Письма Дон Кихота

 

«Когда мужчине сорок лет,
Ему пора держать ответ…»
Е. Евтушенко.

Альберт Светлов.
 Письма Дон Кихота
(Комедия)
Действующие лица:
Максимов Сергей Васильевич – 45-ти лет, рост 178 см., с небольшим брюшком, с усами, бывший учитель, ныне – писатель.

Юрина Лина Аликовна – 41год, рост 165 см, худенькая, бывший музыкальный работник, длинные светлые волосы забраны в хвост, безработная. Бывшая жена Максимова.

Сергей – Максимов С.В., но в 25 лет. Худощавый. С рыжими усами. В очках. Работает учителем в школе.

Лина – Юрина Л.А. в 21 год. Невысокая, плотненькая, длинные вьющиеся волосы свободно разбросаны по плечам. Преподаёт в училище теорию музыки, учится в консерватории.

Игнат – 35 лет, муж Юриной. Среднего роста. Крепкий, уверенный. Длинные косматые волосы, рыжая всклокоченная борода.

Действие первое.
Сцена разделена на 2 части. Левая часть представляет из себя комнату Максимова. Слева – давно купленное протёртое кресло, рядом с ним – журнальный столик с запылённым телевизором, кипой бумаг. В центре обшарпанный письменный стол с двумя старыми деревянными стульями. Недалеко от него – книжная полка, заставленная разноцветными томиками. На верхней полке стоят диски с музыкой.  На столе – открытый ноутбук. Правее стола расположен небольшой шкаф с открывающимися наружу дверцами. Справа от него – невысокий холодильник с наклейками на двери. На холодильнике – проигрыватель музыки.
Правая часть сцены до поры скрыта занавесом. На этой части справа у стены, стоит пианино. На нём несколько стопок нот, кубик Рубика, пустая литровая банка, над пианино на стене картинка. У пианино – табурет. Рядом с пианино – мягкое кресло, способное вместить Лину и Сергея.
Место действия – город Нижний Тачанск.
Негромко звучит музыка Баха, «Прелюдия №8 BWV.853» Мелодия постепенно стихает.
Максимов сидит за столом, перед раскрытым ноутбуком, лицом к зрителю, что–то печатает. Иногда задумывается, глядя в экран, снова печатает. Потом поднимается и подходит к столику, роется в бумагах.
Максимов: Куда же я дел–то эти письма? Месяц назад попадались! Вечно бардак кругом! Когда надо, ничего не найдёшь! Ну, тут точно нет…
Останавливается, в задумчивости поглаживает пальцем бровь. Переходит к шкафу, открывает дверцу, из шкафа вываливается груда бумаг.
Ах ты, котики – енотики! Тут неделю разгребать!
Опускается на колени, роется в ворохе бумаг. Находит какой–то конверт. Читает.
Ага! Вот его–то я и искал. Быстро нашёл. Погода изменится. Точно!
Резкий звонок в дверь квартиры. Один, второй, третий раз. Максимов начинает быстро запихивать бумаги обратно в шкаф.
И кого там чёрт принёс? Поработать спокойно не дадут. Сидишь, никого не трогаешь, а тут, бац, и гостей приносит. И ведь не ждёшь никого. Сто лет сплошного одиночества и нате вам!
Сбросав бумаги кучей в шкаф, закрывает дверцы и, бросив найденное письмо на стол, идёт влево открывать дверь. Открывает. В квартиру решительно врывается Юрина. На ней куртка, зимняя спортивная светлая шапочка из-под которой виды волосы, длинная чёрная юбка. В левой руке пакет.
Юрина: Максимов! Ты – мерзавец!
Даёт ему пощёчину. Максимов хватается за щёку.
Ты – подлец! Скотина убогая!
Ещё одна пощёчина с другой стороны.
Максимов делает шаг назад, ещё один, держась обеими руками за лицо.
Максимов: Лина Аликовна! За что? Совсем сдурела, что ли?
Юрина: Я сдурела? Это ты офонарел в доску! Вконец совесть потерял!
Максимов (отступая ещё): Может быть, объяснишь, что случилось? Когда я успел совесть потерять, и почему именно ты решила меня об этом уведомить? Ну, и до кучи поведай, уж будь так любезна, в чём я мерзавец, и насколько офонарел.
Юрина замахивается на него пакетом. 
Юрина: Он ещё спрашивает! Это у тебя такой тонкий английский юмор, да? Ладно, я тебе объясню! Я тебе счас так объясню! Надолго запомнишь, тварь!
Она достаёт из пакета книгу в бумажном переплёте, трясёт ею.
А это помнишь? Твоё?
Писателишка! Бездарность! Графоман!
Бросает книгу в Максимова.
На! Получи обратно свой пасквиль!
Книга попадает в Максимова и он успевает её подхватить. Начинает листать.
Максимов: Ага, книга, значит. А что в ней такого? Та-а-ак. Угу. Хорошая книга, «Жук в лабиринте», между прочим. Оформлена со вкусом. Тираж 3000 экземпляров. Бумага замечательная. Какие претензии, дорогуша.
Юрина: Ты… Ты… Я тебе не дорогуша!
