и потянулась за книгой. В этот момент дверь приоткрылась, и заглянувшая медсестра радостно улыбнулась:
– Как хорошо, что вы здесь. Вас просит зайти к себе завотделением.
– Что-то случилось? Лике стало хуже? – всполошилась женщина.
– Нет-нет, – поспешили успокоить её. – Просто надо подписать бумаги на операцию. Для вас донор нашёлся, идеальный, по всем параметрам. Это чудо какое-то, иначе не скажешь.
– Уже иду, – подхватилась её собеседница. – Простите… – вдруг остановилась она и указала на игрушку, которую крепко сжимала девочка. – Вы не знаете, чья это кукла? У нас такой не было.
– Нет, не знаю. Да пусть остаётся у Лики, кажется, она ей очень понравилась. Пойдёмте.
Женщина снова оглянулась на дочь и поспешила за медсестрой. Лика лишь вздохнула во сне и ещё сильнее прижала к себе мягкую куколку с огненно-рыжими волосами.