Гартманесса

Елене Львовне Стафёровой
по случаю её юбилея



Прошу всех встать!

   На прошлой неделе «Вашингтон пост» опубликовал короткую заметку о том, как в своём имении в Солсбери в возрасте 70 лет скончалась от инфаркта Луиза Гартман – владелица Gartman&Lloyd corporation и вдова её основателя Леонарда Гартмана.
   Сегодня мало у кого вызывает интерес личность этой распутной женщины, которая сама спровадила на тот свет своего первого мужа (и даже не скрывала этого), после чего сменила ещё четверых один моложе другого (последний годился ей во внуки), но так и не подарила миру ни одного ребёнка и никому не завещала свою корпорацию.
   Впрочем, и завещать-то было уже почти нечего. Былая слава корпорации давно стала историей. Луиза довела её до разорения ещё в восьмидесятые, и разве что чудом эта махина до сих пор держится на плаву, никому уже не принося дохода.
   Но мало кто помнит, какой была юная Луиза пятьдесят лет назад, когда мир впервые увидел её. Осенью 1962 года все американские газеты трубили о том, что сорокалетний Леонард Гартман – один из богатейших людей в мире, редкий красавец и самый завидный холостяк, о каком только можно было мечтать – неожиданно взял в жёны никому не известную девушку из бедной семьи, которая была тогда девятнадцати лет от роду и даже красотой-то особой не блистала.
   При этом Гартманесса (как её тут же прозвали газетчики) предпочитала безвылазно сидеть дома, избегая общения с журналистами и тем всё больше создавая вокруг себя ореол таинственности. И даже Леонард, будучи большим любителем публичности, мягко уходил от ответа, когда его спрашивали о молодой супруге. Так Луиза стала главной загадкой в мире большого бизнеса, за которой тянулась длинная вереница самых разнообразных сплетен.
   Однако главная сенсация была впереди. Летом 1963-го на всех передовицах огромными буквами красовалась новость поистине шокирующая: «ГАРТМАНЕССА УБИЛА СВОЕГО МУЖА!». Теперь уже ей негде было укрыться от объективов и вспышек. Вся Америка жадно следила за каждой страницей этого многотомного дела и смаковала мельчайшие его подробности.
   10 июня Гартманы решили устроить пикник на принадлежащей Леонарду яхте, для чего вышли на ней в Делавэрский залив. Однако, вопреки прогнозам, их неожиданно застал лёгкий шторм. Луиза якобы воспользовалась этой ситуацией, чтобы сымитировать случайную гибель своего благоверного. Хотя истинной целью её было покончить с ним и завладеть его богатством.
   По версии государственного обвинителя Чарльза Боудена, Луиза разбила о голову Леонарда бутылку виски. В подтверждение этому на яхте были найдены осколки злополучной бутылки в лужице крови, перемешанной с вышеназванным напитком. Эксперты подтвердили, что кровь принадлежала убитому, а на бутылке обнаружили отпечатки пальцев Луизы.
   Однако, вопреки её ожиданиям, Леонард не сразу потерял сознание, а ещё некоторое время сопротивлялся, о чём свидетельствовали явные следы борьбы. Но каким-то образом хрупкая девушка смогла-таки справиться со здоровым мужиком и сбросить его за борт.
   Якобы пытаясь выдать падение Леонарда за случайное, Гартманесса вызвала службу спасения и передала, что её муж бесследно исчез, а она плавает где-то посреди океана, совсем одна, на яхте, которой не умеет управлять. Поскольку Луиза не смогла сообщить свои координаты и даже о сигнальных ракетах не имела понятия – искали её всю ночь и лишь на следующее утро нашли – закутанную в шерстяной плед, замёрзшую и заплаканную.
   Прямо с яхты этого несчастного ребёнка, и без того до смерти перепуганного, отправили в камеру предварительного заключения по подозрению в преднамеренном убийстве своего мужа. Ей грозила высшая мера. Уже через час близкий друг и партнёр Гартмана – Уинстон Ллойд – внёс за неё залог в двадцать пять тысяч долларов (сумма по тем временам огромная), и её отпустили.
   Однако, ко всеобщему удивлению, на следующий же день Луиза попросила у суда возвращения залога и заключения её обратно в камеру. Она явно боялась за свою жизнь, которая была куда сохраннее за решёткой. Это послужило очередным поводом для сплетен. Одни говорили, что ей угрожали кредиторы Гартмана, требуя немедленной выплаты долгов; другие – что родственники Леонарда обещали Луизе суровую месть.
   Но самое пристальное внимание жадной до сенсаций публики привлекала забота, которую проявлял о ней Ллойд. Для её защиты он нанял самого дорогого и известного в те времена адвоката – Уильяма Хассельхоффа. Поговаривали, что Ллойд был любовником Гартманессы и они вместе составили коварный план по устранению Леонарда.
   Лишь 8 октября начался долгожданный процесс, который продлился полмесяца и состоял из шести слушаний. Председательствовал почтенный судья Элвин Прайс. Зал суда ломился от желающих поприсутствовать. Вспышки мелькали так часто, что можно было заседать и без света. Каждое слово становилось объектом публичного обсуждения.
   Я тогда был практикантом и на всех слушаниях по делу Гартманессы работал секретарём. У меня до сих пор сохранились копии протоколов. Было бы безумием цитировать их здесь полностью. Но наиболее важные моменты я постараюсь передать с максимальной точностью.


Слушание первое
Допрос Луизы
«Я полюбила его, не зная, кто он такой»

