Тарэт вышел на окраину леса, и расторопное утреннее солнце поприветствовало барда из-за холмов легким дуновением континентального тепла, приласкало его густую короткую шерсть, заботливо облачило в медное одеяние, разгладив неровности на плечах, у оснований перьевых крыльев, и обернуло длинный подвижный хвост плотной золотистый пергамент осеннего сезона. Начало дня выдалось прохладным, но освежающим. Лес стряхивал первые поползновения инея, и вслушивался в голоса своих обитателей.
У крайнего дерева Бард осторожно опустил тело Мерсенара на землю, отныне не принадлежащее наемному убийце, и, расстегнув пару тонких потрескавшихся ремешков, снял лютню с груди и уложил ее рядом так осторожно, как люди укладывают в колыбель младенца.
– Ох, Ниссия, – сказал Тарэт, принявшись оценивать странную кочку, созданную срезанным слоем дерна, – ну и ночка у нас выдалась, да?
Новое имя для Алинат пришло не сразу и только после ритуала, но обменявшись с Сингой несколькими вариантами, Тарэт пришел к выводу, что Ниссия выглядит наиболее звучным и приятным наречением для черной драконицы, освобожденной из плена человеческой оболочки. Виверна, будучи слабой и неспособной к изложению свежих идей после утомительной передачи ментальной энергии, без колебаний приняла предложение барда. И пока несколько последователей, охранявших окраины магического обряда, возвращали лесной поляне первозданный вид, Тарэт обсудил с Сингой ряд деталей пущенного отсчета для новой жизни Алинат.
Новое имя, очищенная память и белый холст, подготовленный для формирования первозданного взгляда на мир.
– Интересно, – продолжал бард, отбрасывая дерн и вызволяя бочонок из объятий промозглой почвы, – сколько дроби может вместить в себя среднестатистический дракон? – Он перевел прозорливый взгляд на Ниссию. – Не отвечай, дорогая, я все равно собираюсь это проверить на себе. Так и должно быть. Ты не против? Вот и славно.
Он докатил древесную емкость, стянутую ржавыми обручами, до самого носа Ниссии и вознес пенистый напиток над головой. Тарэт приложился губами к железному кранику и сделал несколько щедрых глотков. Остепенившись и утерев нос об предплечье, ему показалось, что для первого старта этого мало. Последовала череда глотательных звуков из ненасытного горла. Бард, закатив глаза от удовольствия, лакал дробь не хуже моряка, спустившего свой заработок на низменные утехи.
– Ох, черт…
Закашлявшись, он обнаружил, что пропустил веселящее зелье мимо рта, пролив содержимое на голову преображенной подруги. Ожидая отметить отсутствие реакции на внешний раздражитель, Тарэт неожиданно зашелся от волны неконтролируемой дрожи.
И он увидел.
Ниссия показала кончик розового раздвоенного язычка и вытолкнула протяжным фырканьем шипучие капельки алкоголя, норовившие попасть ей в нос.
Тарэт не на шутку испугался, плюхнувшись на хвост и прижав бочонок к груди. Проклятье! Как такое возможно? По заверению Синги восстановительный период ритуала «Изъятие носителя» колебался от суток до нескольких дней, что вполне вписывалось в размеренный план барда. Ниссия подала признаки неглубокого сна, что усложняло текущие обстоятельства.
Следовало действовать. Всецело вживаться в роль.
Тарэт быстро вылакал остатки дроби и трясущимися лапами пристроил лютню на прежнее место. Стараясь сохранить естественное поведение после выдуманной бурной ночи, он взвалил Ниссию на спину, убедившись, что распределил вес ее тела равномерно, вдоль крыльев. С ее хвостом он ничего не мог поделать, и тому только и оставалось, что тащиться по земле, стирая чешую. Помимо прочего барду мешала вынужденная близость, но он стоически противостоял теплу, струящемуся от плеч к пояснице, стремясь заставить себя не видеть в бывшей Алинат человека с полноценным прошлым. Переживания исчезли, раны затянулись, а небо, наконец, стало доступным. Вот только окрыленные умозаключения не спасали Тарэта от удерживаемого в голове образа юной девушки с длинной русой косой, прячущей тоненькие ручонки под шерстяным пончо.