Максимов: Ой, конечно. Прости, запамятовал. Склероз, знаешь. Конечно, Лина Аликовна, какая же ты дорогуша? Врываешься в чужую квартиру, швыряешься литературой, орёшь, как пожарная машина на вызове. Нет, дорогуши так не поступают. Однозначно! Дорогуши, они мужчинам супы варят, да седые волоски выдёргивают из их шевелюры. А некоторые, которые уж совсем дорогуши–дорогуши, ещё и целуют. Вот!
Юрина (дрожащим от возмущения голосом): Нахал! Хам! Клоун! Не называй меня Линой Аликовной!
Максимов: Всё, всё, прости, не буду тебя называть Линой Аликовной. А как тогда? Деточкой?
Юрина бросает пакет на кресло и хватается за стул
Юрина: Я тебе устрою деточку!
Максимов (ухмыляясь): Не-не-не, стульчик попрошу на место, ты ж его поломаешь. И не надо мне твоей деточки. Видал уже. Хоть и давно.
Юрина (ставя стул на место): Мне что, Игната позвать, чтоб он из тебя отбивную сделал за всё сразу?
Максимов: Мадам, осмелюсь доложить, свидетели здесь, явно, не требуются. Сдаётся мне, разговор нам предстоит долгий и тяжёлый. Так что, ни кузнец, ни Игнат не нужны.
Юрина: Фигляр! С чего это ты решил, что нам предстоит долгий и тяжёлый разговор?
Максимов: Ну, учитывая накопившееся количество неразрешимых противоречий, которые мы должны…
Юрина: Бред! Ничего мы не должны! Я вообще не собираюсь здесь задерживаться, а пришла исключительно для того, чтобы посмотреть в твои бесстыжие глаза, спросить, как ты мог так со мной поступить, и швырнуть тебе в рожу твою пошлую писанинку.
Максимов: Конечно, конечно, мадам! Но это длительный процесс. Не будете ли так любезны снять куртку, здесь жарко, шапочку. Вот, на кресло их! Посидим рядком, да поговорим ладком.
Юрина (решительно): Так, всё! Я ухожу. И учти: ещё одна подобная выходка и быть тебе битым, Максимов!
Максимов: Ну и вали откуда пришла! Давай, давай, топай. Ишь, ходит тут, выступает, как главбух драмтеатра!
Юрина: Ты что, выгоняешь меня? А вот фиг тебе, никуда я не уйду. Я тебе теперь всю плешь проем!
Юрина снимает куртку, шапку и бросает их на кресло.
Максимов: Ну, я прямо и не знаю! Я, конечно, несогласный с такой постановкой вопроса, но покорно смиряюсь.
Юрина (подбоченившись): А что тебе ещё остаётся делать?
Максимов: Несмотря на все неудобства от твоего пребывания в моём скромном жилище, я, по крайней мере, надеюсь, мы разберёмся с тем, что привело тебя сюда. Раз и навсегда.
Ходят друг за другом вокруг стола. Проходя мимо открытого ноутбука, Юрина обращает внимание на картинку на рабочем столе.
Юрина: Это что ещё такое? Моя фотография у тебя на компьютере?
Максимов подскакивает и захлопывает ноутбук.
Максимов: Не важно, тебе показалось. Это не твоя фотография.
Юрина: Ты меня за дуру держишь, да? Открой немедленно ноутбук! Я кому сказала?
Максимов: И не подумываю. Шагай к себе и над мужем командуй.
Юрина: Ах так, ладно, я сама.
Открывает ноутбук.
Разблокируй! Разблокируй, я посмотрю.
Максимов: Ага, разбежался и стукнулся прям.
Снова закрывает ноутбук.
Юрина отворачивается от Максимова.
Юрина: Вот объясни: зачем тебе это всё. К чему тебе эта фотография.
Максимов: Ты ошиблась, там просто девушка.
Юрина: Нет, Максимов, я не ошиблась. И там не просто фото. Там моё фото. Из нашей поездки к твоей маме.
Максимов: Одуреть. Она, оказывается, что–то ещё помнит. Я–то был уверен, что ты всё  это прокляла и забыла.
Юрина: Но какое ты имеешь право МОЮ фотку ставить СЕБЕ на комп? Я тебе что, разрешение давала на это?
Максимов: А мне, дор… Лина Аликовна, не требуется твоего разрешения. Ты от всех прав на эти вещи отказалась, когда ворохом мне их швырнула вместе с кольцом. Тогда, в декабре.
Юрина: Ничего подобного! Ты врёшь. Ты, Максимов, сам альбом с фотками забрал.
Максимов: И правильно, кстати, сделал. Иначе они бы на помойке оказались вместе с книгами и плёнками. Твой второй любимый муженёк Подкопытов устроил бы им замечательное аутодафе. Гори – гори ясно, чтобы не погасло!
Юрина замечает лежащий рядом с ноутбуком конверт. Берёт его, достаёт письмо.
Юрина: Максимов, а это-то что за…
Максимов: Положи на место, это рабочий материал для книги.
Максимов пытается выхватить бумагу у неё из руки, но она уворачивается и прячет письмо под кофту.
Юрина: Давай–ка, попробуй, отними. Кричать буду!