   Признаюсь, я опешил, когда впервые увидел Луизу. Я был тогда немногим старше неё, но уверен, что и сейчас она произвела бы на меня такое же впечатление.
   Немногим более пяти футов ростом и тоненькая, как тростинка – было впечатление, будто она может пролезть между прутьями решётки. Глаза бездомного котёнка – огромные и невинные. Лохматая и заплаканная, она вздрагивала от каждой фотовспышки, и казалось, сломается от лёгкого дуновения ветра. Невозможно было поверить, что это хрупкое беззащитное создание – жестокий убийца. И за всё время процесса я ни на секунду не поверил в это.
   – Как Вы познакомились с погибшим? – начал легендарный Хассельхофф.
   – Прошлым летом я подрабатывала упаковщицей в магазине подарков, – поведала нам Луиза. – Однажды мне пришлось задержаться на работе, и я опаздывала на последний автобус до дома. К тому же, шёл сильный ливень, а у меня не было зонтика. Я насквозь вымокла, сбилась с дороги и заблудилась. Денег у меня оставалось лишь худо-бедно прожить до зарплаты. Но иного выхода не было – я решила поймать такси, чтобы скорее добраться до остановки. Однако такси долго не было, и я испугалась, что так и останусь ночевать на улице под дождём.
   И тут ко мне подъехала дорогая машина, из неё выглянул мужчина в шикарном костюме и предложил подвезти. Я сперва побоялась садиться в машину к незнакомцу, но это был мой единственный шанс добраться до дома. Я тогда понятия не имела, кто он такой.
   – Юная леди, – перебил её прокурор Боуден. – Вы хотите, чтобы мы поверили, что миллионер, который мог позволить себе содержать целый штат водителей – вёл машину самостоятельно?
   – Господа присяжные, – вступился Хассельхофф, – в скором будущем защита предоставит свидетельство тому, что господин Гартман предпочитал сам управлять автомобилем ввиду особого пристрастия к вождению.
   – Допустим, – согласился Боуден. – В это ещё можно поверить. Куда труднее поверить в то, что юная леди не узнала человека, которого знает весь мир.
   – У нас нет телевизора, – пояснила Луиза. – Для нас это слишком дорогое удовольствие.
   – Пусть так. Но фотографию Гартмана можно было встретить почти в каждой газете. Не хотите ли Вы убедить нас, что и на прессу Вам не хватало денег?
   – Я покупала газеты для мамы, но у меня не было времени читать их. Леонард и сам тогда удивился, что я не знаю его. Он спросил меня:
   – Как тебя зовут?
   Я ответила:
   – Луиза Мерилл. А Вас?
   И он громко засмеялся. Я тогда не поняла, почему.
   – Зови меня Лео, – ответил он. – Куда тебе нужно?
   – На остановку «Уилсон-стрит».
   – Торопишься на автобус?
   – Да, на последний автобус до дома. Он отходит уже через пять минут. Успеем?
   – Без проблем. А где ты живёшь?
   – В Дейл-сити.
   – Тогда зачем тебе автобус? Я и сам живу недалеко оттуда. Довезу тебя прямо до дома.
   – Спасибо, но у меня совсем мало денег, – засмущалась я.
   А он вдруг отвечает:
   – Я не возьму с тебя денег.
   Я сперва напряглась. Такая неожиданная любезность малознакомого человека показалась мне подозрительной. Но он так по-доброму улыбнулся мне и сказал:
   – Не бойся. Я просто считаю долгом джентльмена выручить попавшую в беду девушку. А деньги мне ни к чему.
   – Впервые вижу человека, которому не нужны деньги, – удивилась я.
   А он отвечает:
   – Ты что, правда не узнаёшь меня?
   Я на полном серьёзе спрашиваю его:
   – А мы разве знакомы?
   И он засмеялся ещё громче. А потом дал мне полотенце, чтобы я вытерла волосы.
   А потом мы ехали и всю дорогу болтали. Я рассказала ему о том, как умер мой папа и как мама тяжело болеет, отчего мне одной приходится учиться и работать по вечерам, чтобы покупать ей дорогие лекарства, но денег всё равно не хватает. Позже я узнала, что жил он совсем в другой стороне.
   Когда мы подъехали к моему дому и ливень ещё хлестал вовсю, он попросил меня остаться в машине, а сам достал зонт, вышел и обошёл машину спереди. Он открыл мне дверь, подставил зонт, подал руку и проводил до крыльца. Тут я окончательно растаяла. Ещё никогда ни один мужчина не обращался со мной так. И мне кажется, он понял это по моим глазам. Увидел сразу, как сильно мне не хотелось его отпускать.
   И тогда он достал блокнот, написал в нём что-то и передал мне. Там был какой-то незнакомый мне адрес. Я тогда ещё плохо знала Вашингтон и не смекнула, что это и есть тот самый знаменитый небоскрёб Gartman&Lloyd corporation.
   – Приходи туда завтра после учёбы, – сказал он, – и я предложу тебе работу получше.
   Я просияла от счастья. А он поцеловал мне руку и сказал:
   – Рад был познакомиться, прелестная Луиза!
   И я впервые в жизни почувствовала себя настоящей леди.
   – Неужели, – спросил Боуден, – у владельца крупнейшей в Америке корпорации не нашлось визитки?
   – Мне кажется, он хотел, чтобы я как можно дольше не знала, кто он. Думаю, именно это и привлекло его.
   – У Вас были до него молодые люди? – спросил Хассельхофф.
   – У меня как-то не было на это времени, – смущённо призналась Луиза. – На следующий день я пришла по адресу, который он дал мне. Я узнала здание, мимо которого не раз проходила. Но даже тогда не могла подумать, что он был владельцем корпорации. Там ведь работали тысячи людей.
   Я поднялась в офис, номер которого он написал мне. Там меня встретила секретарша. Я сказала ей, что мужчина, назвавший себя Лео, дал мне этот адрес и просил сегодня прийти. Она тут же поняла, в чём дело – он заранее предупредил её. Она проводила меня к нему. Его офис был довольно скромный. Позже он признался, что нарочно в тот день «арендовал» офис одного из своих менеджеров.
   – Ты владеешь печатной машинкой? – спросил он.
   – Честно говоря, не очень, – призналась я.
   – Ничего. Либи – моя секретарша – быстро тебя научит.
   Он предложил мне пятьсот долларов в месяц за перепечатку документов два-три часа в день. Мне и не снилось такое! И это при том, что я делала ошибку даже в слове «мама» – писала «мамма».
   – Работа у Гартмана помогла Вашей матери? – поинтересовался Хассельхофф.
   – Безусловно. Полагаю, без его помощи она бы давно умерла.
   – Когда же Вы узнали, кто он такой?
   – Он довольно долго и умело скрывал это от меня. Я пребывала в заблуждении около месяца. Правда открылась лишь случайно. К тому времени мы уже решили, что всегда будем вместе, и планировали обвенчаться. Однажды я шла мимо газетного киоска и случайно заметила на передовице нашу с ним фотографию.
   – И Вам, конечно же, приятно было узнать, что Ваш жених – миллионер?
   – Напротив. Я очень испугалась. Я никогда не мечтала о больших деньгах. В них кроются большие соблазны. А чрезмерное внимание к моей персоне особенно смущало меня. Я всегда хотела быть самой обычной, неприметной девушкой. Меня пугала ответственность, которую налагает на человека видное место в обществе. А больше всего пугали объективы, нацеленные на меня, как пугают и сейчас.
   Я тогда сильно обиделась на Леонарда и неделю избегала общения с ним. Мне было очень больно от того, что он обманул меня. Я не понимала, зачем ему это было нужно. Он был первым и единственным мужчиной, которого я любила, моим идеалом. Я и подумать не могла, что он может врать мне хоть в чём-то. Я доверила ему всю себя и представить не могла, что он может предать моё доверие.
   Но потом он объяснил мне, для чего ему понадобился весь этот спектакль – и меня это тронуло. Он обещал взять на себя все тяготы, связанные с большим богатством, защитить меня от репортёров и не загружать проблемами корпорации. Мне оставалось просто быть рядом с ним, не думая о его богатстве и известности, не замечая этого и просто любя его такого, какой он есть, как полюбил меня он.
   – Браво! – зааплодировал Боуден. – Ваш рассказ очень романтичный и душещипательный! Уверен, Вы тронули сердца публики, особенно женской её части. Но давайте спустимся с небес на землю. Возможно ли, чтобы один из крупнейших бизнесменов мира, за которого мечтали выйти самые знатные и красивые женщины – вдруг заинтересовался бедной провинциальной девушкой, у которой не было ни больших денег, ни большой известности, ни даже сколько-нибудь большой красоты? Возможно ли, чтобы миллионер, которому почти любая женщина была доступна по одному щелчку пальцев – стал разыгрывать из себя рядового менеджера, дабы покорить таким странным способом сердце безграмотной простушки? Что, по-Вашему, он в Вас нашёл?
   – Думаю, всё дело лишь в том, что я полюбила его, не зная, кто он такой.