– Скоро мы доберемся до дома, – успокаивающе бормотал он, спеша к вратам Глоуна, – и ты хорошенько выспишься. Ох, я и не думал, что ты крепкая девочка. – Немного помолчав, бард добавил: – Собственно, никто не думал. Целую ночь над облаками в компании пьющего поэта… Любой свихнется, но только не ты. Выходит, мы уже знаем, в чем ты меня превзошла.
На пути в столицу ему встретились усталый всадник на статном вороном жеребце и тяжелая скрипучая повозка, нагнавшая его на последней развилке перед городом. Извозчик – седой смуглый старик сезонов трехсот от роду, – не выпуская вожжей, сердечно поприветствовал барда, признав в нем завсегдатая самой знаменитой таверны Глоуна.
– Эй, Тарэт! – воскликнул он, салютуя рукой с недостающим мизинцем, срубленным под корень. – Доброго тебе утра, дружище! Как настрой? Куда держишь путь?
Тарэт наградил старика дружеской улыбкой, сморенной первыми признаками действия пенистого напитка.
– А ты что, не видишь? – Он кивком указал на свою ношу, удерживаемую на спине предплечьями крыльев, словно в лодочке. – Ночка была памятной, песни веселыми… А какое общество!
– Вот как? – улыбнулся торговец мятыми от старости губами. – Тут нет ничего удивительного – нечасто ты попадаешься на глаза без какой-нибудь молодой летуньи. А уж с твоими-то навыками… – Он сипло хихикнул в кулак. – Похоже, в тебе есть еще что-то, что дает возможность лучше тебя запомнить. Четыре крыла и эти странные глаза, к которым я – клянусь Матерью! – никогда не привыкну. Наверно я слишком суеверный, эх…
– Поделись, – ненавязчиво просил Тарэт. – Оказывается, я что-то не знаю? Кто-то, видишь ли, спел байку про беззрачкового дракона, а я до сих пор не в курсе? Ну же, смелее! – подбадривал он, завидев скромное пожатие плеч. – Нам все равно по пути.
Старик поровнял свою тележку с бардом, набросил расслабленные поводья на колышек перед его ногами, и его приземистая лошадка пошла легким коротким шагом. Рассказчик повернулся к Тарэту полубоком, уперся локтями в колени и поднял белую, как первый снег, бровь.
– Ты что, правда не слышал этот новоиспеченный миф? Невероятно! – Он хлопнул в ладоши, не отнимая рук от ног. – Мой хлеб в телеге настолько не пропекся, как эта история!
Бард проверил Ниссию, прочтя на ее лице успокаивающую безмятежность, и подмигнул старику.
– Ну, давай уже, не томи!
– Хорошо-хорошо! – И сказитель набрал полные легкие воздуха. – Есть такая история о золотом драконе с красными глазами. Как и у тебя, они были беззрачковыми. Кто-то считал, что из-за этой особенности он смотрел на мир по-другому. Нет, вопреки символичному цвету глаз, он не был кровожадным от природы или кем-то в этом роде… Просто… дракон был другим по своим взглядам на жизнь. Он делал все то, что другие считали неестественным для его расы. Золотой дракон никогда не ел мясо, никто не видел его парящим над землей – как странно для этакой пары больших крыльев! – Старик закашлялся. – Так вот… К двенадцати сезонам он в совершенстве овладел письменностью, еще через два выковал свой первый нагрудник, сшил великолепный героический гобелен во всю стену, дочитал тысячную книгу, а через шестнадцать – построил небольшой корабль и вышел на нем в море. Совсем один! Поговаривают, что он добрался до неизведанных островов и признал их своим домом. Большая часть драконов, с которыми он пересекался на своем пути, последовали за ним – из-за любопытства или преданности его идеалам… Кто их знает? – Старик перевел взгляд на возвышающиеся стены Глоуна. – Первые торговцы, вернувшиеся оттуда, нарекли земли красноглазого дракона Отчужденными. Возможно, из-за разнообразия самородных красок архипелага, а быть может, из-за местных обитателей, доверяющих вездесущим запахам, многозначительному языку поз и поголовно встречающих восходы и закаты, как многие из нас, людей, читают молитву перед выходом из дома.
Тарэт остановился у тяжелых дверей в город, обитых стальными поперечинами. Он поклонился крылатому стражу, и тот молча ответил ему тем же.
– Так все и было, – заявил бард, почему-то не сводя глаз с длинной алебарды хранителя порядка. – Похоже, мы докопались до правды.
