Глава 30 Чёрная гора.
– Ваш друг и защитник погиб, – новость сообщает конечно Щуп. Рядом с ним трое наёмников, не считая Глузда. Личный Анин страж никогда и никуда не отлучается. Все воины – верхом.
– Ваш друг погиб, – повторяет командир охраны не без сочувствия. – Он был лучшим воином из тех, кого я знал и знаю, но его противник оказался сильнее.
Девушка молчит и это пугает наёмника больше воплей и проклятий. Непривычно.
– Вы можете не верить мне, госпожа Анна, но вот свидетель. – Щуп подтягивает поближе рослого, измученного раба. – Он всё видел. Я разрешаю вам говорить с ним.
Не дождавшись ответа и на этот раз, воин дёргает верёвку, привязанную к запястью раба:
– Говори.
– Я видел, – покорно бормочет тот. – Я был среди тех, кто шёл впереди и видел: первый воин пропал со следа. Господин, – раб испуганно косится на Щупа, тот одобрительно кивает, мол продолжай, всё правильно. – Господин послал вперёд молодого воина с двумя мечами. И тот тоже пропал. Перед этим он двигался так, будто сражался с кем-то невидимым. А потом господин послал меня. Но там ничего не было кроме следов и капель крови на снегу. Крови совсем, совсем немного…
– Пшёл вон, – перебила раба девушка, глядя в упор на своего главного тюремщика. – Да, да, я именно тебе это говорю, Щуп.
Растерянность отразилась на всех лицах вокруг: у наёмников, у мальчишек-слуг и только лицо Щупа смягчилось, как будто он наконец-то добился желаемого:
– Зря вы так, госпожа Анна, – загудел он примирительно. – Ваше горе я понимаю, но служба наша такова: вольные бродяги долго не живут. А смерть вашего друга хорошей была: быстрой, без мучений.
– Свали? А? – огрызнулась Аня. – Может хватит мне душу рвать?
– Уйду, конечно, – охотно соглашается наёмник. – Я душу вам рвать не хочу. Я об Ирише думаю.
Аня стиснула зубы. Затянувшуюся паузу оборвал опять-таки командир охраны:
– К вечеру мы у Чёрной Горы будем, – пояснил он. – А там – закон: кто чужой в гору войдёт – назад не возвращается. Мне и моим товарищам в Гору пути нет. Да и не надо. Мы рядом, в городище, на постое будем. Так может и Ириша с нами? У каждого конечно свой путь, но девочке-то жить и жить. Вы подумайте. До вечера недолго осталось.
Да, до вечера осталось не долго. Солнце в зените. Снег сверкает и искрится, а из-под него, как сухие кости лезут белые, окатанные валуны. Выровненная дорога вьётся между неподъёмными глыбами, а впереди ясно виден ровный конус Чёрной горы, похожий на огромную, египетскую пирамиду. Верхушка у горы срезана и приподнята, как крышка, а между ней и основой вставлен огромный, сияющий серебристо-белый шар с широкой, чёрной, продольной полосой по экватору. Картинка, навязчиво напоминающая Ане пирамиду с глазом на американском долларе. Неожиданное сходство. Словно не в другом мире всё происходит.
Тряская рысь лошадей, стук копыт по камням, а гора всё ближе и ближе. Солнце скатилось к заснеженным верхушкам гор у горизонта. Шар на вершине Горы сияет кровавым, отражённым светом умирающего дня. Чёрный провал в обрамлении факелов – ворота в Гору.
Череда чёрных воинов вытягивается из Горы, как чёрные, одинаковые тени и лишь красный глаз во лбу каждого из них разрушает это сходство. Свистят бичи в воздухе, смачно и звучно врезаются в беззащитные тела: надсмотрщики-подростки загоняют в Гору рабов-носильщиков с грузом. Вот скрываются в чёрном провале носилки с Блонди. Дочь сопровождает Сивый. Спешившийся Глузд придерживает под уздцы лошадей:
– Госпожа Анна, госпожа Ириша, в Гору верхом нельзя.
– Ваш путь закончен, госпожа Анна. Осталось лишь исполнить предначертанное, – это Сириус. Облачённый в белые одежды, он выходит из носилок, отсылает рабов с носилками прочь, к охране. Рядом со Слугой – три юнца-ученика.
Аня спешивается:
– И что теперь?
– Входите, госпожа Анна. Владыка Мира и Повелитель Мёртвых ждёт вас.