Слушание второе
Допрос миссис Мерилл
«Я совсем не так воспитывала мою девочку»

   Думаю, главной трудностью для Хассельхоффа было не столько убеждать присяжных в невиновности Луизы, сколько убеждать Луизу помочь ему в этом. Для бедной девочки весь этот суд был таким мощным стрессом, что её неокрепшая психика грозила надломиться. Но для скорейшего выхода из стрессовой ситуации нужно было сделать её ещё более стрессовой. Неискушённое сердечко и несмышлёная головка Луизы никак не могли вместить в себя этот странный парадокс.
   На второе слушание Хассельхофф предложил вызвать в качестве свидетеля мать Луизы, которая могла подтвердить многое из сказанного ею, а заодно и сформировать у присяжных правильное представление о личности подсудимой. Но Луизе и без того слишком дорого далось здоровье матери, чтобы снова им рисковать. Долгое время миссис Мерилл оставалась за кадром. Один Бог знает, как адвокату удалось-таки убедить Луизу в необходимости её вызова.
   – Миссис Мерилл! – начал своё нападение Боуден. – Правильно ли я понимаю, что после кончины Вашего супруга – мистера Клиффорда Мерилла – материальное положение Вашей семьи оказалось на грани краха?
   – Не столько его смерть, сколько моя болезнь довела нас до крайней нужды. Мне требовались дорогие лекарства, а работать я не могла. И малышка Луиза в пятнадцать лет начала в одиночку тянуть на себе семью.
   – Миссис Мерилл! – продолжал Боуден. – Правильно ли я понимаю, что выгодное замужество Вашей дочери могло моментально решить все ваши проблемы?
   – Господин прокурор! – возмутилась свидетельница. – Я католичка, я совсем не так воспитывала мою девочку! До встречи с Гартманом она и близко не подпускала к себе мальчиков. Она понятия не имела о том, как делаются дети. И даже Гартману, несмотря на всё его богатство, она не позволяла близости до дня венчания. Её смущал даже малейший намёк на интимные отношения. Луиза никогда не вышла бы замуж только ради богатства!
   – Значит, Гартман был её первым мужчиной? – уточнил Хассельхофф.
   – Безусловно!
   – Миссис Мерилл! – продолжал адвокат. – Расскажите о том дне, когда Луиза впервые встретилась с Гартманом.
   – Я тогда очень долго ждала её и волновалась, потому что она сильно задерживалась. У меня болело сердце, и некому было подать лекарство. Я была тогда совсем плоха. И вдруг моя девочка приходит, чуть не подпрыгивая от счастья, и говорит мне, что впервые встретила настоящего джентльмена и, кажется, понравилась ему.
   – Она называла имя этого джентльмена?
   – Она сказала, что его зовут Лео. Но она понятия не имела, кто он такой. И она даже ни слова не сказала мне о его машине и костюме. Всё это ничуть не интересовало её.
   – В таком случае, что же её так обрадовало?
   – Его отношение. Это единственное, что привлекло её – то, как он с ней обращался.
   – А когда Вы поняли, кто он на самом деле – как Вы отнеслись к этому?
   – Поначалу я испугалась. «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко…» Я всегда думала, что такое богатство нельзя нажить честным путём, не совершив для этого миллион преступлений, не пройдя через пучину греха, из которой никак не выйти чистым. Но мистер Гартман был так любезен, так красиво ухаживал за Луизой, оплатил мне дорогую операцию, о которой я и мечтать не могла.
   – Миссис Мерилл! – вновь вступил Боуден. – Правильно ли я понимаю, что мистер Гартман попросту купил Ваше доброе расположение к нему, как и расположение Вашей дочери?
   – Господин прокурор! – ещё больше возмутилась она. – Мистер Гартман купил моё и Луизы расположение не деньгами, а своим благородством и воспитанностью, своей добротой и заботой о нас!
   – Миссис Мерилл! – вновь обратился к ней адвокат. – У Вас дома есть телевизор?
   – Нам подарил его мистер Гартман.
   – А до этого был?
   – Что Вы! Это нам было не по карману. Я узнавала обо всём из газет, а Луиза – от меня.
   – Значит, Луиза не читала газет, которые покупала для Вас?
   – Очень редко. Она мало интересовалась сплетнями, политикой, жизнью звёзд – то есть тем, что обычно наполняет газеты. Для неё куда важнее была учёба. Моя девочка всегда училась на отлично. А при необходимости работать это особенно тяжело ей давалось. Она едва справлялась со всем, будучи такой юной! Какие уж там газеты! Не до них было.
   – Выходит, вполне естественно, что она не узнала Гартмана, когда впервые его увидела?
   – Я не удивлюсь, если она не узнает президента Кеннеди!


Слушание третье
Допрос Уинстона Ллойда
«У Лео была любовница»