Хлеботорговец резко потянул вожжи на себя, загромоздив тележкой проход.
– Чего-чего? Ты серьезно?
Бард в очередной раз убедился, что сон Ниссии глубок, ощутив ее ровное дыхание. Только сейчас он заметил, что веки драконицы плотно сжимали ряд дугообразных ресничек, доставшихся ей от прежней сущности. Они выглядели смешно, сбившись в нижний уголок глазниц.
– Да, я вполне серьезен, – подтвердил он. – Общеизвестная теория возникновения Отчужденных Земель слишком драматична и наигранна, а эта придется по душе любому прожженному романтику.
Старик искренно улыбнулся.
– Вроде тебя?
– Да, вроде меня. Стоит только посмотреть мне в глаза, и ты сразу все поймешь.
Лошадка неодобрительно покосилась на своего хозяина, явно не понимая, для чего они остановились. Овес и свежая вода ждали ее в стойле, а не у подножия холодного каменного бастиона. Кроме того ее пугал массивный свод из прямоугольных камней, грозно нависших над головой. Инстинкты нашептывали преодолеть опасный по их заверениям участок, принуждая в нетерпении переминаться с ноги на ногу и фыркать.
– Ты прав, – согласился творец хлеба. – Я часто тебя припоминаю, передавая эту легенду в надлежащие уши. – Он склонился с пытливым от любопытства лицом. Его лоб теснился морщинами. – А ты, часом, не приходишься этому дракону дальним родственником, а?
– Если бы я только знал, – вздохнул Тарэт. – Я рос сиротой. Мое прошлое связано с крышей броговского приюта и добросердечной женщиной, вырастившей меня как собственного сына. Она ласково называла меня пушистиком и рассказывала на ночь забавные сказки, высмеивающие как драконов на фоне людей, так и наоборот.
Старик проникся откровенностью барда, принявшись пристыжено почесывать затылок.
– Неловко получилось, – промямлил он.
– Все в порядке. Мое детство прошло под заботой и любовью. Жалеть не о чем.
– Но… – Старик явно осторожничал с вопросами, выстраивая из букв череду скомканных слов. – Я хочу сказать, что…
– Хотелось ли мне знать о ранних событиях, родной матери и доме? – подсказал Тарэт. – Не думаю. Разве стоит рушить мост, на котором я стою?
Попутчик покачал головой.
– Ну… вообще-то, нет, если он настолько прочен, как ты сказал.
Тарэт расстался со старым знакомым сразу, как только они пересекли ворота, – старик свернул в проулок, выводящий коротким путем на торговую площадь. Столица забывалась сном, отогнавшим повседневные заботы прошлого дня. Центральная брусчатая улица, ведущая в Храм Решений, пустовала, разодетая в аллею широколистных деревьев, роняющих под себя желтые перья. Светило залило верхушку фасада старой библиотеки, деловито миновав зубчатые края угрюмых крепостных стен города. Отдаленное лаянье собак нарушало мирской покой воодушевленно настроенных птиц, едва ли умолкающих при кромешной темноте.
Тарэт направился прямиком к таверне – благо расположение не составляло особого труда ее отыскать. Трехэтажное строение покровительственно высилось над рядами торговых лавок и жилых домов, оправдывая одним только видом репутацию всесторонне развитого заведения еды, развлечений и уютного пристанища для ночлега. Здесь зарождались самые разрушительные по своим масштабам заражения слухи и выставлялись напоказ разногласия и, порой, стычки верхних слоев общества.
Бард проследил, как двери на пружинках обходительно захлопнулась следом, чуть не прижав его несчастный хвост. В который раз Тарэт смог оценить воистину королевские размахи помещения, где одних только столиков было не счесть. За стойкой, перед тесными полками с разнообразной выпивкой, от оттенков и форм посудин которых голова шла кругом, стоял самый настоящий великан расы людей. Он упирался огромным животом в барьер, отделявший его от грядущих гостей, и по своему обычаю протирал тряпочкой вычурный прямоугольный стакан с таким толстым дном, что завсегдатай никогда не догадается, сколько он на самом деле выпил. Когда колокольчик брякнул над головой барда, хозяин таверны поднял объемную голову и засветился от приятной встречи.
– О, кого я вижу! – радушно протянул он. – Что привело тебя в мою обитель сладких словоблудий и безупречной дешевой еды?