От любезности Чёрного стынет сердце. Аня через силу растягивает губы в улыбке, похожей на оскал:
– А если я откажусь?
И тут же нарывается на угрозу:
– Ваша служанка здесь.
– Спасибо, что напомнили, – оскал ещё шире. – О ней я и хочу поговорить. Именно с вами и именно сейчас. Я хочу …
– Ты? Хочешь?
– Да. Я хочу, чтобы Ириша сама выбрала свою судьбу.
На лице Сириуса ложится выражение брезгливости. Это Аня видит, но отступать не собирается. А вот то, что за её спиной Щуп изо всех сил машет головой, безмолвно умоляя «Мудреца» согласится – естественно видеть не может. И Мудрец ответил. Не пленнице, а начальнику охраны разумеется, но Аня не поняла этого:
– Что ты хочешь?
– Чтобы Ириша осталась здесь и сама решила, что будет делать дальше и с кем она пойдёт. И чтобы никто не мог её ни к чему принудить силой или угрозами, – почувствовав за спиной движение, она повернула голову, скосила глаза, но Щуп равнодушно встретил её гневный взгляд.
– Что ты хочешь, дева? – наконец-то снисходит до неё Чёрный маг.
– Чтобы Ириша попыталась вернуться, а не шла бы за мной в вашу Гору.
– Вернуться? Одна?
– Это решит она. Пусть только никто не препятствует ей идти туда, куда она хочет идти.
Брезгливая гримаса опять ложится на лицо Сириуса: «Ну и дура же ты» – почти читает Аня у него по губам.
– Твоя рабыня тебе не нужна?
– Не нужна. Я её отпускаю.
– Твоё право, дева.
– А ты поклянёшься, что никто из слуг и рабов твоего господина не причинит девочке вреда, не прикоснётся к ней, против её воли и не станет препятствовать ей идти туда, куда бы она ни пошла, или вам придётся тащить меня в Гору силой. А ведь в пророчестве кажется сказано, что Избранная войдёт сама?
На лице Сириуса лежит печать стойкого отвращения к «бабьей дури», но за спиной Ани Щуп умоляюще округляет глаза и кивает, кивает, кивает. Сейчас для него важно, чтобы соплячка не вошла в Гору. Оттуда возврата нет. Он с расчётом сказал об этом Анне и, как видно, не напрасно.
– Клянусь, никто из слуг и рабов моего господина не прикоснётся к твоей рабыне, вопреки её воле и не станет препятствовать ей идти туда, куда она захочет идти.
«Ну ты и дура!» – думает маг. Хорошо хоть не озвучивает и Аня понимает его: у Иришы ни еды, ни лошади, а вокруг – мороз. Небольшой, градусов до пяти, и всё-таки его вполне хватит убить задремавшего. Но … до жилищ псоглавцев меньше суток пешего хода, а они (Аня верит в это) девочку примут и укроют. Более того, перемещаясь с пастухами от селения к селению, Ириша вполне сможет добраться до границ владений Повелителя мертвецов. Так что пусть Мудрый Муж брезгливо кривится. Девочке это только на пользу. Главное сейчас то, что клятва принесена и нарушать её Сириусу нет никакой выгоды. Так он думает. Хуже, что Ириша в шоке:
– Госпожа Анна, я …
– Двух жертв достаточно, – обрывает её Аня и поясняет. – Гастас мёртв. Меня тоже скоро не станет. Постарайся выжить хотя бы ты.
– Госпожа…
– Больше я тебе не госпожа. Это мой последний приказ тебе. Последний и единственный.
– Госпожа…
Не оглядываясь, Аня решительно шагает к воротам: «Посмотрим, что за кровавый фарс разыграет напоследок Некромант.»
Два чёрных воина-циклопа с факелами оказываются впереди неё. Трое – сзади. Ну, да! Она же гостья! Желанная и долгожданная. Ей полагается почётный эскорт.
……………………………………….
Ириша жмётся к камню, чтобы не попасться никому под ноги. Она видит, как скрывается в горе последний воин в чёрных доспехах, как захлопываются тяжёлые, окованные медью створки ворот. Два стража, подобные статуям, замерли возле них.
– Ладно, поглазела и будет! – рука Щупа стискивает её плечо. – Пошли.