   На следующем слушании в зал вызвали Уинстона Ллойда в качестве свидетеля защиты.
   – Мистер Ллойд! – обратился к нему Хассельхофф. – Насколько нам известно, Вы были лучшим другом убитого. Поскольку у него почти не было родственников – можно сказать, Вы были самым близким ему человеком. Что Вы можете поведать нам о его отношениях с молодой супругой?
   – Да, мы с Лео были как братья. И когда он познакомился с Луизой – он много говорил о ней со мной.
   – Скажите: Леонард верил, что Луиза его не узнала?
   – Да, он в этом не сомневался. И именно это его привлекало в ней. Когда у тебя столько денег – все вокруг добиваются твоей любви и дружбы. И каким бы тонким знатоком человеческих душ ты ни был – подчас невозможно отличить истинное лицо от маски. У Лео почти не было настоящих друзей.
   – Почему же Вам он так безгранично доверял?
   – Мы с ним дружим с детства и вместе начинали этот бизнес. Мы не раз друг за друга подставляли спины. Я знал его, как никто другой, и могу сказать точно: Луиза понравилась ему именно тем, что была не такой, как все девушки, которые стаями вились вокруг него.
   – Скажите, – продолжал адвокат, – мистер Гартман сам водил машину?
   – Всегда.
   – Разве он не мог позволить себе водителя?
   – Он не хотел. Ему нравилось водить самому.
   – А теперь более интимный вопрос.
   Тут Луиза закрыла лицо руками. Очевидно, она знала, о чём пойдёт речь, и сгорала от стыда. Думаю, Хассельхофф и на это с трудом уговорил её.
   – Ваш друг, – начал он, – наверняка делился с Вами интимными подробностями, как это обычно бывает у мужчин, когда их не слышат женщины. Как Вы думаете: Леонард был первым мужчиной Луизы?
   – Безусловно. – Тут Ллойд обратился к Луизе: – Прости, я знаю, что тебе неприятно – но это для твоего же блага.
   Луиза так и сидела, закрыв лицо руками. Ллойд снова повернулся к залу.
   – Лео рассказывал мне о том, как у них всё начиналось. Это случилось у них впервые даже не в брачную ночь, а позже – примерно через неделю.
   – Что же стало причиной такой необычной отсрочки?
   Ллойд некоторое время помолчал, пытаясь найти подходящие слова. Он бросил виноватый взгляд на Луизу, которая не знала, куда девать себя от позора. И на её мать, которая сочувственно смотрела на дочь, вытирая слёзы.
   – Она боялась, – просто сказал Ллойд.
   – Боялась интимной близости? – уточнил Хассельхофф.
   – У неё было пуританское воспитание. Она ничего не знала об этом. Она была очень религиозна и трепетно относилась к таким вещам. Она просто не решалась. Эти отношения пугали её. Ей нужно было время, чтобы морально подготовиться к этому.
   – Мистер Ллойд! – продолжал адвокат свой допрос. – Как известно, именно Вы внесли залог за миссис Гартман, хоть это и не пригодилось ей. И ни для кого не секрет, что именно Вы наняли меня для её защиты. Потрудитесь объяснить суду: почему Вы помогаете убийце Вашего лучшего друга?
   – Потому что я уверен, что она не убивала его.
   Тут по залу прокатилась волна шёпота, и его честь вынужден был стукнуть молотком. Хассельхофф изобразил удивление.
   – Что же придаёт Вам такую уверенность? – спросил он.
   – Я хорошо знаю Луизу. Она любила Лео слепо и пристрастно, как только может любить женщина. Я завидовал ему, потому что никто никогда не любил так меня.
   – Разве не Вы только что говорили нам что-то про тонких знатоков человеческих душ?
   – Нет, к Луизе это не относится. Потому Лео и женился на ней, что в ней всё было просто и ясно, как никогда не бывает в людях нашего круга. В ней не было фальши, не было ни тени лицемерия или наигранности. Она не носила масок и не носит сейчас.
   – В таком случае, быть может, Вы, как лучший друг покойного, поделитесь с нами своими соображениями: кто же, как не она, мог убить господина Гартмана, если на яхте они были вдвоём?
   – Я не знаю. У человека с такими деньгами врагов всегда хватает. Некоторые из них способны и не на такие подставы. Не говоря уж о том, что Лео мог случайно свалиться за борт. Но я не верю, что Луиза убила его. Она на такое не способна. Я не поверю в это, даже если вы приговорите её и повесите!
   Судья Прайс снова застучал молотком, чтобы успокоить зашумевшую толпу. Но куда эффективнее смог успокоить её неожиданный вопрос Боудена:
   – Скажите, мистер Ллойд: была ли у мистера Гартмана женщина на стороне?
   В зале наступила гробовая тишина. Даже великий Хассельхофф растерялся от неожиданности. Луиза напряглась, словно натянутая струна.
   – Что Вы имеете в виду? – переспросил Ллойд.
   – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы знали Вашего друга, как никто другой. Вы должны знать: была ли у него любовница?
   Последнее слово Боуден особенно остро отчеканил, при этом смакуя отвращение, появившееся на лицах Луизы и её матери. Ллойд тревожно переглянулся с подсудимой. Боуден заметил это и на всякий случай добавил:
   – Понимаю, господин Ллойд, что Вам дороги чувства миссис Гартман. Однако напоминаю Вам, что Вы находитесь под присягой.
   Ллойд тяжело вздохнул.
   – Да, – произнёс он едва слышно.
   – Пожалуйста, громче! – потребовал Боуден.
   – Раз Вы спрашиваете – значит и сами знаете.
   – И тем не менее Вы обязаны ответить.
   – Да, чёрт возьми! У Лео была любовница! – раздражённо прокричал Ллойд на весь зал и тихо добавил: – Луиза, прости.
   Гартманесса глядела на него выпученными глазами и с открытым ртом. Она остолбенела так, словно ей сказали, что 2х2=5. Судья Прайс долбил молотком, что было силы, но зал всё не успокаивался.
   И тут Луиза соскользнула со своей скамейки и плюхнулась на пол без чувств. Зал зашумел ещё больше.
   – Доченька!!! – пронзил всеобщий гомон отчаянный крик миссис Мерилл.
   Двое охранников еле удержали её. Заседание пришлось прервать.


Слушание четвёртое
Допрос Луизы
«Боже, я убила её»

