- Когда у великого и неподражаемого абстракциониста Джексона Поллока, спросили, как он понимает, что картина закончена, тот ответил: «Как, разве это не очевидно?..». И вот, мы подошли к эпилогу – это очевидно.
- Ну да. «В общем, все умерли».
- Извини, Гончар, но ты хотел быть человеком, а люди смертны – это уже не в нашей власти. Впрочем, то, что ты здесь, говорит о нашей гуманности – можешь не торопиться.
- То, что я здесь, говорит о том, что у меня остались кой-какие дела. И от вас это, как вы правильно заметили, не зависит.
- Да бросьте, господа! Это было весело и, по-настоящему, интересно.
- Как-то Стивен Кинг сравнил писателя с китайским бамбуковым колокольчиком: колышимый ветром, он может издавать совершенно удивительные звуки, но абсолютно бесполезен в закрытом помещении.
- Ну особо ПОЛЕЗНЫМ он не является, даже продуваемый ветром, но аналогия, действительно, прозрачная. Каким образом тебе в голову пришла идея отождествить ВРЕМЯ и СОВЕСТЬ?
- Ну, я бы мог долго и убедительно об этом рассказывать, но самым честным ответом будет – «НЕ ЗНАЮ»! Уже потом, de facto, я стал находить все новые и новые подтверждения этой идее, но откуда пришла она сама, я не знаю …
- Тем более, что идея «пришла» не тебе – ты ее только констатировал, или, как сейчас говорят – «озвучил». Это что-то фундаментальное и то, что она «проявилась» таким образом, наталкивает на размышления …
- Интересно, какие?
- Подобные откровения, по определению, не могут быть случайными. Случайным является лишь «выбор инструмента», то есть – нас с вами.
- Другими словами, ты хочешь сказать, что, в поисках эффектного сюжетного хода, мы натолкнулись на некое фундаментальное свойство пространства-времени?
- Судя по всему. А это, в свою очередь, означает, что грядут большие перемены.
- Ох!!!
- Ты, кажется, далек от оптимизма?
- Опыт, который «сын ошибок трудных» , как-то не очень располагает к оптимизму при слове «перемены».
- Стареем, господа. А как же «ветер перемен», раздувающий паруса «Бригантины»?
- Которая в «флибустьерском дальнем синем море»? Какой банальный антиквариат.
- «Не затушай лучин сосновых, пока не разожжен фонарь. Покаты слов не создал новых, не заглушай звучавших встарь» . Ибсен, господа. Несмотря на всю их романтическую наивность, мне когда-то очень нравились эти стихи о далекой и загадочной, как мечта, «Бригантине». А строчка «вьется по ветру Веселый Роджер», вызывала почти «тактильные» ощущения. Почему-то тогда их приписывали Багрицкому. Лишь много позже я узнал, что их автора звали Павел Коган. Павел Давыдович. Собственно, «Давыдовичем» он стать так и не успел – погиб в 42-м в боях под Новороссийском, когда ему было 24 года. Так же, как не успел увидеть хотя бы одно свое стихотворение напечатанным при жизни.
- Удивительная судьба – не будучи печатаемым, он стал популярным поэтом сталинской России и при этом ухитрился избежать концлагеря. Фактически, он был поэтом «андеграунда», что для того места-времени было просто немыслимо.
- Когда-то Пильняк сказал, не дословно, но очень близко к тексту: «Ну почему, прежде, чем я припаду к чистому роднику искусства, в нем обязательно должен выкупаться редактор?». А это возвращает нас к СОВЕСТИ.
- Это возвращает нас к эпилогу. Все это время мы лицедействовали, стараясь скрупулезно следовать логике «сценической» правды. И вот он – финал. Нужно успеть сказать что-то важное.
- Господа?
- Вадим?! С возвращением. Рады тебя видеть!
- Взаимно. И поверьте, это искренне. Но вот что меня беспокоит. Все это время мы говорили о ПЯТИ Лучезарных Дельтах, однако «задействованными» оказались только ТРИ …
Его слова вызвали внезапную неловкую паузу, какая возникает, когда кто-то озвучивает общую, но по какой-то причине, «табуированную» тревогу…
* * *
- Зачем мы здесь? – Сара внимательно смотрела на Гончара. В ее взгляде не было страха, но была спокойная, «пристальная» уверенность в ожидаемости ответа.
В зените полной луны, исчисленной особым положением звезд, ночью Великая Пирамида Гизы отбрасывала резкую короткую тень, на границе которой стояли Гончар и Сара.
- Когда он вернется, ему нужен будет помощник, а точнее – помощница.
- Как для тебя – Ребекка?
- Возможно. Но я не могу знать этого точно. Я не могу знать, каким образом Великая Пирамида проявит твой ТАЛАНТ.
- А у меня есть талант?
- Не кокетничай. Ты всегда это знала.
- Я не кокетничаю. Я просто хочу остаться тем, кто я есть – «очень талантливой», но очень влюбленной в него женщиной. Хотя нет, не «влюбленной» – любящей.
- Ну что ж, если ты так хорошо понимаешь разницу, то ты готова. Ты даже не представляешь, на что способна СИЛА ЛЮБВИ.
- Да будет так …
С этими словами она пересекла ГРАНИЦУ ТЕНИ.
* * *
Сара шла по солнечной стороне широкого проспекта, недалеко от делового комплекса Евросоюза, наслаждаясь «декадентским» теплом золотой осени. Строгий, но в то же время элегантный деловой костюм мягко облегал ее по-юношески стройную фигуру, одновременно подчеркивая зрелую женственность форм. Ей вслед оборачивались. Почти невольно. Она свернула к небольшому, но с «аристократической скромностью» оформленному кафе, незаметному со стороны проспекта. Вадим поднялся ей навстречу.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
- Я должен сказать тебе что-то очень важное.
- Сначала я.
- Нет. Это важнее. Я люблю тебя. Господи, как же я тебя люблю!..
- Я знаю, но ОНИ уже нашли «Око Мира». Хочешь их остановить?
- Зачем? Если бы я мог ЗАСТАВИТЬ их делать то, что нам нужно, они бы делали то, что делают сейчас. Но в какой-то момент нам, разумеется, придется вмешаться. Главное – не пропустить!
Но это уже совсем другая история…