Вокруг – сосновый бор, почти рядом - озеро и тишина-а! Тишина тихо подкравшейся и уже ставшей полноправной хозяйкой всё пробуждающей и преображающей весны. Зелёные оттенки отогретой и наполненной солнцем хвои сосен и елей стали глубже, теплее и, вознесённые стволами над игольчатой молодой травкой, кажутся ласковее, призывнее, отчего хочется подойти к ветке и прижаться щекой… Санаторий «Снежка». Такое же название и у речушки из моего детства, к которой бегала купаться, ловить корзиной плотвичек. Приехала сюда подлечиться, а, больше, чтобы побыть одной, отчего и поселилась в номере на одного человека, но вот... Давняя знакомая:
- И сколько мы не виделись?.. Ну да, почти двенадцать лет. А жаль… А потому жаль, что… (Взглянула чуть вопросительно.) Может вспомнишь, как ты ко мне относилась?.. А я помню. И потому помню, что… (И снова – взгляд-укоризна.) Разве не замечала, что я всегда к тебе тянулась, а ты сторонилась, и когда в очередной раз подбиралась к тебе ближе, ты словно отпрыгивала от меня… (Хихикнула.) Отшивала. Вот и получилась из меня отшитая… тобою. Скажи, почему? Ведь теперь-то можно?
Мы встретились с ней в столовой. Да нет, не встретились, а просто она вдруг подсела к моему столику и с того момента мечта об уединённых прогулках в сосновом бору растаяла, - она настигала меня не только в столовой, но и в аллеях, подстерегала на лавочках возле детской площадки, у фонтанчика с лечебной водой, а я… Конечно, могла бы ей сказать: «Извини, мне хочется…», но... Да, мне мечталось, очень мечталось остаться в «состоянии единения с собой и природой», но это желание зачастую побеждается тем, что поселилось во мне неискоренимо, - внедряться в то, что замаячило в данную минуту. А в «данную минуту» была она, Ирина, моя бывшая коллега. И все четыре дня, пока она не уехала, я, почти не перебивая, слушала её и ловила не только слова, но и жесты, движения, а потом, в оставшиеся дни своего, так и не состоявшегося «единения с природой», писала эти записки.
- Знаешь, мне всегда казалось, что в тебе было то, чего я не находила в себе, но что хотела иметь. Вот и надеялась, что научишь… Говоришь, ошибалась? Может быть, может быть. Но когда ты от нас ушла, то для меня вокруг словно образовалась какая-то пустота и не на чем было остановить взгляда… (Взмахнула рукой, словно отогнав что-то.) Нет, не то сказала. Не во взгляде дело, а в ощущении. И пустота эта так никем и не заполнилась, так и осталась... Да ладно тебе, не кари себя… И не принижай. Ведь сама знаешь, что… А то, что вот… ты пишешь, а, значит, есть, что сказать людям, а во мне такого не накопилось… (Встала, направилась к игровой площадке, наклонилась к внучке, застегнула ей курточку, слегка шлёпнула по попке, что-то строго сказала, погрозив пальцем, подошла ко мне, присела.) А хочешь хотя бы теперь расскажу о себе? Может, в какой-либо рассказ сунешь. (Рассмеялась.) Ну, не обо мне напишешь, так о ком-то… Вот и спасибо. Вот и слушай. Ведь теперь мы… (Бегло взглянула.) Ну, может быть только я копаюсь и копаюсь в своей жизни… Не только я, но и ты? Значит поймёшь… А почему «только не сейчас»?.. А-а, голова побаливает. Ну, хорошо, не сейчас, так не сейчас… после обеда. И встретимся здесь же. Идет? (Не ожидая ответа, встала, направилась к корпусу.)