– Несколько мгновений, – подтрунивая, ответил Тарэт скачущим тоном, – уделенных мне самым щедрым спекулянтом этого города.
– Ох-хо-хо-хо-хо! – зашелся в краске покровитель уставших путников, обхватив крутой край брюха, прикрытого безупречно выглаженной рубахой с застегнутым на единственную пуговицу жилетом. – Ты как всегда обаятелен, Тарэт. Ну что, плеснуть тебе и… – он несколько поколебался насчет пола Ниссии, но затем весьма быстро привлек свой наметанный сезонами глаз, – твоей подруге что-нибудь для сугрева голоса? Уж я-то знаю, что поставит ее на лапы! И для вас – за счет заведения в этот ранний час!
– На этот раз мне нужна только комната, – сказал бард, поправляя свою ношу, ставшую вдруг тяжелее от ударившей по голове дроби. – Ночь была долгой и суетливой, а бродячему певцу нужно время от времени отдыхать в стенах чудесного заведения.
– Так-так-так, понимаю! – солидарно кивнул внушительный хозяин таверны. – Пируэты, совместные игры, карты и горячащее сердца терпкое вино! – Он грузно повернулся к резной ключнице и распахнул дверцы. – Как насчет уютных апартаментов с круглым топчаном и прилагающейся к ней дюжиной бархатных подушечек? Бонусом послужит романтичный вид на маленький осенний садик. Я сам за ним ухаживаю, умудряюсь поспевать.
– Увы, нам, Санберик, что-нибудь попроще, с двумя отдельными пристанищами для сна.
– Что? Вы недостаточно близки?
Хотя Тарэт выработал иммунитет к бестактности и болтливости Санберика, ему не понравилось, что владелец таверны отнимал у него драгоценное время, выступающее против него. Ниссия могла очнуться в любой момент. И кто знает, какое первое впечатление на нее произведет бард, сжимающий в кулаке ее очищенное сознание.
– Нам нужно немного личного пространства, понимаешь? – пояснил Тарэт. – Такова природа нашей расы. Мы легко сближаемся, а затем даем друг другу передышку, чтобы сосредоточиться на выборе следующего шага.
К счастью, Санберик мгновенно уловил суть и рассыпался в извинениях, вдобавок, зардевшись от стыда пухлощеким лицом:
– Ох, так-то оно так… – Он смахнул с толстой шеи несколько капелек пота. – Прости мою дурную голову, Тарэт. Иногда сам не понимаю, что несу… – Он суматошно снял ключ на золотистой веревочке с нумерованным ярлыком и неловко шлепнул им по стойке, накрыв его раздутой ладонью. – Вот, держи. Комната находится в конце коридора. Надеюсь, она как раз вам подойдет.
Тарэт взял ключ, оставив на столе две серебряные монеты с поблескивающей на них символикой Ветреных Земель.
– Полно тебе, дорогой друг, – примирительно сказал он. – Будем считать, что это было в дань вездесущему человеческому любопытству, поставившему меня в выгодное положение. Обед остается за тобой, а с меня, как обычно, несколько песен для твоих посетителей.
– Да-да… Всенепременно!
Бард двинулся вверх по лестнице, как его неожиданно остановил голос Санберика:
– П-п-постой! Позволишь мне узнать ее имя?
– Верно, ты же ведешь записи, – вспомнил Тарэт. – Ниссия – так и запиши.
– Нисия? Одна «с»?
– Две, Санберик. Пишется с двумя «с».
– Эм-м, понял, так и запишу. Желаю приятного отдыха!
Напоследок раздалось пристыженное оханье, что для Тарэта было в новинку слышать от общительного купидона разбитых сердец. Он допускал преувеличенную влиянием осведомленность Санберика в общественных вопросах, что наталкивало на мысль о сохранившемся беспокойстве, посеянном в таверне до его прихода. Стакан, занимавший пухлые кисти рук, протирался хозяином вверх дном, а на стойке бард приметил круги от пролитой выпивки. Кто пил в столь раннее утро, если не он? Санберик никогда не показывал посетителям свежевымытую посуду, что в свою очередь исключало оставленные водой влажные следы. Его взбитое, светящееся жизнью лицо с первого мгновения встречи показалось барду заспанным, пусть и при его режиме это казалось вполне логичным. Пока Тарэт преодолевал трудный для его обмякших мышц подъем, он пришел к выводу, что ненадолго оставит Ниссию, чтобы спуститься вниз и проникнуться внутренним состоянием услужливого здоровяка. В конце концов, ему стоило не только встряхнуться после событий ритуала и смягчить свой приход, но и узнать из уст Санберика последние новости столицы. Добрая треть Глоуна знала Тарэта, любила его песни и не упускала возможность обменяться парой слов, будь то разговор о погоде или о местной еде, не отличавшейся во многих других уголках континента.
