Излагаемое в данной главе, не обвинительный акт кому бы то ни было из причисленных к лику «гениев», а всего лишь выражение позиции, которая однозначна – я признаю только ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ «гениальность». Все иные «гениальности» - от лукавого. Согласитесь, все мы, смертные, рождены и состоим из индивидуальных пороков и достоинств. И никакой «гений» не исключение, льгот от божественной природы-Матери не имеет. Я считаю неподобающим затушевывать, обходить молчанием или смягчать что-либо, когда речь идёт о личности, будь она хоть трижды «гениальна», как о том кричат фанаты-идолопоклонники.
Само понятие «гений» - это высшая степень общего специального умственного дарования и творческой способности.
Исходя из этого классического определения, будем критичными и признаем, что Пушкин А.С. «высшей степенью общего специального умственного дарования» не обладал, как и особой «творческой способностью», чего до своей смерти не признавал.
Образцом искренности оценки своей личности считаю империатрицу Российскую – Екатерину II, ВЕЛИКУЮ, запечатлевшую в своих «Записках» следующее: «Я знала, что я человек, следовательно – существо несовершенное.» Заметьте – ни о какой «гениальности» своей ни слова, как-то принято кричать по адресу, подчас, самой посредственной личности, как в данной статье о Пушкине, о котором ор на весь мир: «Гений!»
Не будет лишним напомнить сказанное и написанное истинно одарённым профессионально Стендалем: «В каждом из миров, которые движутся над нами, есть своё солнце, а для соседнего мира это солнце – всего лишь звезда, более или менее яркая, в зависимости от расстояния. Вот почему Гендель – солнце Англии – является только звездой первой величины для родины таких композиторов, как Моцарт и Гайдн; а если спуститься ближе к экватору, то для счастливого обитателя берегов Позилиппо Гендель окажется лишь обыкновенной звездой»
Это драма нашего поколения. Мы в России готовы увенчать лаврами любого проходимца, которого знала лишь богема, как то было с Пушкиным. А богема
лукаво помалкивает, что отличительной чертой Пушкина являлась необузданная похотливость, как допинг для творческого вдохновения. Без «Музы-вдохновительницы» он просто писать не мог, что сам «гений» подтверждает, как и знающие его современники в своих воспоминаниях, письмах и других документах.
Этими «Музами-вдохновительницами» он и прославился как ПОЭТ.
Но как Человек прославился патологической похотью, выраженной в медицинской терминологии как «Нарцизм» и «Мизогиния» то есть самавлюблённость и женоненавистнечество.
Полюбуйтесь «гением» - Пушкиным, КАК ЧЕЛОВЕКОМ:
««Сверчок» прыгает по бульвару и по ****ям...,» - писал Тургенев Вяземскому 18 декабря 1818 года«Пушкин простудился, - доносит Тургенев летом 1819 года, - дожидаясь у дверей одной ****и, которая не пускала его в дождь к себе для того, чтобы не заразить своею болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»
Пушкин был совершенно неутомим в своих похождениях. Ничто не могло остановить его: ни недостаток средств, весьма неохотно отпускавшихся мелочно скупым отцом, ни благие советы солидных друзей, подобных Жуковскому и Н. М. Карамзину, ни постоянная опасность стать "жертвой вредной красоты".
А вот письмо «гения» - Пушкина к П. Б. Мансурову, гвардейскому офицеру и члену полубордельного общества "Зеленая Лампа", в состав которого входил одно время и Пушкин: «27 октября 1819 года. Насилу упросил я Всеволожского, чтобы он позволил написать тебе несколько строк, любезный Мансуров, чудо-черкес! Здоров ли ты моя радость; весел ли ты, моя прелесть -- помнишь ли нас, друзей [мужеского полу]. Мы не забыли тебя, и в семь часов с 1/2 каждый день вспоминаем тебя в театре рукоплесканиями, вздохами и : свет ты наш Павел! что-то делает он теперь в великом Новгороде? Завидует нам и плачет о Кр... (разумеется, нижним проходом). - Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по прежнему подымаются на нее телескопы и...- но увы... ты не видишь ее, она не видит тебя.- Оставим элегию, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших - все идет по прежнему; шампанское, слава богу, здорово, актрисы также - то пьется, а те ...... - аминь, аминь, так и должно. У Юрьева п...... слава богу здоров -- у меня открывается маленький; и то хорошо. Всеволожский играет; мел столбом! деньги сыплются! Сосницкая и князь Шаховский толстеют и глупеют - а я в них не влюблен, однакож ж его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру. Толстой болен - не скажу чем - у меня и так уже много ... в моем письме. Зеленая лампа нагорела - кажется гаснет - а жаль - масло есть (т. е. шампанское нашего друга). Пишешь ли ты, мой собрат - напишешь ли мне, мой холосенькой, поговори мне о себе - о военных поселениях - это все мне нужно - потому, что я люблю тебя и ненавижу деспотизм - прощай лапочка. А. Пушкин».