Что я помню об Ирине? А почти ничего. И записей о ней не делала. И не дела потому, что казалась мне не интересной, - понятной и… плоской что ли? Когда была моей ассистенткой, умело и вовремя исполняла всё, что не скажу, не спорила, хотя иной раз во взгляде мелькало недоумение. А потом, став вторым режиссером, на летучках не присоединялась к тем, кто пробовал «растерзать» мои передачи (в таких коллективах всегда найдутся подобные «оппоненты»), но и не поддерживала. И к такому её поведению я относилась спокойно, - не проявляет злых эмоций, агрессии ко мне, ну и хорошо. Так почему же ей казалось, что я именно «сторонилась» и «отпрыгивала» от неё?
- И всё же есть в нас с тобой что-то общее, да? (Взглянула чуть вопросительно.) Ну, что ты пожимаешь плечами? Ведь не зря же я… (Встала со скамейки, кивком пригласила в аллею сосен.) Не зря же я к тебе тянулась… К непонятному тоже тянутся? Может быть, может быть. Но не думаю, что это было причиной. Понимаешь в чем дело… (Наклонилась, сорвала первоцвет, понюхала.) Нет, не пахнет. (Отбросила его.) Ведь к тому времени у меня был уже третий муж, а ты… ты всё жила и жила с одним и тем же. (Неожиданно рассмеялась.) Да не думай, что завидовала, нет! Просто хотелось понять, как это тебе удаётся? Вот и… да и не только это. (Глядя под ноги, помолчала, чему-то усмехнулась.) Иногда мне хотелось подражать тебе в каких-то поступках, и даже в движениях, одежде. И делала это. А ты не замечала. Конечно, меня это огорчало, хотя... (Снова усмехнулась.) Если бы ты и заметила, то я не обрадовалась бы… Да, согласна, человек противоречив… да-да, в нас много такого, чего и сами не можем понять, но ведь со временем хочется всё больше и больше…
Вспомнила! В те годы* случилось страшное землетрясение в Армении. Был объявлен сбор средств для пострадавших, и мы перечислили какую-то сумму. Конечно, говорили об этом трагическом событии и на работе, - кто-то тоже перечислил деньги, кто-то сомневался, что они дойдут до потерпевших, кто-то просто не захотел этого делать («Пусть государство помогает!»), а Ирина… Она молчала, но через несколько дней подошла ко мне и сказала, что тоже перечислила какую-то сумму, на что я (про себя) удивилась: зачем говорит об этом? А ведь могла бы тогда не просто удивиться, но и расспросить о её запоздалом решении... Да, только когда подросли дети и ритм жизни стал не столь стремителен, начала я внимательней приглядываться к тем, кто оказывался рядом. А жаль. Ведь столько пронеслось мимо!
- Эти современные дети… (Она вскочила со скамейки, устремилась к игровой площадке, что-то сказала внучке, только что соскользнувшей с катальной горки, возвратилась ко мне.) Эти современные дети еще своевольней моих. Ведь тысячу раз говорила ей, (Кивнула в сторону площадки.) чтобы… Ну, съехала пару-тройку раз и хватит, а она!.. Как почему «хватит»? Да хотя бы потому, что пора ей привыкать к дисциплине и слушать меня, а то… Распускают детей! Не-ет, я своих держала в ежовых рукавицах… да и теперь держу, а как же иначе? Они же, мои девочки, сами ни-ичего не могут решать, вот и… Ой, да брось ты! Ну как я могла сломать их волю? (Взглянула с искренним удивлением.) Ведь они такими и родились… в своих отцов пошли, вот и воспитывала, чтобы не были похожи на… (Погрустнела.) Но не получилось. (Махнула рукой) А, что об этом говорить? Пока жива, буду их вести, а уж потом… Да нет, их мужей не воспитываю в своём духе, (Усмехнулась.) но стычки с ними бывают. (Вздохнула.) И, к сожалению, часто.