Репутация нуждалась в подкормке.
Двадцать шестая комната, крепкая дубовая дверь со стальной ручкой. Бард провернул ключ и вошел в апартаменты. Две стареньких, но удобных кушетки с мягким изголовьем, круглый столик на одной ножке, декоративный сервант с бокалами разных форм и расцветок, шкаф с ржавыми петлями, книжная полка, не заставленная историями мира даже на четверть и светлое, шестиугольное окно с приоткрытыми ставнями. Тарэту пришлась по душе такая обстановка обители отдыха, и он подтвердил ее чередой удовлетворенных кивков.
– Ну, приоткрой глазик, – обратился он к Ниссии, покоящейся на его широкой спине. – Как тебе? Нравится? Вот и славно. Мне нравится, что ты не возражаешь.
Перевоплощенная Алинат наверняка оценила бы размах ночлега, а от беспамятной Ниссии стоило ждать чего угодно, учитывая ее первые признаки бодрствования на окраине леса. Тарэт уложил драконицу на одну из кушеток и заботливо подложил ей под голову белую, как морская соль, подушку.
– Вот, вот так, – приговаривал он, накрыв ее махровым покрывалом. – Спи, набирайся сил. Тебе лучше забыть, как мы провели ночь. Из нас двоих один болван решил, что перехитрит смесь из людских напитков. Оказалось, расхлебывать его эксперимент придется вместе. – Бард опустился на хвост. – А знаешь, было весело! Из четырех воздушных забегов я выиграл только один раз. Кто бы мог подумать, что два крыла возобладают над четырьмя. – Он улыбнулся. – Вот только пить перед полетом было не самой лучшей затеей. Я, конечно, не сомневался в твоих способностях, но старый бард мог пострадать. Скажи на милость, кто тогда будет тебе петь, а? Почему ты не отняла у него кружку, а?
Тарэт увлекался. Он, безусловно, помнил наставления Синги о поддержании одностороннего диалога, готовя почву для формирования мышления в приобретенном теле, но сейчас он чувствовал себя последним идиотом, несмотря на тот факт, что игра образов некогда сформировала его как талантливого приспособленца. И хотя в большинстве ситуаций этакая театральность его забавляла, он держал наготове пару козырей на тот случай, если Ниссия проснется раньше предполагаемого срока. Но ритуал… Синга… Виверна способна на многое. Например, совершить ошибку.
– Если в следующий раз, – продолжал бард, – мы также соберемся в тесной компании, то, надеюсь, ты приложишь все усилия, отговорив меня от пьянства. В нас полно странностей. Дробь оголит их и выставит напоказ. – Он подумал о встрече со стариком. – И вот тогда нам прямая дорога в Отчужденные Земли.
Бард закрыл ставни и филигранным язычком пламени зажег одинокую свечу на столике.
– Я скоро вернусь, – пообещал он. – Хочу расспросить старину Санберика о работе. Что-то он не в духе.
Он закрыл дверь и поплелся к лестнице, проклиная себя за жадность к опустошенному бочонку. Шипучий напиток не мешал ему общаться, а вот с оболочкой он творил удивительные вещи. Лапы норовили столкнуться друг с другом, а заднюю пару крыльев и вовсе было невыносимо держать сложенными, чего уже говорить о хвосте, гордо приподнятом над полом вне вмешательства союза хмеля и зерновых. Бард миновал спуск, и повернул направо. Первый этаж по-прежнему пустовал, но перед стойкой он столкнулся со знакомой парой глаз.
– Синга? Что ты тут делаешь?
Санберик решил оправдаться перед своим певцом, уложив рыхлую грудь на стол и сжав мясистые губы.