Сердечная рана затянулась, и освободившееся после Бакуниной место заняла хорошенькая вдовушка Мария Смит. Ее девичья фамилия была Шарон-Лароз, и она приходилась дальней родственницей директору Лицея Е. А. Энгельгардту. Пушкин мог встречаться с нею на квартире у своего директора, часто приглашавшего лицеистов к себе на семейные вечера. Здесь занимались музыкой, разыгрывали шарады и выдумывали другие подобные развлечения. Мария Смит считалась одною из наиболее интересных дам этого кружка. Пушкин обратил на нее внимание еще тогда, когда его помыслы были заняты Бакуниной. Позднее он, повидимому, влюбился в нее, но не сильно и не надолго.
В 1816 - 1817 годах Мария Шарон-Лароз ( в замужестве Смит) - хорошенькая вдовушка, появляется в стишках под именами Лилы и Лиды. В не совсем пристойных посланиях Пушкин описывает свою любовь, сначала не разделенную и отвергнутую, а потом достигшую всего, чего только можно желать; говорит о таинственных ночных свиданиях и о страхе красивой вдовы, которая, принимая юного любовника, боится загробной мести мертвого мужа. Никогда впоследствии Пушкин не вспоминал о Марии Смит, но осквернить в истории её имя Пушкин постарался.
Получив «облом» в театре, воспитанник гусарских пирушек и их Царскосельсих див, переметнулся в петербургский салон княгини Евдокии Ивановны Голицыной (Измайловой в девичестве), прозванной в свете La princesse Nocture. Некоторое время она была его Музой-вдохновительницей. Под её очарованием Пушкин написал «Простой воспитанник природы» и «Краёв чужих неопытный любитель». С этой женщиной Пушкин познакомился немедленно после выхода из лицея. Она была почти на двадцать лет старше Пушкина, но ещё поражала своей красотой и любезностью. Судьба ее довольно необычна. Совсем юной девушкой она, по капризу императора Павла, была выдана замуж за богатого, но уродливого и очень неумного князя С. М. Голицына, прозванного дурачком. Только переворот, устранивший Павла, дал ей способ избавиться от мужа. Она разошлась с ним и начала жить самостоятельно. В ее доме был один из самых известных и посещаемых петербургских салонов. Князь П. А Вяземский, хорошо знавший Голицыну, рассказывает, что «устроила она жизнь свою, не очень справляясь с уставом светского благочиния. ... ... По вечерам немногочисленное избранное общество собиралось в этом салоне таинств. Не просто у нее сходились гости, а посвященные... В медовые месяцы вступления своего в свет Пушкин был маленько приворожен ею...» В декабре 1817 года, т. е. как раз в те «медовые месяцы», когда Пушкин впервые появился на сцене большого света, Н. М. Карамзин писал Вяземскому: «Поэт Пушкин у нас в доме смертельно влюбился в пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви. Признаюсь, что я не влюбился бы в пифию: от ее трезубца пышет не огнем, а холодом».
Месяцев восемь спустя А. И. Тургенев извещал того же Вяземского: «Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал, делает визиты б....., мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк».
Несколько времени спустя [в письме от 3 декабря 1818 года] Тургенев опять вспоминает Голицыну: «... жаль, что Пушкин уже не влюблен в нее, а то бы он передал ее потомству в поэтическом свете, который и для нас был бы очарователен, особливо в некотором отдалении во времени».
Он выехал из Петербурга смертельно утомленный разгульной жизнью, которую там вел, и снедаемый горькими воспоминаниями о неудовлетворённой любви. Сверх того, в последние месяцы перед от'ездом он испытывал жесточайшее нервное возбуждение - результат позорящих слухов, распространявшихся на его счет в петербургском обществе. Он был вне себя и едва не натворил величайших безумств. После от'езда наступила реакция, сопровождаемая глубоким упадком телесных и нравственных сил.
О Музах-вдохновительницах Пушкина-ПОЭТА, и как ЧЕЛОВЕКА в следующих главах.