   Допрос Ллойда заметно добавил очков в пользу Луизы. Никто пока не понимал, зачем Боуден заговорил о какой-то любовнице. Зато реакция Луизы на это известие хорошо подыграла тому невинному образу подсудимой, который пытался нарисовать адвокат.
   Предстоял ключевой допрос Луизы, касающийся непосредственно событий того злополучного дня. Адвокат намеренно откладывал его до конца процесса, желая для начала сформировать у присяжных верное представление о личности своей подзащитной. Потому и начал он с финального штриха к портрету Луизы, который должен был развеять слухи об угрозах в её адрес.
   – Расскажите нам, миссис Гартман, почему Вы отказались от залога и просили вернуть Вас в камеру?
   – Леонард был мне самым близким, самым родным и дорогим человеком. Когда он погиб – для меня это был конец всему, словно это я упала за борт. Я была в каком-то оцепенении, даже не осознавала до конца, что меня обвиняют в его убийстве. Всё это казалось мне каким-то кошмарным сном, как будто не могло происходить в реальности. Мне было всё равно – сидеть в камере или дома. Я не хотела есть, не хотела спать, не хотела жить. Я лишь хотела, чтобы весь этот ужас поскорее закончился и мой Лео ко мне вернулся.
   Когда мистер Ллойд внёс за меня залог и я снова оказалась дома – всё там напоминало мне о нём. Каждый сантиметр вызывал какие-то воспоминания. Казалось, даже воздух был пропитан Леонардом. И тут началась эта жуткая травля. Репортёры, телевизионщики, каждый прохожий на улице – все обвиняли меня в его гибели! Даже его слуги, продолжая работать на меня, косо на меня смотрели. Никто не угрожал мне напрямую, но все были уверены, что я убила его. И это было невыносимо. Я захотела обратно в камеру, чтобы закрыться от этого мира. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Чтобы остаться наедине с собой в тишине и покое.
   – А может быть, – прервал её Боуден, – Вам хотелось спрятаться от собственной совести, которая мучила Вас и продолжает мучить, потому что именно Вы убили своего мужа?
   – Я не убивала его!
   – Кто же, если не Вы?
   – Я не знаю!
   – Разве на лодке был ещё кто-то, кроме вас двоих?
   – Нет, только мы.
   – Если Вы не убивали его – тогда как же Вы объясните разбитую бутылку на полу? Как Вы объясните кровь Вашего мужа и Ваши отпечатки на осколках?
   – Я наливала ему виски из той бутылки. Хотя сама я так ни разу и не пробовала алкоголь. Он всегда пил один.
   – В подтверждение слов моей подзащитной, – вставил Хассельхофф, – в деле имеются сведения о том, что на яхте был обнаружен только один стакан с отпечатками рук и слюны покойного мистера Гартмана.
   – Когда мы выплывали, – продолжила Гартманесса, – было очень тепло и солнечно. И прогнозы обещали такую погоду на всю ночь. Но в океане нас неожиданно застал шторм.
   – В подтверждение слов моей подзащитной, – снова добавил адвокат, – в деле также имеются метеосводки, из которых отчётливо видна разница между прогнозом и реальной погодой в ту ночь.
   – Когда Леонард выпил стакан виски, я поставила бутылку обратно в шкафчик. Но закрыть забыла. Корабль сильно качало. Мы были внизу и услышали звук бьющегося стекла. Леонард пошёл проверить и наступил на осколки. Оказалось, это бутылка выпала из шкафчика, и Леонард сильно поранил ногу. Я очень плакала, потому что это случилось по моей вине. А он успокаивал меня и убеждал, что это просто случайность.
   – Хочу обратить особое внимание присяжных, – не унимался Хассельхофф, – что миссис Гартман была обнаружена лишь на следующее утро. А значит, у неё было предостаточно времени, чтобы избавиться от улик против себя. Неужели, господин Боуден, столь хитрая и расчётливая девушка, какой Вы пытаетесь изобразить мою подзащитную – не додумалась бы до этого?
   – Только не та девушка, которая пишет «мамма»! – возразил Боуден. – Ну что ж, допустим, – продолжил он свой допрос. – Мы поверили, что бутылка – это не более чем совпадение. Но как Вы объясните явные следы борьбы, обнаруженные нами на яхте – сдвинутый шкаф, опрокинутый стол, вмятина на стенке, простыни на полу, Ваша разорванная блузка?
   Тут Гартманесса неожиданно замолчала и стыдливо отвернулась от публики.
   – Миссис Гартман! – повысил голос прокурор. – Вы слышали мой вопрос?
   – Я не могу об этом говорить, – пробормотала Луиза.
   Хассельхофф явно ожидал чего-то подобного.
   – Ваша честь! – обратился он к судье. – Я прошу небольшой перерыв. Мне необходимо переговорить с моей подзащитной.
   Был объявлен перерыв. В зале было довольно душно ввиду его переполненности, и народ вышел подышать свежим воздухом. Хассельхофф говорил с Луизой минут десять. Полагаю, они не раз уже обсуждали этот вопрос. Эта тема была самой болезненной для неё. Все это поняли, и в коридоре только о том и переговаривались, пытаясь понять, в чём причина. Но об истинной причине так никто и не догадался.
   Вскоре вышел Хассельхофф, подошёл к миссис Мерилл и от имени Луизы попросил её не возвращаться в зал. Та удивилась, но обещала уехать. Удаление матери из зала было непременным условием Луизы. Только в её отсутствие она могла рассказать то, что собиралась. Мать была её честью и совестью. Перед всей многомиллионной общественностью ей не было так стыдно, как перед ней одной.
   Народ вернулся в зал, мучимый любопытством перед тем, что сейчас скажет Луиза. Все сидели на редкость тихо и затаённо ждали, боясь чего-нибудь не расслышать. Гартманесса долго молчала, уткнувшись глазами в пол. Она искала слова.
   – Понимаете, – вдруг послышался в тишине её звонкий детский голосочек, – Леонард был очень страстным.
   – Что значит «страстным»? – не понял Боуден.
   – Вы же понимаете, что это значит. Прошу Вас: не заставляйте меня влезать в подробности!
   – Миссис Гартман, я не понимаю, что это значит. Боюсь, никто не поймёт, пока Вы не объясните.
   Гартманесса молчала ещё с полминуты.
   – Он был очень страстным… любовником, – уточнила она.
   – Вы хотите сказать, что найденные нами следы борьбы на самом деле были следами бурного секса?
   По залу прокатились лёгкие смешки, которые моментально заглушил молоток Прайса.
   – Мне очень неудобно об этом говорить, – всё больше краснела девушка. – Для меня всё это очень интимно. Я не знаю, как объяснить это.
   – Он избивал Вас? – задал Боуден прямолинейный вопрос.
   – Нет, что Вы! Он никогда не делал мне больно!
   – Может быть, просил избивать его?
   – Да нет же, Вы не так понимаете меня!
   – Как же прикажете Вас понимать, если Вы ничего толком не объясняете?
   – В этом не было ничего такого!
   – Какого это «такого»? Может быть, он Вас связывал?
   – Нет, никогда! И я не согласилась бы на это!
   – Пользовался игрушками или другими посторонними предметами?
   – Что Вы такое говорите? Он просто был очень активен, поймите же наконец! Он не мог делать это спокойно, неторопливо, в одном и том же месте, каждый раз так же, как предыдущий. У него было слишком много энергии, ему всегда хотелось чего-то нового, необычного, но всё в рамках приличий!
   – Именно поэтому Вы, по словам мистера Ллойда, боялись первого контакта с ним?
   – Отчасти поэтому. Но я боялась прежде всего потому, что это было что-то совсем новое и непонятное мне.
   – Тогда откуда же у Вас взялись понятия о приличиях? Мистер Гартман, если я правильно Вас понял, любил экспериментировать. Расскажите же нам, какие из его «экспериментов» Вы считали приличными, а какие – нет?
   – Прошу Вас, не заставляйте меня больше говорить об этом! Вы же всё уже поняли! Мне так стыдно!
   – Отнюдь, миссис Гартман. Я очень далёк от того, чтобы понять Вас. И Вы даже не представляете, насколько туманно Ваше объяснение.
   – Что Вам ещё от меня надо?
   – Мистер Гартман когда-нибудь приглашал своих друзей или подруг для участия в его «экспериментах»?
   – Нет!
   – Или просто для наблюдения?
   – Нет!
   – Вы смотрели с ним фильмы известного содержания?
   – Никогда!
   – Вы занимались этим в извращённой форме?
   – Что это значит – «в извращённой форме»?
   И тут публика, которая долго сдерживала себя, разразилась громким хохотом, который уже невозможно было успокоить. Луиза в ужасе уставилась на смеющийся народ. Надо было видеть её глаза в тот момент. Это были глаза ребёнка, которому было обидно и больно, что над ним все смеются, а он даже не понимает, почему. Но в то же самое время в этом взгляде было сознание собственного стыда и позора.
   Она была слишком смиренна и чиста, чтобы понимать, насколько все эти люди вместе взятые не стоят её мизинца. Ей не приходило в голову, что это был их позор, а не её; что сотни людей в зале были стадом свиней, а она одна в сравнении с ними выглядела образцом благочестия. Подобная мысль показалась бы ей верхом лицемерия, недопустимой гордыней. Если над ней смеялись – для неё это могло означать лишь одно: это она какая-то неправильная, какая-то убогая и ущербная.
   Прайс колотил своим молотком, что было силы, но не мог успокоить хохочущую толпу. Пока её наконец не успокоил странный звук с другого конца зала, похожий на падение тяжёлого предмета. Вся публика разом обернулась на этот звук. Несколько человек сзади расступились. Между ними, почти у самого входа в зал, лежала миссис Мерилл.
   Похоже, она пренебрегла просьбой дочери и решила тайком зайти в зал, незаметно пристроившись в дальнем углу и затерявшись в толпе. Когда над Луизой стали смеяться – её и без того слабое сердце не смогло этого вынести. Я был недалеко от Луизы, и кажется, я один посреди всеобщего гомона смог расслышать её тихий шёпот:
   – Боже, я убила её…
   Тем же вечером миссис Мерилл скончалась.