Максимов демонстративно проходит к креслу и садится прямо поверх одежды Юриной.
Максимов: Чёрт с тобой, читай.
Юрина достаёт бумагу, начинает читать.
Юрина: И это материал для новой книги. Мама моя! Ты – псих. Это же твоё письмо ко мне: «Любимая моя Лина! Я никогда не отправлю тебе эти строки, но позволю себе выразить хотя бы на бумаге чувства, что не дают мне дышать, не думать о тебе…» Дата. Двадцать лет назад.
Максимов кривится, сидя в кресле.
Максимов: Лина Аликовна, я прошу…
Юрина трясёт бумагой.
Юрина: Нет, это я прошу, требую объяснить, что это за фокусы. Они сохранились? Вся наша переписка?
Максимов вздыхает.
Максимов: Это просто письмо. Я тебе его не отправлял. А теперь я с ним работаю. Ясно? Доступно объяснил?
Максимов встаёт и резко выхватывает письмо у Юриной, прячет его в карман.
И переписка наша сохранилась. Слава Богу!
Юрина: Ты украл тогда эти письма!
Максимов: Не украл, а спас.
Юрина, передразнивая: «Спас». Тоже мне, Дон Кихот, спаситель.
Максимов: Уж какой есть. Нашлась тут, Дульсинея Тобосская! И всё, хватит о письмах.
Юрина: И всё? Нет, не всё. У тебя совесть есть? Ты для чего впутываешь меня в свои безумные игры? Боже, куда я попала? Это же сумасшедший дом! Палата №6, блин! Максимов, давай я тебе врачей вызову, а? Тебя же лечить надо!
Максимов: Так, Лина Аликовна. Утомила ты меня, что–то. Мне работать надо, а теперь весь день псу под хвост. Поэтому, или мы нормально и спокойно беседуем, или ты собираешь манатки и идёшь орать на своего Игната.
Юрина: Игнат подобных подлянок никогда не устроил бы.
Максимов: Само собой! Это же я был у тебя всегда самый паршивый. Подкопытов тебя на руках носил, у него ж такие мускулы, ах, ох! А то, что задушить пытался, так это мелочи. Чего ты с ним развелась? Теперь этот, убогий.
Юрина: Никакой он не убогий! Он срубы летом ставит и мы живём на эти деньги! А ты знаешь, как он под гитару поёт? И не твоё собачье дело, почему я с ним развелась. Давай куртку! Оскорблять себя я не позволю такому хмырю, как ты.
Максимов: Летом срубы! А зимой что делает?
Юрина: Зимует!
Юрина набрасывает куртку на плечи.
Максимов: Пока! Привет твоему барбудо! Жди второй части. Приятного чтения, как говорится!
Юрина срывает куртку и снова швыряет её в кресло.
Юрина: Нет уж. Решили – раз и навсегда, значит решили.
Максимов: Ну вот, другое дело. Только, давай по–быстрому, у меня план горит. Говори, что хотела.
Юрина садится на стул у стола.
Юрина: Максимов, растолкуй мне пожалуйста, зачем ты это сделал?
Максимов садится у ноутбука.
Максимов: Что сделал?
Юрина тычет пальцем в книгу, лежащую на столе.
Юрина: Вот это. Я не стану касаться художественных ценностей твоей графомании, они околонулевые, но скажи, с какой целью ты вывел меня здесь просто какой–то фурией, гарпией, исчадьем ада? Ты отомстить так хотел, что я 20 лет назад развелась с тобой?
Максимов: На какой странице я вывел тебя фурией и гарпией?
Юрина: Ну, ты же написал, что я тебя выгнала зимой на улицу и ты жил три месяца на работе.
Максимов: Этому посвящено одно предложение. Или два. Неважно. Подумаешь, вскользь упоминается. Основная часть вообще не об этом.
Юрина: Максимов, ну ты же врал.
Неожиданно звонит сотовый, лежащий на столе. Максимов берёт телефон.
Максимов: Тсс, это жена. Да, слушаю, говори. Что делаю? Работаю.
Юрина: Он врёт.
Максимов: У меня гости? Какие у меня могут быть гости? Женщина? Ага, две. И у нас оргия! Не выдумывай! Нет, что ты, это на линии помехи, тебе послышалось.
Юрина: Да, у него гости. Женщина у него. Жена первая и любимая!
Максимов: Никто не разговаривает. На компьютере фильм смотрю. Какой? «Визит старой дамы» называется.
Юрина: Наглец!
Максимов: Ладно, извини, мне некогда. Самая кульминация! Вот–вот драка начнётся. Вы завтра вернётесь? Просто отлично! Как дитятко? На улице? Привет передавай всем. Пока!
Максимов кладёт телефон на стол.
Максимов: Ох, и зараза же ты!
Юрина: Всё твоей жене расскажу. Ты и ей врёшь.
Максимов: Расскажи. Думаешь, она книгу не читала? Читала. И бегала ко мне каждые пять минут с большими глазами и вопросом: «Это правда?»
Юрина: Я бы сразу от тебя ушла.