Девочка не успела возмутиться. От низкого, звериного рычания завибрировал воздух вокруг. Оба стража, как один, развернулись в их сторону. На обнажённых лезвиях чёрных мечей отразились багровые отблески факелов. Щуп понял, с неохотой разжал пальцы:
– Ладно, признаю: Анна не такая уж дура. Сумела защитить тебя. Тихо, парни, – он отступает на несколько шагов, – я её ни к чему не принуждаю. Только приглашаю в людскую. Там горит огонь в очаге, на столе – каша с мясом и пиво. Есть тёплая кровать. По крайней мере половину своей я уступлю девочке охотно.
Рычание в ответ. Уже не угроза – предупреждение.
– Я понял. Но она ведь может и сама за мной пойти.
– Я не пойду. Госпожа Анна …
– Анна мертва, – перебивает девочку Щуп.
– Она жива. Я знаю.
– Только до рассвета. Впрочем, – наёмник кривится, – многие из тех, кто вошёл в эти ворота, и заката-то не переживут. А вот ты можешь выжить.
Ириша молчит, но командир уже обрёл прежнюю самоуверенность:
– Ладно, оставайся. Мне некуда спешить. Ночью ещё похолодает. А дверь в людскую я велю не запирать. Ох, и «согрею» же я тебя, когда ты, полумёртвая от холода приплетёшься к нам. Но жить ты будешь. И по рукам не пойдёшь. Запомни мои слова. Я зря не обещаю.
И он уходит, чуть не пятясь. Так душит его досада. Уходит к светящимся кострам возле жилого городка в стороне от Горы: кошары, амбары, конюшни, людские. Всё рядом, всё в пределах видимости.
Ириша в ту сторону даже не смотрит. Она садится на корточки, закутывается в тёплый плащ, стараясь не касаться промёрзших камней. Одна. Чёрные циклопы у ворот – не в счёт. Слёзы сами по себе текут по обветренным щекам девочки редкими, крупными каплями.
………………………….
Где-то за спиной Чёрные с громом и скрипом затворяют ворота в Гору. Впереди тянется неровный коридор, прорубленный в массиве чёрного камня. Вместо факелов здесь – каменные чаши с нефтью на полу. Первые стражи-факельщики нефть поджигают, последние – гасят, накрывая пламя прутяными, промазанными глиной крышками. Гулко звучат шаги. На стенах, не без труда можно рассмотреть росписи: яркие и светлые. Здесь и реки, и поля, и леса, утрированно-изящные силуэты животных и людей. Сажа от светильников чёрными мазками пятнает светлые сцены жизни. Хозяевам похоже на это плевать.
Повороты, ниши, ответвления. Целый лабиринт. Без провожатых здесь делать нечего. Провожатые есть: закованные в чёрную броню, одноглазые стражи.
Свет, заливающий огромный зал ослепляет в первое мгновение, но с шага Аня не сбивается. Хотя бы потому, что подсознательно ждала чего-то подобного. Глаза быстро привыкают к перемене освещения. В сущности, в зале светло лишь по сравнению с мрачной полутьмой подземных галерей. Светильников много: чаши с горящей нефтью на полу, факелы в гнёздах по стенам. Сверху, сквозь хрустальный шар, льётся дневной свет. Массивные колонны из чёрного, полированного гранита, поддерживающие каменный свод, украшены цельными сростками-друзами крупных кристаллов: прозрачных, голубых, красных, зелёных, фиолетовых – тоже отражают свет. Выглядит это пёстро, броско, богато и … тесно.
Колонны вздымаются, как деревья в лесной чаще: величественно и хаотично. Где-то – гуще, где-то реже. Множественные тени густой сетью сумрака накрывают и без того чёрный, шершавый камень пола. Весь, кроме …
Огромный, белый, мраморный круг, свободный от всего, кроме света, блестит в центре зала, как зеркало. Прозрачно-стеклянная дорожка из прозрачного горного хрусталя сплошным, блестящим кольцом окружает матовую белизну мрамора.
Сириус останавливает Аню примерно в пяти шагах от белого круга. Причем никто из присутствующих в зале даже так близко к хрустальному кольцу не подходит. Все они предпочитают тесниться под мрачной сенью каменного «леса».
Кроме чёрных стражей, застывших возле каждого светильника, каждого факела, возле ходов-нор, уводящих вглубь горы и просто у стен, в зале есть и люди. Первыми, глаз выделяет ближайшую, «белую» группу: седобородые мужи разной степени дряхлости. «Слуги» – по местной классификации. Всего их человек двадцать – двадцать пять, если не меньше.
