— От, ссыкуны треклятые! И так спасу от них нет, так они ещё и гадят, ироды! — дед Мирон в негодовании отбросил чтиво. В газетной плоти остались линии-вмятины от торца ногтя.
— Чаво ощетинился, старый? — в комнату со двора вкатилась Кладвия Никитишна, почесывая красные вздутыши на морщинистой коже рук.
— Ужель моча такая ядрёная? — продолжал возмущаться он, не обращая внимания на вопрос бабы Клаши.
— Тю, малохольный! Совсем тебя Геннадий Петрович с панталыку-то сбил. Энтой увлекся… Как, бишь, её? Уринотерапией?
— Ты чаво мелешь, мать? Иринотерапия ей, ага! Я те дохтур, што ль? Да и пошто ты мне эту Ирку селёдошную сватаешь? То ли дело Надю-у-у-ха! — дед Мирон аж сглотнул, представляя пышную сдобу соседки.
— Ах, ты потаскун этакий! — Кладвия Никитишна побагровела, схватила газету, свернула её в тугой свёрток и грозно пошла в наступление.
— Да погодь ты, погодь! Совсем ошалела? — он отмахивался от ударов печатного рулона, попутно пытаясь объясниться. — Я ж тебя токмо люблю, Клавка. Не бузи. Гля лучше, што пишут вона. Не поверишь!
Знал дед Мирон, как внимание жены переключить — любопытная она была до предела.
«Чтобы увеличить ёмкость брюшка, комар перед укусом опорожняет свой кишечно-пищеварительный тракт. То есть насекомое не только лакомится нашей кровью, но и мочится на нас».
— Тьфу ты, гнусь какая! Шоб твою Надюху с ног до головы уделали! — брезгливо оглядывая руки, баба Клаша поспешила в ванную — смывать мокрый комариный привет.
© Светлана Водилова-Здор