Максимов: А ты и так ушла. Только, не от меня, а меня. Кстати сейчас я тебя не держу, дверь, вон она, открыта. А ей я объяснил на пальцах, что всё, ну, или почти всё, придумал. Тем более, фамилии другие, место действия не указано…
Юрина: Наврал, то есть.
Максимов: Что значит, наврал. Успокоил. Крепче спать будет. Зато тебе не врал. А то глядишь, так бы и жили вместе.
Юрина: Козёл!
Максимов: Согласен. Не корысти ради, а токмо…
Юрина: Максимов, так зачем ты меня позорил?
Максимов: И думать не думал. Ты, наверное, наивно считаешь, что книга о тебе? Разочарую Не о тебе.
Юрина: Ну, опять двадцать пять. Давай, городи огород дальше!
Максимов: Истинная правда. Сама посмотри. Внимательно вчитайся. И что ты поймёшь? Что главная героиня по меньшей мере любит главного героя. А он в ней души не чает. Ты уж извини, но тебя я не люблю.
Юрина: Ха–ха! Хоть раз правду сказал. Не думай, что расстроил.
Максимов: И не думаю…
Юрина: Да я вижу, что не думаешь. Как всегда, ни о чём не думаешь. Ты вообще, чем занимаешься–то хоть? Мы же с тобой шесть лет не виделись.
Максимов: Пять. Ты приходила тогда с дочерью проведать бабушку.
Юрина: Пять, да. Кстати, как там бабушка?
Максимов: Никак. Умерла полгода назад. Отмаялась.
Юрина: Я и не знала… Жалко… Намучилась она с тобой тоже… Зря ты мне не сообщил…А почему «отмаялась»? Она болела сильно?
Максимов: Сообщил? Ты же меня везде заблокировала. Я же тебе жить мешаю и вообще… Бабушка, то ага, болела. Старостью. 95 лет, как-никак. Лежала почти год.
Юрина: А кто за ней ухаживал? Твоя жена?
Максимов: Щаз! Ей самой нянька требуется. За бабушкой сиделка вначале присматривала. Но, это пока бабуля передвигалась самостоятельно. А когда слегла, сиделка отказалась. Мол, ворочать её я не могу.
Юрина: А как же…
Максимов встаёт, начинает ходить по комнате. Негромко звучит музыка Баха Фуга №12 BWV 857.
Максимов: А вот так же! Пришлось мне работу бросить и нянькаться с нею. Мыл, ворочал, пролежни обрабатывал. До этого у меня деньжат малость скоплено было, вот на это и жили, да пенсия её. Год и протянула. А я, как привязанный, никуда надолго не выйдешь. Кормил по расписанию, с ложечки. Бинтовал.
Юрина: Бинтовал?
Максимов: У старых людей кожа становится, как мокрая бумага. Стоит им где–то стукнуть или зацепить, сразу сходит лоскутами. А наша бабуля непоседливая была, да пару раз падала с кровати. Утром как-то встали, она в луже крови, руку о кровать распорола. Заживало почти полгода. Вот и бинтовал всё время. Ей же не объяснишь. Никого не узнавала и ничего не понимала. Всё маму звала.
Музыка стихает.
Максимов садится в кресло, одежду кладёт на колени, прижимает к себе.
Юрина: Ужас какой. А у нас бабушка вскоре после моего развода с Подкопытовым скончалась. Переживала очень. Два инсульта подряд. Давление всё время высокое.
Максимов: Я в курсе.
Юрина: Да? Откуда.
Максимов: Оттуда. Светке как–то планшетник на день рождения дарил, приезжал. Тебя–то не было, ты по своим сектантским делам где–то жаромыжилась. Твоя маман всё и рассказала. Помнишь, она разорялась, когда мы вместе жили: «Ты, ведь, Сергей, с Линой что случится, не будешь за ней ухаживать, сбежишь сразу. Бросишь её». А по факту с точностью до наоборот произошло. Моралисты хреновы!
Юрина: Ой, да ладно. Что с тобой случилось–то?
Максимов: Я ж тогда одну работу на другую сменил, из школы ушёл. Ты бесконечно стонала, что моей зарплаты мало, крутиться надо. Вот и пошёл крутиться. А через месяц ты меня ррраз и…
Юрина: А сейчас ты где?
Максимов: Здесь.
Юрина: Тунеядствуешь, значит. Так я и знала.
Максимов: Ну, если ты называешь тунеядством работу по десять часов в день практически без выходных…
Юрина: И много ты заработал?
Максимов: Немного. А для тебя деньги на первом месте, как и раньше? Заметь, книга написана о девушке, любящей человека, а не деньги.
Юрина: О дуре книга твоя. О той дуре, которой я когда–то была. Занялся бы ты лучше делом, Максимов. Работать бы шёл…
Максимов: А ты устройся после сорока пяти попробуй. Думаешь, я не пытался?
Юрина: Разнорабочим иди, кирпичи таскай, вагоны разгружай.
Максимов: С моей–то межпозвоночной грыжей? Один день работы и месяц с отнявшимися ногами лежать.
Юрина: С чего это грыжа у тебя. Ты тяжелее ручки ничего никогда не поднимал.