Люблю вот такие дни! Еще не жарко, пасмурно, слегка моросит, отчего всё видимые краски словно проявляются и становятся полифоничнее, заметней. А еще в такие дни воздух наполняется запахами земли, травы, деревьев, цветов… а теперь и сосен, поэтому каждый вдох, как вкусный коктейль, хочется «пить» как можно дольше. Да и здесь, в срубленном из дерева детском домике, так хорошо сидеть и в прорубь окна смотреть на раскинутый под стволом сосны и ставший от мороси еще более ярким лохматый травяной коврик, а из двери – на деревянные качели, ждущие своих «клиенто»… Но, кажется Ирина идет… посматривает по сторонам. Меня ищет? Да, похоже. И уже увидела, взмахнула руками…
- Привет! Ждёшь солнца?.. Ой, а я не люблю такую погоду, мне подавай солнце! (Засмеялась.) Ведь при солнце не только теплее, но и лучше видно… Ну, как зачем «лучше видно»? Когда всё видишь, то чувствуешь себя уверенней, комфортней… А-а, ну, если говорить о таинственности, «скрытой сумерками», то да, конечно. (Присела напротив, взглянула вопросительно.) Но скажи, зачем тебе таинственности? В жизни чем меньше их, тем лучше. Мой-то, второй… (Протянула руку к окну, зачем-то решительно смахнула капли дождя с бревна-подоконника, посмотрела на пальцы, вытерла о подол широкой юбки.) Он тоже любил тайны, любил докапываться до них. Как-то спросила: а зачем тебе знать, если ли жизнь на Марсе? Что нам от этого, богаче что ли станем? А он… (Махнула рукой.) Может, и из-за этого не сжились. А, впрочем, и третий был тоже… (Покрутила у виска пальцем.) Да понимаешь, когда выходишь замуж, то надеешься, что мужик будет мужиком… Ну, как «что такое мужик»? Этот тот, кто хорошо зарабатывает, кто кроме как о семье ни о чём не думает, а Лёшка… ну, мой третий, всё искал для себя того, что закрутило бы его, завертело… Ага, так и говорил. Вот и доискался… (Замолчала. Глядит на нижнее бревно проруби окна. Снова хочет смахнуть капли, задержавшиеся между сучками? Нет. Только вздохнула.) А-а, что теперь – об этом… (Хотела встать, но…) А то и доискался, что сам напросился в Афган* и не вернулся.
Наверное, летом это озерцо – прелесть! Вокруг лес, по берегам – песочек. А вода какая прозрачная! Ну да, она же очищается лесом, через который пробирается Снежка… речка моего далёкого детства. В летнюю жару хорошо бы здесь поплавать, но пока… А, впрочем, и теперь отрадно. Тишина-а! И заходящее солнце так красиво опускается в отражённые тени деревьев другого берега! Да и воздух... Не воздух, а бальзам. Но надо идти к ужину, да и Ира, наверное, меня обыскалась. Странная всё же особа. Уж очень конкретна, категорична. Ну да, поэтому и не подпускала её. Боюсь таких... нет, не боюсь, а просто сторонюсь. Помню, как однажды устроила она настоящую забастовку против нашего начальства, грозясь не уходить из кабинета до тех пор, пока именно ей не повысят премию. И не уходила два дня, оставив своих девочек на соседей, а подруги приносили ей еду. И приезжали тогда представители обкома профсоюзов «выяснять ситуацию», а растерявшийся начальник собирал нас и спрашивал: что, мол, делать с взбунтовавшейся? Не помню, чем закончилась её забастовка, но я… Нет, не поддержала её. И не поддержала потому, что не могла понять… принять: ну как можно устраивать такой моноспектакль только из-за небольшой прибавки?