Слушание пятое
Допрос Вирджинии Фоссет
«Он собирался рассказать ей о нас»

   Дело затягивалось. На следующий день планировались речи прокурора и адвоката. Но в связи со смертью миссис Мерилл заседание откладывалось. Гартманесса вновь просила у суда отпустить её под залог, чтобы похоронить мать. Но Прайс отклонил её ходатайство. Ллойд обещал взять это дело на себя. Пресса, тем временем, распускала слухи о том, что Луиза была сексуальной рабыней Гартмана, который избивал её и насиловал в грубой извращённой форме.
   Когда слушание наконец открылось и Луизу ввели в зал – я едва узнал её. Можно было подумать, что её накачали снотворным. Будто под гипнозом, она послушно выполняла все необходимые действия, но при этом непрерывно глядела в пустоту безразличным ко всему взглядом. Уже тогда что-то в ней надломилось. Казалось, ей уже на всё наплевать. И если бы ей сейчас же объявили смертный приговор и повели на виселицу – ей было бы всё равно.
   Но у Боудена, как выяснилось, был в кармане козырной туз, который он припрятывал на десерт.
   – Я прошу пригласить в зал свидетельницу обвинения – мисс Вирджинию Фоссет.
   В зал вошла длинноногая красотка модельной внешности, по каким сходят с ума олигархи. Каждым своим взглядом и жестом она словно говорила: «Я – королева, а вы все – копошащиеся под ногами муравьи». В ярко-красном платье и на высоченных каблуках проплыла она к трибуне точёной походкой, ловя похотливые взгляды мужчин и наполняя весь зал ароматом дорогих французских духов.
   – Мисс Фоссет! – начал прокурор. – Будьте так любезны пояснить суду: в каких отношениях Вы состояли с покойным мистером Гартманом?
   – Я была его любовницей, – сказал она так просто, как говорят о погоде, после чего бросила надменный взгляд на Луизу.
   Та не пошевелилась. Лишь закрыла глаза, и из-под опущенного века скатилась слезинка.
   – Как долго Вы состояли в любовной связи с убитым?
   – Около двух месяцев.
   – Вам было известно, что он женат?
   – Разумеется! – ухмыльнулась Вирджиния. – Кто же этого не знал?
   – И как Вы к этому относились?
   – Как относилась бы любая женщина на моём месте – требовала, чтобы он развёлся и женился на мне.
   – А как он относился к Вашим требованиям?
   – Как всякий мужчина – обещал выполнить, но неоправданно затягивал с этим.
   – Чем же он мотивировал это затягивание?
   – Говорил, что хочет всё обдумать и подготовить так, чтобы ей ничего не досталось.
   – Значит, он, по-Вашему, не любил свою супругу?
   – Ха-ха! Скажете тоже! Он относился к ней, как к надоевшей обузе. Говорил, привык, что женщины достаются ему легко. А с этой чтобы переспать – надо было жениться. Иначе никак. Вот и женился – то ли от привычки добиваться своего, то ли просто от нечего делать. Или внимания хотел лишнего – так сказать, побольше эпатажности, нестандартности.
   Луиза так и сидела с закрытыми глазами, а слёзы так и текли по её щекам.
   – Она надоела ему до смерти, – продолжала мисс Фоссет. – Говорил, что с ней было чертовски скучно. Лео любил разнообразие, приключения. Особенно в постели. А эта монашка ничего не понимала в таких делах. Лео был в таком возрасте, когда мужчин тянет на молоденьких и невинных. Но с этой он быстро наигрался.
   – Значит, мистер Гартман говорил Вам, что собирается сообщить Луизе о своей связи с Вами и развестись с ней, оставив её без гроша?
   – Именно так. Он собирался рассказать ей о нас. Давно собирался. И я уверена, что рассказал. Тогда, на яхте. И эта стерва убила его!
   – Мисс Фоссет! – решил обратиться к ней Хассельхофф. – Не затруднит ли Вас сообщить суду одну интимную подробность?
   – Что угодно, лишь бы поскорее увидеть её на виселице!
   – Можете ли Вы описать нам, каким был мистер Гартман в постели?
   – О-о, с удовольствием! – воскликнула Вирджиния. – У меня было много любовников. Но такого, как Лео – никогда! Это был настоящий зверь – сдирал с меня одежду, рвал простыни, крушил мебель – словом, в сексе ему не было равных. Просто огонь!
   – Он бил Вас?
   – Ни в коем случае. Он был иначе воспитан. Он просто был заводной, неуёмный и весьма искушённый в любви. Потому эта пуританка и не могла дать ему того, что ему было нужно. Это был брак тигра с овечкой.
   Публика рассмеялась столь удачной аллегории. И тут Луиза неожиданно вскочила с места, вцепилась в прутья решётки и истерически заорала судье:
   – Ради Бога, прекратите это, я не могу больше это слушать! Сколько можно издеваться надо мной? Почему я обязана здесь присутствовать? Почему я не могу уйти в свою камеру? Отпустите меня, пожалуйста, меня сейчас стошнит!
   – Вам нехорошо? – спросил изумлённый судья.
   – Да, мне ужасно дурно! Я не могу больше здесь находиться!
   – Вы просите перерыв?
   – Да, пожалуйста, мне плохо, мне очень плохо!
   В этот момент мне стало настолько жаль её, что я прослезился и перестал видеть, что печатаю. Но этот диалог с судьёй навеки отпечатался в моей памяти. Прайс объявил перерыв. Стоило охраннику открыть дверь, как Луиза выскользнула у него из рук и упорхнула в камеру, закрывая руками уши.