Максимов: Знаешь ты, где я и что поднимал. Бабушку таскал на себе по несколько раз в день, памперсы она срывала. Вот и кирдык спине пришёл. Валялся тут полтора месяца, ходил еле–еле, с палочкой.
Юрина: А кто же в это время…
Максимов: Соседка помогала иногда. Сама – то ты, конечно, наиважнейшим делом занимаешься.
Юрина: Да, занимаюсь. Да, наиважнейшим. Но ты не думай, я на себя работаю, а не на кого–то там.
Максимов: И много наработала?
Юрина: Не твоё дело. Сколько есть, все мои. Главное, правильные взгляды иметь, овладеть психологией успеха, выйти из зоны комфорта, притягивать деньги…
Максимов: Сильно уже притягиваешь? Научила бы хоть!
Юрина: Тебе с твоей рабской совковой психологией не понять.
Максимов: Куда уж мне, естественно. Но кое–что я понял. Хочешь много иметь – пробивайся в чиновники. Вот, яркий пример, Ложкин…
Юрина перебивает: Кстати как он и как вообще друзья твои? Видишься?
Максимов: Ты, конечно, извини, что я говорю, когда ты перебиваешь, я продолжу. Ложкин в администрации нашей, в Тачанской. Живёт припеваючи. Видеться? Да, видимся. Раз лет в пять. Отдавал он мне тут свою старую одёжку, не влазит в неё уже. Спасибо ему. Видишь ли, не хочет себя компрометировать знакомством с таким нищебродом, как я. Остальные? Кто там ещё? Пушаров? Не, даже на звонки не отвечает. С тех пор, как я бросил пить, я стал невыносимо скучен. Объявляется лишь тогда, когда нужно комп ему отремонтировать. Последний раз заезжал со сломанным ноутом, когда я еле ходил. Сделал ему ноут. И он сразу мои звонки стал сбрасывать. Отвлекаю от работы, ага. Правда, он единственный, кто ко мне в офис приезжал, как–то приободрял меня, пока я там таскался. Но, теперь другой расклад, дороги нет назад. Сейчас он завуч, важная шишка. Остальные так же. С Пустышкиным я ещё при тебе разругался. Южинов, крутой перец, наконец–то женился. Это я случайно узнал.
Юрина: Сколько ты денег на этих друзей извёл, проставлялся постоянно, они у нас из гостей не вылезали, поил, кормил. А потом, вот, значит как. А лучший друг?
Максимов: Туров что ль?
Юрина: Ну да.
Максимов: Ха–ха–ха. Так он первый пропал, стоило лишь мне его попросить проконсультировать по поводу бракоразводного процесса. Он же, типа, юрист, все дела, цацки–пецки! Как–то в магазине с ним столкнулись нос к носу, так он мурло отвернул и важно прошествовал мимо. Ему супруга, видите ли, запрещает со мной водиться, я его плохому научу. Слыхал, они тогда приходили на твой день рождения, когда я уже несколько дней, как в офисе жил.
Юрина смущённо: Зато, какие друганы были! Всё вместе, все праздники и дни рождения! Да, заходили. Но только один раз. Они потом и разговаривать со мной перестали. От Инги я такого не ожидала.
Максимов ехидно: А твои подруги часто к тебе забегают?
Юрина фыркает: Вот ещё! Нужны они мне! Все мои увлечения и дела раскритиковали нагло.
Максимов: Что, и Унылова?
Юринова: И Унылова. Только она теперь Тоцкая. Одни разговоры про шмотьё, да про поездки заграницу.
Максимов, потирая руки: Какая прелесть! А что же Свистюшкина? Неужели и эта коварно растоптала твоё доверие?
Юрина: Про неё вообще вспоминать не желаю! Как мы с ней расцапались, ты бы видел. Думала, я ей глаза выцарапаю. Представляешь, она моего Подкопытова охмурить пыталась. На работе уже всех мужиков перебрала.
Максимов: Подкопытова? Ха! Невелика потеря. Надо было и отдать. Может, и её бы за глотку взял!
Юрина обиженно: Я с тобой серьёзно, а ты… Ненавижу.
Максимов, прижимая её одежду к груди: Взаимно, дет… Лина Аликовна. Взаимно! Часто у сестричек гостишь?
Юрина, отворачиваясь, глухо: Не часто. Они маму за меня отругали и запретили нам приходить. Правда, последнее время видеться изредка стали, но всё равно… Карина меня вообще к своему мужику ревновала. Офигеть! Никогда не прощу! Ой, нельзя так говорить.
Максимов: Песня! Обожаю! Ай–яй–яй! А ведь какая крепкая семья была! Все вместе меня выкидывали! Все на одного, да. Это они из–за дома?
Юрина вскакивает, подходит к нему, отнимает у него куртку и вешает её на спинку стула: Из-за дома! А ты откуда знаешь?
Максимов: Слухами земля полнится, сорока на хвосте принесла. Вся деревня о том пожаре говорила. Как ты со своими сектантами домишко–то подпалила. Вас же еле вытащили. Там уже двор полыхал. Ещё полчаса и сгорели бы напрочь. И ты, и сектанты твои лохмобородые, и Светка. Зато, псих – это я. А ты – образец здравомыслия.