- Хочу посоветоваться с тобой. (Ирина замолкает, смотрит на жёлтые плитки дорожки.) Понимаешь в чём дело… (Выпрямилась, вздохнула.) Собираюсь еще раз выйти замуж, но пока не решаюсь. А вдруг опять он, мой новый… (Вяло усмехнулась.) тоже окажется… Да нет, пока не такой, как те, вроде бы другой, но ты же говоришь, что люди меняются… Да, конечно, меняются и к лучшему (Опять усмешка.), но мой опыт подсказывает, что чаще – к худшему… Ну, почему ты думаешь, что это худшее – лишь моё восприятие, а не на самом деле… Ну да, все мы - разные… ага (Взглянула коротко.), и надо понемногу, осторожно с каждым… (Хохотнула, подхватилась, сделала несколько шагов к скамейке напротив, села.) Да пойми ты! (Почти прокричала оттуда.) Мы и так живём один миг, а я буду «понемногу и осторожно»?.. Молчишь. (Встала, подошла, села рядом, чуть заискивающе посмотрела в глаза.) Ну, ладно, не замыкайся, не отпрыгивай от отшитой, как раньше, я же, к тебе по-хорошему, как всегда… (Притронулась к плечу.) Просто хочется, чтобы посоветовала… А ты и увидишь моего нового. Я же завтра уезжаю и он приедет за нами на машине вот и познакомлю. (Почему громко зашептала на ухо?) Верю, верю тебе и теперь, поэтому и прошу… (Приобняла, наклонилась, улыбнулась.) Давай договоримся так: понравится он тебе, не понравится, но ты скажешь о нём всё, чтобы я... (Хохотнула) Чтобы я вовремя сориентировалась. (И, не ожидая согласия...) Скажи-ка номер твоего мобильника.
Накануне нашего расставания мне приснился сон: длинный подвесной мост, на нем мечутся люди… какой-то мужик рвётся пролезть меж прутьев металлического заграждения, чтобы спрыгнуть в воду, рядом плачет, заламывая руки, молодая женщина… наверное, уговаривает не делать этого, ведь высоко и если спрыгнет!.. Но тот уже лезет и на заграждение… нет, пробует протиснуться и под него, а женщина всё так же говорит, говорит ему что-то, но он – опять, опять… Помочь ей спасти его? И подхожу, говорю: давайте, мол, лучше напишу о том, что с Вами случилось. И он вроде бы соглашается, начинает рассказывать, но я не слышу его!.. и передо мной только – его темно-синяя рубашка, розовое круглое лицо, рот с одним большим зубом… а во мне уже крутится, крутится: ну зачем мне это?.. Но тут подходят какие-то женщины в пестрых нарядах, начинают рассказывать, что они – из самодеятельности и что поют уж очень хорошо… А это зачем? Да и записывать их рассказ не могу, - ни бумаги со мной, ни ручки… Может, шепнуть той, которая только что была рядом, что б купила?.. Но где же она? Ведь уже – другая, в ситцевом красивом платье и белой, усыпанной бисером шапочкой на голове… и говорит мне о чём-то степенно, с достоинством… хотя опять же не слышу!.. и лишь любуюсь её красивым лицом, опять думая: да и это зачем?..
Никогда не пытаюсь разгадывать снов, ибо думаю, что они - своевольное сплетение из ощущений от увиденного, услышанного, вот и этот… Но утром, прогуливаясь в алле сосен, снова думалось: да, при встрече с Ириной меня увлекло то, что сидит во мне накрепко желание услышать человека и понять… (Хотя и пробую от этого иногда защититься: «Ну зачем мне это?») И не только понять, но и принять его мир. Но было ли... есть ли подобное в ней, - принимать и впускать в себя другие миры? Судя по её рассказам – нет. Может, поэтому и тянется к «другому».
На следующий день, познакомив меня с «новым», она уехала, а я... Когда впервые смотрю на человека, то зачастую не надо и слов, чтобы знать: поймём ли друг друга? Так же случилось и при встрече с Николаем, - с первого взгляда, наш диалог «зацепился» и хватило нескольких слов, чтобы понять то, что хочет сказать он, что отвечу я, а, значит… Бедная Ирина! Ведь твой «новый» и есть та самая противоположность, к которой ты тянулась, но которую не принимала и пыталась переделать по-своему, так что не будешь с ним счастлива. Но скажу ли тебе об этом, когда позвонишь? Едва ли. А если и скажу, - поверит ли?
*7 декабря 1988 года в 11 часов 41 минуту по местному времени в Армении произошло катастрофическое землетрясение.
*Афганская война (1979-1989) - военный конфликт на территории Демократической республики Афганистан.