 
Слушание шестое и последнее
Допрос неожиданного свидетеля
«Это было в интересах бизнеса»

   На следующий день все уже точно приготовились слушать финальные речи. Но вдруг и у Хассельхоффа оказался свой козырь, рядом с которым все карты Боудена превращались в бесполезные бумажки. Правда, сам Хассельхофф узнал об этом лишь за несколько минут до слушания. Думаю, он настрочил длинную и пафосную тираду о том, как невинного ребёнка пленил коварный соблазнитель и как мало у нас доказательств, чтобы взять на душу грех. Думаю, он был мысленно готов к тому, что впервые в жизни проиграет дело. Но всё это вмиг утратило смысл.
   – Ваша честь! – обратился он к Прайсу. – Буквально пять минут назад у меня неожиданно появился ещё один свидетель.
   – Очень ли необходимо нам его допросить? – лениво протянул престарелый судья, которому уже порядком надоел этот балаган.
   – Это принципиально важно, Ваша честь.
   – Какое он имеет отношение к делу?
   – Самое прямое, Ваша честь.
   – И что же это за свидетель, который имеет самое прямое отношение к делу, но о котором мы раньше не слышали?
   – Думаю, мы слышали о нём здесь больше, чем о ком бы то ни было, Ваша честь. Я прошу пригласить в зал мистера Леонарда Гартмана.
   Зрители начали активно перешёптываться. Но судья и сам настолько опешил, что напрочь забыл про свой молоток.
   – Вы имеете в виду того самого мистера Леонарда Гартмана, в убийстве которого обвиняется наша подсудимая?
   – Другого нет, Ваша честь. Мистер Гартман жив и здоров, о чём никто не засвидетельствует нам лучше него самого.
   В зал вошёл человек, которого почти все зрители мечтали увидеть вживую, но меньше всего ожидали увидеть сейчас. Человек, которого уже больше четырёх месяцев считали погибшим. Он был словно воплотившаяся легенда, ожившая скульптура. В зале воцарилась мёртвая тишина.
   Гартман был спокоен, как исполин. Неторопливо прошагал к трибуне. Оглядел весь зал орлиным взглядом, но кажется, ни на секунду не взглянул ни на кого в отдельности. В каждом его жесте была такая степенность, такая уверенность в себе, словно и пули ему не страшны. Казалось, ничем не прошибить это каменное лицо. Казалось, владение многомиллионной империей для него было чем-то вроде загородной прогулки.
   И Луиза, и Прайс, и Боуден, и Ллойд, и Вирджиния – все в этот момент смотрели на него с одинаковым изумлением. И только Хассельхофф ликовал. Никогда ещё он не выигрывал дело так легко.
   – Уважаемый свидетель! – обратился он к Гартману. – Будьте так любезны: представьтесь.
   – Я – Леонард Гартман.
   – Мистер Гартман! Может быть, Вы объясните нам, как получилось, что всё это время Вас считали погибшим?
   – Это было в интересах бизнеса.
   – То есть Вы намеренно инсценировали свою смерть?
   – Я просто исчез. На время.
   – Что же заставило Вас вернуться?
   – Моё отсутствие потеряло смысл.
   – Потому что время вышло?
   – Потому что цель мистификации достигнута.
   – Значит, Вы сами прыгнули за борт?
   – Меня ждала лодка. Неподалёку.
   – Вы знали, что Вашу супругу судят за Ваше убийство?
   – Я не думал, что так будет.
   – Но когда Вы узнали об этом – Вы ничего не предприняли?
   – Я поручил Ллойду о ней позаботиться.
   – Значит, мистер Ллойд знал, что Вы живы?
   – Он единственный знал об этом.
   – Значит, Вы доверяете Ллойду, но не доверяете Луизе?
   – Я доверяю ей не меньше, но ей выпала роль свидетеля моей гибели.
   – А если бы её казнили?
   – Я не допустил бы этого.
   – Ваша супруга немало перенесла здесь.
   – Это наше с ней дело.
   – Вы полагаете, она простит Вас?
   – Я объясню ей, зачем это было нужно. Она поймёт.
   – А как насчёт мисс Фоссет?
   – У меня ничего не было с мисс Фоссет.
   – Получается, она всё выдумала?
   – Она обычная охотница за дешёвой популярностью.
   – Она давала показания под присягой.
   – Она была уверена, что я не смогу их опровергнуть.
   – Вы думаете, Луиза поверит Вам?
   – Я легко докажу это Луизе.
   – Вам известно, что умерла её мать?
   – Мне очень жаль.
   – Вы не считаете себя виноватым?
   – Это касается только меня и Луизы.
   – Вы не боитесь обвинений в мошенничестве?
   – Господин адвокат! Если я в чём-то виноват перед законом – я готов понести заслуженное наказание. Если я в чём-то виноват перед Луизой – я попрошу у неё прощения. Если я в чём-то виноват перед Господом – я пойду в церковь и исповедуюсь. А сейчас давайте скорее прекратим этот бессмысленный фарс. Моя жена достаточно настрадалась за то, чего не делала. Прошу немедленно отпустить её.
   Прайс минут пять перешёптывался с адвокатом и прокурором. Решено было наскоро довести до конца формальности, несмотря на всю их абсурдность. Присяжные, совещаясь на месте, вынесли вердикт: «Подсудимая невиновна ввиду недоказанности события преступления». Луизу тут же освободили. Гартман уже стоял рядом. Она без чувств рухнула к нему в объятия. Он вынес её из зала на руках под аплодисменты шокированной публики.
   Дело Гартманессы было закрыто. Но печальная развязка её истории была ещё впереди.