Юрина гневно: И ничего мы не подпалили. Случайно всё получилось. Печку в бане рано закрыли. Так что, передай своей сороке…
Максимов: Ну, это ты и сама можешь сделать. Окружение у тебя, Линочка Аликовна, дырявое. Я и другое знаю. Та же сорока поделилась.
Юрина подходит к ноутбуку, открывает и закрывает его, берёт конверт, проверяет, но он пуст.
Юрина, вздыхая: Да что ещё–то знаешь, мистер всезнайка? Ничего ты не знаешь обо мне.
Максимов сдёргивает её куртку со стула и начинает ходить вокруг стола. Начинает звучать музыка Баха. Прелюдия №14 BWV 859
Максимов: Ну, хотя бы то, что Светка в школе в обморок падала, во втором классе. От голода. А когда тебя вызывали, ты послала туда Игната.
Юрина с яростью подскочив к нему: Неправда, нет, нет, нет! Она отравилась.
Максимов, глядя ей в глаза: Конечно, школьные врачи ошиблись. Да, так и было. Второе: когда у Светланки спросили, кто её папа, она ответила: бомж, алкаш и живёт в подворотне. Узнаю воспитательный процесс Лины Аликовны и её мамы, заслуженного педагога Нижнего Тачанска, Натальи Васильевны.
Юрина, закрывая уши ладонями: Не было этого, я не хочу ничего слушать, всё сочиняешь. Не верю, ни одному слову не верю.
Максимов, заслоняя ей дорогу: Не было? Не веришь? А когда я после развода приходил к дочери, а мне даже дверь не открывали, было? Я с одной стороны двери стоял, а маман твоя с другой. Я просил открыть, а она говорила: «Мне Лина приказала не открывать тебе». Веришь? И Светланка из–за двери кричит: «Папа, папа». Было? Что я тогда чувствовал? И подарки я оставлял у соседки снизу, она потом вам передавала. И бабушку вы не пускали, она на ступеньках часами высиживала, ждала, пока кто-нибудь выйдет.
Юрина падает на стул, закрывает лицо руками: Я забыла! Ничего не было! Я не могла.
Максимов уверенно: Ещё как могла! И могла в гости меня заманить, где твой Подкопытов насел на меня с требованием переписать дочь на его фамилию. Что ты в тот момент делала? Рубаху ему зашивала и на меня и не смотрела. Было тебе стыдно? Сомневаюсь. Так что, не тебе про стыд рассуждать, знаешь.
Юрина: Я забыла это всё. Как сон кошмарный.
Максимов: А я помню!
Юрина: Но ты же тогда согласился, ты же предал дочь!
Максимов: Да, я согласился. Я поддался на ваш шантаж. Вам же деньги нужны были. Соглашайся или плати! Но в итоге она осталась на моей фамилии. Важен итог!
Юрина: Зачем ты всё это вытаскиваешь? Двадцать лет прошло. Двадцать. Давно забыть пора и жить дальше. Жить и радоваться. Принимать себя и других такими, какие они есть, верит…
Максимов, перебивая: Принимать себя таким, какой ты есть, означает поставить крест на своём развитии. Некоторые ошибки, совершённые в юности, не имеют срока давности.
Юрина: Не перебивай. Ты ушёл тогда, денег не оставил, нам же нужно было жить на что–то…
Максимов: Не ушёл, а выгнали. Я потом полгода без работы сидел. Стасик мне платил меньше всех, я уволился скоро. Да и женился второй раз мигом…
Юрина: Вот–вот, женился сразу. Ещё чернила на свидетельстве о расторжении брака не высохли, а ты снова… Герой–любовник!
Максимов: Мне что, так в офисе и жить надо было? А у Насти хоть квартирка была.
Юрина: Недолго же ты в этой квартирке прожил…
Максимов: О, я чувствую, и тебя кто–то активно снабжал информацией! Ну, полгодика протянул как–то.
Юрина: Так, случайно узнала. Тоже мне, тайны мадридского двора. Тачанск – город маленький.
Максимов: Слушай, Лина… Аликовна, проголодался я чего–то. Давай салатик хоть сготовим. Чай будешь?
Юрина, беря куртку: Ничего я не буду. Меня Игнат потерял. Делай сам свой салат!
Максимов, улыбаясь: О, чёрт! Я и забыл. Готовка – не самое твоё сильное место, стряпуха ещё та из тебя! Вечно я изжогой мучился после твоей стряпни.
Юрина снова бросает куртку на кресло: Нет, ты всё–таки издеваешься надо мной! Это я–то готовить не умела? Врун! А кто приготовленные мною голубцы ел да нахваливал? Неужели не ты? Аж за ушами пищало!
Максимов: Ладно, ладно. Голубцы были хороши. Не отрицаю.
Юрина: Вот и молчи. У тебя котлетки хорошо получались, это верно. Ты их как–то по особенному в сухариках обваливал. Сочные, мяконькие, во рту таяли. Ну, чего встал, как истукан. Из чего тут салат готовить?
Музыка Баха. Фуга №9. BWV.854.
Максимов достаёт из холодильника огурцы, помидоры, лук, масло, соль. С холодильника снимает деревянную доску, чашку, ножи.