– Тарэт, – тараторил он, – я говорил, что ты не один, и вам нужен покой, но эта драконица настойчиво пыталась выведать у меня номер комнаты, в которой вы остановились. Я всегда преследовал конфиденциальность моих постояльцев, отстаивая их права на…
– Все в порядке, Санберик, – успокоил Тарэт. – Я ждал ее визита.
– Но она… она…
– Ведьма? – наградила его Синга самой очаровательной улыбкой, вскинув крыло на стойку. Коготок звучно стукнул о дощатую поверхность. – Помилуйте, друг мой, не мне вас осуждать, но случайно никто вам не говорил, что слушать и думать это не одно и тоже? Род моей деятельности приукрашен домыслами ваших гостей. Как считаете, если им подать тушеный картофель с мясом без подливы, то станут они в полной мере воображать ее вкус?
– Но… у вас ожерелье из воробьиных голов, – упрямо пробормотал великан, опасливо сделав шаг назад. – Это…
– Так вы позволите мне подняться наверх или нет?
– Я…
Тарэт не понимал, к чему была эта нетипичная выходка со стороны виверны, и поспешил взять ситуацию под контроль.
– Можешь не беспокоиться, – заверил он Санберика. – Дружеская встреча, ничего более.
Владелец заведения изрядно вспотел. Он извлек из нагрудного кармана носовой платок и утер им второй подбородок.
– Ну… Только под твою ответственность.
– Договорились.
Они приблизились к лестнице, и бард услужливо махнул лапой на ряд ступеней.
– Дамы вперед.
– Ты хотел сказать, ведьмы вперед?
– Синга, прошу тебя, прекрати.
Тарэт неожиданно остановился у двери в комнату и посмотрел за плечо.
– Только давай договоримся не делать того, что мы не планировали.
Синга сдвинула надбровья.
– К примеру, – насмешливо заявила она, – не оставлять Ниссию одну?
– Я не…
– Почему ты оставил ее?
Тарэт загорелся ответить в свою защиту, что хотел добыть больше информации от Санберика, но поспешно отказался от жалких оправданий. Он сделал вид, что проигнорировал ее вопрос.
Скрип петель, таинственный проблеск свечи в проеме, зловещая тень по одну из сторон от источника света…
И сидящая к ним спиной Ниссия.
Тарэт встал как вкопанный. Его затрясло, он потерял дар речи.
– Здравствуй, Алинат, – сказала Синга. Она выступила перед бардом и села на хвост. – Я не пропустила твой день рождения.
Черная драконица обернулась. Ее глаза блестели от слез.
– Зачем? – гаснущим шепотом спросила она. – Всего один вопрос – зачем?
Синга приблизилась. Виверна протянула Алинат тот самый коготь, коснувшийся в последний раз сердца Мерсенара.
Ритуальный коготь, лишивший жизни дракона.
– Возьмись за мое крыло. Ты все поймешь.
Алинат повернулась. Неуклюже и вяло, ввиду непривычности к новому телу.
– Так просто? Как ты можешь…
Синга схватилась за ее лапу, не заставив себя долго ждать. Не дав ей повода рассыпаться в сожалениях о жертвенности ритуала, она заключила драконицу в объятия. Тарэт стоял позади с открытым ртом и не мог связать ни единого слова.
И он видел, как тускло мерцали символы на крыльях виверны.
– Что чувствуешь? – нарушил тишину спокойный голос Синги. – Тревога? Боль?
Алинат ответила не сразу. Забывшись в близости, она жадно вдыхала застоявшийся запах расплавленного воска.
– Только тепло твоей чешуи.
Синга мягко отстранилась и заглянула в ее глаза.
– Я тоже, – сказала она. – Что скажешь, Тарэт? Тарэт?..
Бард был шокирован до глубины души. К чему был этот чертов план перевоспитания? К чему эти поиски ночлега, имитация разгульной ночи, односторонний диалог?
К чему он был здесь нужен?..
Тарэт не заметил, как Синга успела взять и его лапу.
– Ты прекрасно справился, – сказала она. – Пожалуйста, пойми меня правильно. Ничего не изменится. Все будет как прежде. И мы пойдем до конца. Вместе.
Пламя свечи дрогнуло, и тень, отбрасываемая драконами, пошатнулась – ослабевшая, измученная покорностью.
– Я… обещаю.
Синга приложила коготок свободного крыла к его губам, и Тарэт невольно воскресил в памяти ритуал, когда она, потеряв силы, положила голову ему на грудь.