Приговор

   Дело было закрыто утром 23 октября. А вечером того же дня в доме адвоката Уильяма Хассельхоффа раздался звонок. Это была Луиза.
   – Мистер Хассельхофф! – сказала она. – Для начала мне хотелось бы ещё раз поблагодарить Вас за Ваше блестящее выступление в суде в мою защиту.
   – Не стоит благодарности, миссис Гартман. Это моя работа. И в этот раз победа досталась мне легче, чем когда бы то ни было.
   – Извините, что беспокою Вас вечером. Вы, наверное, празднуете?
   – Не беспокойтесь, Луиза. Получать благодарности приятно в любое время суток.
   – Честно говоря, я звоню не только для этого. У меня есть к Вам один вопрос. Вы не откажетесь дать мне маленькую юридическую консультацию?
   – Конечно, Луиза! Для Вас – бесплатно. Я Вас внимательно слушаю.
   – Правду ли говорят, что по американским законам нельзя дважды судить одного и того же человека за одно и то же преступление?
   – Это чистая правда. Так гласит Пятая поправка к нашей Конституции. А что?
   – На всякий случай, если Вас это не очень затруднит, я попросила бы Вас ещё немного на меня поработать. Разумеется, не бесплатно.
   – Это будет для меня большой честью и удовольствием.
   – Вы могли бы приехать ко мне прямо сейчас? Это очень важно и срочно!
   – Ну что ж, если важно и срочно – буду у Вас через полчаса.
   Хассельхофф и думать не думал, зачем ей всё это понадобилось. За своё недолгое знакомство с Луизой он достаточно хорошо изучил её, чтобы понимать, чего можно, а чего никак нельзя было ожидать от неё. Ему и в голову не приходило, что она на такое способна. Полагаю, он размышлял по дороге к ней, для чего она могла вызвать его. Полагаю, он даже догадывался об истинной причине. Но тут же отгонял эти мысли, как неправдоподобный бред.
   В доме Гартмана не было слуг. Входная дверь была открыта настежь. Он постучал и услышал голос Луизы:
   – Входите, Уильям!
   Он пошёл на голос. В гостиной он увидел её и едва узнал. Это был уже совсем другой человек. Ни следа не осталось от прежней Луизы. В шикарном красном платье, с накрашенными губами, источая аромат дорогих французских духов, она сидела на диване в развязной позе, попивая виски, потягивая сигаретку через длинный мундштук и свысока взирая на Хассельхоффа.
   На столике рядом с ней лежал револьвер. А на полу под ногами валялось тело мистера Гартмана с пулевым отверстием на лбу. В его открытых глазах было выражение шока – ещё большего, чем был в глазах Луизы, когда она увидела его утром. И теперь это же выражение было на лице Хассельхоффа.
   – Я полагаю, мадам, что мои услуги Вам не понадобятся, – произнёс он, опомнившись.
   Покупая утром газету, я было подумал, что мне по ошибке продали номер за 11 июня. Потому что на первой странице был до боли знакомый заголовок: «ГАРТМАНЕССА УБИЛА СВОЕГО МУЖА!» Однако же дата была сегодняшняя. Тогда я решил, что это какой-то неудачный розыгрыш, газетная утка. Я был на этом суде с первой до последней минуты. Я видел Луизу непрерывно с расстояния метров трёх. Это не укладывалось у меня в голове. Этого просто не могло произойти в реальности.
   В первые дни после убийства Гартмана в Америке чуть было не началась гражданская война. Поборники закона требовали неукоснительного соблюдения Пятой поправки, как бы абсурдно это ни было в данном случае. Поборники же морали (главным образом Церковь) требовали поступиться законом ради очевидности. Законники отвечали на это, что сделав такое единожды, мы создадим прецедент, который вызовет цепную реакцию и приведёт нас к полной анархии. Церковники же справедливо замечали, что действия Луизы – тоже своего рода прецедент, подражание которому приведёт к анархии ещё скорее. В угоду оппонентам Сенат даже предложил внести дополнения к Пятой поправке во избежание подобных случаев в будущем – но эти разговоры так ни к чему и не привели.
   На улицы вышли демонстранты с требованием немедленно осудить и казнить Луизу.
   – Что же это за правовое государство, – кричали они, – где можно безнаказанно убить человека!
   Но против них выступили феминистки:
   – Свободу Гартманессе! – был их лозунг. – Она избавилась от мужа, который изменял ей, избивал её и использовал как сексуальную рабыню! Она была игрушкой в руках зажравшегося богача – и отомстила за себя! Она уже достаточно наказана после всего, что пережила на суде по его вине!
   Однажды эти две демонстрации даже столкнулись на улице и устроили потасовку, чуть было не перебив друг друга. Общество разделилось на сторонников и противников Гартманессы. Не думаю, что в США в то время была личность более известная и обсуждаемая, чем Луиза. Многие журналисты, многие политики сделали себе карьеру на этой истории.
   ФБР приставило к Гартманессе круглосуточную охрану. Это вызвало новую волну недовольства, но федералы мотивировали это тем, что их задача – не только наказывать за совершённые преступления, но и предотвращать по возможности новые. Даже Президент Кеннеди высказал своё мнение по этому поводу:
   – Идеального закона не бывает, – сказал он в одном интервью. – Всем нам свойственно ошибаться. Но величие нашей страны именно в том, что закон в ней главенствует над эмоциями и личными интересами, что делает вероятность ошибки минимальной.
   Этими словами он заработал себе лишние политические очки. Но они не послужили ему и месяца. Потому что меньше, чем через месяц Америке было уже не до Луизы. Произошло ещё одно безнаказанное убийство, рядом с которым Гартманесса померкла и ушла в тень. И пока все умы были заняты им, никто и не заметил, как бесследно исчез Уинстон Ллойд – и малышка Луиза, ничего не смыслившая в большом бизнесе, стала единственной и полноправной владелицей Gartman&Lloyd corporation.
   С тех пор в обществе воцарилось убеждение, что Луиза изначально была такой, что она всё это спланировала и всех перехитрила. Она нарочно караулила машину Гартмана, чтобы познакомиться с ним. Нарочно прикинулась, что не узнаёт его. Каким-то образом прознала, что он собирается «исчезнуть» – и нарочно подстроила всё так, чтобы её судили. Всё это был долгий и тщательно продуманный спектакль, конечная цель которого – завладеть корпорацией. И думать иначе по сей день считается верхом наивности.
   Так наше общество отказалось признавать неудобную для себя правду. И для этого навсегда вычеркнуло из памяти образ Луизы Мерилл, какой была она, пока мы её не сломали. Меня по сей день мучает совесть. Хотя я, наверное, меньше других виноват перед ней. Но может быть, просто некому больше испытывать угрызения.
   Впрочем, есть тут и моя вина. Я мог тогда ещё встать и высказать своё мнение. И отстаивать его, даже если бы меня засмеяли. Я мог прийти к Луизе и поговорить с ней. Она была так открыта и доверчива! Она была словно чистый лист, на котором каждый мог написать что угодно. И мы сделали её такой, какой сами хотели видеть.
   Но если бы был хоть один, кто поговорил бы с ней в решающий момент! Просто объяснил бы ей, что к чему. Просто поддержал бы её и помог ей не сломаться. Ей было достаточно слов – только слов и ничего больше. Таким человеком могла стать её мать. Но она умерла, и Луиза осталась наедине со своим неокрепшим рассудком и надломленной психикой.
   Она сама говорила, что Леонард был её идеалом. И после смерти матери ей больше не у кого было заново учиться жить. Ведь после всего, что перенесла она, все её девичьи представления о жизни развалились, как карточный домик. Кто ещё, кроме Леонарда, мог заново сложить их в единое целое? Кого ещё слушать? Кому ещё подражать? Кому ещё доверять?
   И своими поступками он воспитал слишком усердную ученицу, которая обратила его воспитание против него самого. Она взглянула на эту «науку» незамыленным взглядом и увидела то, чего не мог видеть Леонард – что первой жертвой своей «науки» должен стать сам учитель.
   Мы подаём нашим детям дурной пример своими поступками – а потом сами же удивляемся, почему из них вырастают изверги. Луиза была маленьким и слабым ребёнком. Общество было намного сильнее неё, и она не могла противостоять его столь мощному влиянию. Шок от всего пережитого выбил из неё последние силы сопротивляться.
   Она считала (не по глупости, а лишь по скромности своей), что только в ней может быть причина конфликта с обществом. Что только она может ошибаться, может думать и поступать неправильно. А вокруг неё – люди куда более взрослые, умные и опытные. Они лучше знают, как надо. И Гартман был намного сильнее неё. И легко вылепил её по своему образцу.
   Мне и самому уже осталось недолго. Скоро я отправлюсь вслед за Луизой. И заберу с собой последнюю память о том, какой она была. Вместе со мной навеки исчезнет настоящая Луиза Мерилл – не та старая стерва, что померла на днях, а то светлое и чистое, благородное и прекрасное, непорочное и безгрешное дитя, которое мы сгубили полвека назад.


конец

8 – 11 июля 2013
© Ю.К-ов