Максимов: Я ещё специи добавлял. Хмели–сунели всякие, да перчика чуток. И томил их на медленном огне. Но самый супер у нас выходил, когда мы вместе пиццу готовили. Помнишь? Дав противня как забабахаем! Гостей толпа набежит, всё расхватают. У меня никогда больше такая пицца не получалась. Мировая стряпня! Под пивко, самое то, что надо! Что мы туда пихали то? Ага. Морковь. Не, стоп, сначала ты готовила тесто. А вот стоило ему подойти, я, засучив рукава, начинал кулинарную симфонию. Морковка на тёрке. Сочная, крупная. Укладывали её первым слоем. Затем тёрли яблочки. Сладкие. Следующим слоем. А нет, перемешивали их с тёртым чесночком и луком, а уж потом выкладывали. Да, точно. Так, затем что? Затем перчики красные, мелко порезанные, болгарские. Сверху колбаска полукопчёная. Не жадились, надо заметить. Чтоб друзья завидовали и трескали до отвала. Майонезиком промазывал и петрушкой с укропчиком посыпал. И в духовочку. Такой аромат по квартире! Мммм, объедение!
Юрина: Вредно всё это! Овощи надо кушать. И фрукты. Сырые лучше. Я вот мяса давно уже не ем. Порежь лучок, а я овощами займусь.
Максимов: Как в старые добрые времена?
Юрина: Не обольщайся. Сейчас Игнат прибежит, устроит нам старые времена.
Максимов: Ты боишься?
Юрина: Ещё чего? А ты?
Максимов: После тогдашних визитов твоего Подкопытова мне нечего бояться. Он тогда с размахом повеселился, чуть дверь не разнёс. Надо было всё–таки заяву накатать.
Юрина: Максимов, я не думала, что всё так получится. Он нашёл конверт от твоего старого письма с обратным адресом и поехал к твоей бабушке. Обманул её и узнал, где ты квартиру снимаешь.
Максимов: Да, было дело. Пожалел я вас тогда.
Юрина: Нас?
Максимов: Тебя. Потому что… А, неважно. Интереснее другое. Откуда взялись подмётные письма, из–за которых он взбесился.
Юрина: Вот уж не ко мне вопрос.
Максимов: А кому ещё? Тут несколько вариантов. Первое: написала их ты, чтобы его на меня натравить, а сама чистенькая в сторонке.
Юрина, бросая нож на стол: Ты считаешь, я способна на такую мерзость?
Максимов: Второе: написал он сам. С какой целью? Без понятия. Вот уж кто псих–то конченный был. У него глаза аж белые становились, только что пена изо рта не шла. И, кстати, после его визитов на подоконнике в коридоре шприцы оставались. А письмо я толком и не видел. Твой мачо махнул им у меня перед глазами и всё. Я ничего не разглядел.
Юрина: Не сочиняй. Шприцы какие–то. Он спортсмен. Хотя с психикой, конечно… Но он меня защищал.
Максимов: Ревновал значит. Не там защищал. И третий: за три месяца до развода к дверям нашей квартиры кто–то подбрасывал букетики и записочки. Не один ли и тот же товарищ это делал? Ты говорила, что это чудик из соседнего подъезда, но я его тогда так и не смог выцепить и всё само собой прекратилось.
Юрина: Знаешь, это самый правдоподобный вариант.
Максимов: Что же ты тогда не сказала это благоверному?
Юрина: Я и думать забыла, и потом… Ой, Сер… Максимов, я палец порезала.
Юрина трясёт пальчиком, с него капает кровь.
Максимов испуганно бросает нож на стол.
Максимов: Лин, я сейчас… Подожди немного… Тебе больно? Потерпи капельку. Я сейчас… бинт… Я умею…
Юрина: Ты впервые за весь вечер назвал меня Линой… Мне не больно… Ерунда…
Максимов открывает шкаф, где справа на полочке аптечка. Из шкафа опять вываливается груда бумаг. Он не обращает на это внимания. Роется в аптечке.
Максимов: Сейчас, сейчас. Лейкопластыря нет…Вот бинт. Перевяжу махом.
Рвёт упаковку бинта. Мочит бинт обеззараживающей жидкостью. Промокает кусочком порез. Начинает бинтовать.
Максимов: Больно? Щиплет?
Юрина: Чуть–чуть.
Завязывает.
Максимов: Ну вот. Как новенькая! Нормально?
Юрина: Да, спасибо.
Максимов: Ранка неглубокая, до свадьбы доживёт.
Юрина: До свадьбы? Нет уж, хватит с меня!
Максимов: А я и уколы умею ставить.
Юрина, всплёскивая руками: Да ты что? Домашний доктор, прямо! Куда же?
Максимов: Куда скажешь, туда и поставлю!
Юрина: В язык себе поставь!
Максимов: А как же я салат буду есть? С тобой. Отдохни, я доделаю.
Заканчивает приготовление салата. Юрина подходит к книжным полкам. Водит пальцем по книгам. Рассматривает диски.
Юрина: Ничуть не изменился. Не поумнел. Все деньги на музыку и на книги. Стихи не забросил?
Максимов, доставая вилки: Забросил. Перешёл на эпиграммы.