То же прикосновение, те же слова обещания.
– И ты правильно сделал, что увидел в Санберике нечто подозрительное. Смотри.
Она извлекла из набедренной сумки клочок бумаги. Тот самый, что был так похож на обращения Мерсенара. Синга вручила его барду и тот, все еще взбудораженный переизбытком чувств, стал зачитывать его вслух, как и прежде запинаясь об налегающие друг на друга закорючки:
Бламбалтин. Последнее имя из моего списка, наконец, замолчало. Я прервал его звучную прогулку по саду. Утром служанка увидит, что постель властелина Людских Земель пуста и холодна.
Тарэт с трудом оторвал взгляд от послания, а затем с усилием впился в кривую лесенку строчек.
– Это правда, – сказала Синга. – Перед посещением таверны я была у Вайзерона. Гонец принес весть об убийстве Бламбалтина. Боюсь, ситуация принимает серьезный оборот.
Алинат поравнялась с Сингой. В ее глазах читался неподдельный страх.
– Как же так? Убийство Бламбалтина может означать…
– Призыв к войне, – ответил за нее Тарэт. – Если найдутся доказательства, указывающие на смерть от драконьих когтей, то броговская, межрасовая война неизбежно повторится.
Синга приняла клочок бумаги у барда, прижав подвижным коготком к пальцу крыла, и поднесла его к мирно покачивающейся головке свечи. Пламя свирепо набросилось на предложенную пищу.
– В доказательствах нет нужды, – твердо заявила виверна. – Война скоро начнется, земля обагрится кровью, и Матерь напомнит о своем существовании. – Она обернулась к Алинат. – Тебе, конечно, неизвестно, кто был убийцей?
– Да кто угодно! – воскликнула черная драконица. – Если он исчез, и его не заметили…
– Это был Мерсенар.
– Мерсенар? Я впервые слышу это имя.
– Он отдал тебе свое тело, – продолжала Синга. – Он знал, что рано или поздно его найдут.
Глаза Алинат в панике метнулись на Тарэта, затем на виверну.
– Нет, это невозможно! Пожалуйста, скажите мне, что это неправда!
Синга вздохнула, смахнув крылом со столика остатки пепла от сгоревшего обращения.
– Боюсь, это правда, – включился бард. – Но перед твоим переходом в новое тело Синга внесла несколько изменений. У Мерсенара не было гривы, серых глаз и ресниц…
– Какое это имеет значение?! – вскричала драконица. – Если станет известно, что убийца носил черную чешую, то…
Алинат не дала себе договорить. Разразившись слезами, она бросилась к двери, ударила ее ручкой об стену, и исчезла за углом. Бард хотел окликнуть ее, но Синга уже была перед ним. Ее коготок опустился на его песочную грудь.
– Тарэт, закрой дверь, – попросила она. – Не повторяй моих ошибок.
– Что? Ты…
– Тебе нужно закрыть дверь.
Бард, высунув голову, заглянул в коридор и, не обнаружив никого из встревоженных постояльцев, исполнил ее волю.
– Вот в чем заключался твой план – рассказать все без утайки.
Синга моргнула в знак подтверждения.
– Я не хотела от нее скрывать.
– А теперь она скрылась в неизвестном направлении.
– В неизвестном? – виверна подняла надбровье. – Я точно знаю, где мы ее отыщем, когда последуем за ней.
Тарэт скрестил лапы на груди.
– Последуем за ней? В Отчужденные Земли? Синга, мы на пороге войны и…
– Наденем нагрудник и будем сражаться? – язвительно вставила она. – Тарэт, мы не солдаты. Мы погибнем в первой схватке.
– Но у нас есть пламя, есть численное преимущество и…
– Ты ничему от меня не научился, – печально произнесла Синга, уткнувшись взглядом в дощатый пол. – Мы слагаем куплеты и разносим их по континенту. Ты уверен, что нам пора уйти в небытие?
Тарэт остыл. Он бросил мимолетный взор на дразнящую свечу и отвернулся.
– Выбор остается за тобой, – заговорила виверна. – Мы последуем за Ниссией или умрем за ее прошлое. Что бы ты ни выбрал, я буду рядом. – Шуршание бумаги. – Вот, есть еще одна записка от Мерсенара.