Юрина, изумлённо: В самом деле?  На кого же?
Максимов: На кого хочешь. На Путина, на Медведева, на Пучкова и далее по списку.
Юрина: Классно! А давай на Медведева.
Максимов: Почему именно на него?
Юрина: Смешной он. Всё время в гранит отливает.
Максимов: Запросто.
(телеграмма бюджетникам)
"Идите-ка вы в...бизнес!
И будет всё путём!
А денег не просите,-
Закончились. Димон."
Юрина, смеясь: Обалденно! Талант! Давай ещё!
Максимов: Вы хочите песен? Их есть у меня! На Мутко. Имеется такой сабж в правительстве, непотопляемый:
Мутко подобен Шкиряку
С той несомненной разницей,
Что тот мутковствует вдали,
А наш шкирячит рядышком.
Юрина, хлопая в ладошки: Ещё, ещё!
Максимов: Лови! Посвящается Насте, моей второй жене:
То ли гулящая, то ли святая,
Ты у плиты даже с банкой бухла
Вкусно готовила, громко орала,
И за полгода шесть лет забрала.
Юрина: А на меня есть?
Максимов: Само собой.
Юрина: Ну, так что, прочитаешь, или умолять на коленях?
Максимов: На коленях? А это идея. На коленях в другой раз.
Читаю за так! Я сегодня щедрый.
Она читала мне Цветаеву.
Пока встречались.
А после – лишь нотации
Ей удавались.
Юрина: Браво, Максимов! Ты змеюка жёлчная! Я тебя…
Максимов: Не надо, я знаю, ты меня… Вот ещё одно, сверх программы, так сказать.
Звучит Мелодия Баха. Прелюдия №10. BWV.855. Максимов, погладив бровь, начинает читать стих. Видно, что он взволнован и неуверен. Постепенно голос его крепнет. Он и Юрина медленно под чтение стиха приближаются друг к другу и на последних строчках оказываются совсем рядом. Обходят друг вокруг друга, поворачиваясь лицом по направлению к собеседнику. Этакий хоровод вдвоём.

Ничего не написано
Обо мне и тебе.
Зимний день скоро кончится,
Он, как птица в руке.
Мягко сумерки спустятся,
Свет в квартирах зажгут,
Нас по снегу декабрьскому
В рождество увезут.

Не найти тихой истины
В новогоднем вине.
Лучше мир не становится,
Приближаясь к войне.
И твои поздравления
До меня не дойдут.
Букв печальные капельки
Лишь «Шампанским» зальют.

Лунный свет пропечатает
Льда узор на окне.
Ничего не придумано
О тебе, обо мне.
Наши тени сливаются
От волненья свечей.
Я гадаю по линиям
На рубашке твоей.

Ничего не написано
Обо мне и тебе…
Юрина вытирает ладошкой слёзы. Отворачивается от Максимова.
Музыка затихает.
Максимов: Это для тебя.
Юрина тихо: Я поняла. Глупости какие. Лук у тебя злой. Весь в хозяина. Зачем ты прочитал? Нельзя столько времени в себе всё это носить. Сердце не выдержит. Оно прошло. То время. Забыть надо. Забыть надо.
Максимов: Кушать подано, как говорится, садитесь жрать!
Юрина, показывая на вывалившиеся из шкафа бумаги: А это так и останется?
Максимов: Ой, правда. Счас!
Приседает.
Юрина: Я помогу.
Приседает. Они начинают складывать документы и неловко стукаются лбами.
Максимов потирает лоб.
Юрина, притворно хныча: Ну, теперь ещё и шишка. Палец, лоб! Ты меня изуродовал, писатель липовый! Собирай сам свой мусор.
Максимов торопливо скидывает документы в шкаф и захлопывает дверцу, чтобы они снова не выпали. Поднимается, двигает Юриной стул.
Максимов: Прошу, мадам
Юрина присаживается. Максимов убирает ноутбук на журнальный столик и тоже присаживается к столу.
Юрина: Максимов, а ты не опасаешься есть салат с моей кровью? Всего пара капель…
Максимов: Фух, хорошо, что предупредила. Я бегом, до аптеки, за противоядием.
Вскакивает, делает вид, что хочет бежать на улицу.
Юрина: Клоун. Дитё малое! Не бойся, я пошутила.
Максимов, посмеиваясь, присаживается снова к столу.
Максимов: Ну, погнали тогда, а то я зверски проголодался. Выпить не предлагаю, знаю, ты не пьёшь. Да, собственно, я и сам бросил это гнилое занятие лет сем как?
Юрина, беря вилку: В самом деле? Ах да, ты же говорил. Просто взял и бросил пить?
Максимов: Ага. «Слово ром и слово смерть означают для меня одно и то же».
Юрина: Молодец какой! А я думала…
Максимов, посыпая салат солью и беря вилку: Я знаю, что ты думала… Наслышан. Ну–с, дамы и господа, приступим.
Резкий длинный звонок в дверь, ещё, ещё и ещё. Максимов и Юрина недоумённо переглядываются, оборачиваются в сторону двери.
Занавес.
Конец первого действия.
Далее: https://ridero.ru/books/pisma_don_kikhota/