Бард развернул письменное пожелание, отметив, что лист был целым и невредимым. Он внимательно пробежался по словам, будто пытаясь уцепиться за что-то важное. Буквы, как из прежних текстов, не поддавались, толкались друг с другом, мешая поэту вычленить что-то, на чем стоило акцентировать внимание. Пришлось подчиниться особенностям почерка и начать с самого начала:
Все мои заказчики мертвы или благоразумны, чтобы держать язык за зубами. Бламбалтин был последним в моем списке, но до нее было еще одно имя, которому я не дал замолчать. Ее зовут Соранта. Она доставляет почту, не задумываясь, насколько, порой, губительным является содержимое ее писем. Однажды нашелся человек, пожелавший ей смерти. Мне не составило труда вычислить почтальонку на границе Смежных Земель. Но… Я не смог лишить ее жизни.
Я никогда не видел в глазах дракона столько доверия и понимания.
Я никогда не видел, чтобы над смертью так искренно смеялись.
Я никогда не верил, что способен влюбиться с первого взгляда.
С тех пор утекло много воды. Я знал, что больше никогда ее не увижу.
Я рассказал ей, кто я на самом деле.
Я прошу – нет, умоляю! – позаботиться о ней, если ваши пути когда-нибудь пересекутся. Она не заслужила такой участи – стать дешевой пищей для нашего общества.
Как бы я хотел однажды написать ей письмо и увидеть, сколько эмоций она испытывает, ломая почтовую печать.
– Тарэт? – Синга нависла над листом, вглядываясь в глаза барда снизу вверх. – Ты знаешь ее?
– Да, – соскочил с губ приглушенный ответ Тарэта. – Как-то раз она приносила мне письмо из приюта.
Виверна выпрямилась.
– Я разыщу ее, – сказала она. – Обещаю.
Тарэт солидарно покачал головой. Он осторожно сложил послание и вернул Синге.
– Я принял решение, – сказал бард. – Мы покинем континент вместе с Сорантой и отыщем Алинат. Ты права, мы продолжим петь, какими бы трудными не были времена. И я знаю, где мы споем первый куплет.
Синга призадумалась, поднеся коготок крыла к подбородку.
– Полагаю, ты настроен серьезно.
Погасив свечу на столе, они вышли в коридор. За окном, у лестничной площадки, резвилось рыжее утро, купающееся под лучами поднимающегося солнца. Первые постояльцы спустились на первый этаж к завтраку, и Санберик увлеченно обхаживал гостей в сопровождении двух половых. Ему было не до Тарэта с Сингой, спустившихся вместе, плечом к плечу. И если в голове хозяина заведения сложился сценарий бытовой ссоры при виде слез прошмыгнувшей Алинат, то это как раз было то, что устраивало барда.
– Санберик! – окликнул Тарэт. – Вернусь к полудню – пощекотать струны души твоих посетителей.
– Буду ждать, дружище! – помахал ему вслед великан.
– Мы дождемся тебя, Тарэт! – крикнул дальний столик. – Твои стихи превосходны!
Двери отозвались пением эластичных пружин, и свежий воздух щепоткой первого морозца проник в изголодавшиеся легкие драконов. Синга приостановила барда за плечо.
– Тебя здесь любят, – приметила она.
– А тебя всюду сторонятся, – с улыбкой заключил Тарэт. – Ты, собственно, никогда не стремилась понравиться широким массам.
– У нас разные аппетиты. Но сейчас не об этом. Сконцентрируйся на происходящем. У нас скоро встреча.
– Встреча? С кем?
– С молодым Отцом континента, Вайзероном. Мы встретимся за городом, на той самой лесной опушке.
Бард сглотнул.
– Только не говори мне, что…
– Именно, – кивнула виверна. – Я не посмею скрыть правду. – Ее уши поднялись. – Мы не идем на сделку, дорогой Тарэт, и не ищем в нем союзника или врага. Он ищет ответы, как мы. Он сомневается, как мы. Он ошибается, как мы. Вайзерон останется моим другом, даже если бросит меня темницу за черный ритуал. – Она потянула его за лапу. – Идем. Он ждет нас.
Они направились к городским воротам и, пропустив колонну повозок, перегруженных товарами из других Земель, взмыли в воздух.
Город проснулся на пороге грядущей войны. Континент содрогнулся от гнева вулкана Механических Земель.
И плачь колоколов по смерти Бламбалтина спустился с высоты небес.