Чуть дальше от круга, теснится группа мускулистых мужчин, одетых в бурое сукно и длинные, ниже колен, кожаные безрукавки, скреплённые на плечах и по бокам лишь верёвочками. Ане даже кается, что их «фартуки» забрызганы старой, забуревшей уже кровью, но «мясники» – далеко и рассмотреть что-то наверняка девушка не может.
К «Бурым» жмутся сколько-то там подростков. Сукно их одежд чёрное, а поверх длинных ряс накинуты безрукавки из цельных овчин кожей вверх.
Кстати, в зале не жарко. Так что белый, тяжёлый плащ-хламида, на «Слуге» – не дань величию, а вполне утилитарный предмет.
Пришельцев-людей намного больше. Это и оборванный, измождённые рабы, наконец-то избавленные от ноши. Самые крепкие и выносливые. Это и подростки-прислужники, надсмотрщики. А вот и Сивый: держит за руку перепуганную Блонди. Рядом с Аней – Сириус. Седина его волос – самая чистая в зале. Три его ученика стоят рядом с массивным сундучком.
Серебрянный звон кажется идёт ото всех колонн и стен разом, наполняя и чаруя души своей чистотой и монотонностью. Многоцветные блики вихрем закружились снутри светового столпа, снисходящего от сияющего шара в вышине до белого мрамора пола.
– Владыка, спустись!
Как один, слуги некроманта падают на колени, вздымая вверх руки.
– Повелитель, приди! – все они разом распластываются на полу.
– Владыка, спустись! – руки вверх.
– Повелитель, приди! – люди стелются по камню.
Неподвижно застыли на своих постах чёрные стражи. Стоит Аня, напряжённо вглядываясь в пёструю, световую круговерть. Лежащий Сириус настойчиво дёргает свою пленницу за полу плаща. Бесполезно. Девушка твёрдо решила рассмотреть всё «явление» до мельчайших подробностей.
Блики в центре столпа уплотняются и сливаются, на глазах формируя расплывчатую, человеческую фигуру, такую же бело-золотую, как льющийся сверху свет.
– Владыка, спустись!
Бело-золотой призрак в центре белого круга с размаху бъёт посохом по каменным плитам. Грохот со всех сторон обрушивается на зрителей.
– Повелитель пришёл!
Тишина. Почитатели пали в ниц. Аня ясно видит, как под толстым плащём дрожит спина распластавшегося на полу Сириуса. От восторга? От страха? Поди, разберись. Она сама ощущает внешнюю вибрацию, как слабый ток, бегущий по телу, лёгкое пощипывание на ключицах. Раньше такого с ней никогда не было. А материализовавшийся окончательно маг, медленно и величественно шествует через белизну круга к пришельцам. Каждый его шаг сопроводается слабым ударом посоха по звонкому мрамору: «Цок-цок, цок-цок».
Край одеяния тащится по белым плитам. При каждом шаге, чуть приподнимая рясу, выглядывают по очереди носки пурпурно-красных башмаков. «Дышит» белый, с редкими, молочно-кофейными подпалинами мех подбоя на тяжёлом плаще. Не овчина, нет, это даже Аня понимает. Сам плащ на плечах Некроманта удерживает массивная, золотая застёжка с крупными, округло-отполированными густо синими самоцветами.
Поверх тёплой хлены Мага прикрывает ещё один, парадный, полотняный плащ. Его тонкие края отягощает цветной узор из мелких, драгоценных камней. Сам плащ заткан золотыми нитями и украшен нашитыми поверх ткани чёрными, змеиными шкурками. Змеиные хвосты, как бахрома тянутся по полу, издавая характерное шуршание, ясно слышимое в мёртвой тишине зала.
На долю мгновения Аня видит нечеловеческий, золотой отблеск его глаза и … Это – как удар. Пот прошибает тело, дыхание сбивается, но … нет! Она не падёт перед этой тварью в ниц. Но и в лицо ей смотреть не будет. Она …
Любопытство сильнее страха. Взгляд, пусть и искоса, сам тянется к лицу главного врага. Маг несомненно старше всех своих соратником: седая борода до колен, седые нестриженные волосы, собранные в косу, коей позавидовала бы любая красавица. Голова потенциального повелителя уже увенчана подобием фараоновой короны высотой никак не менее полуметра.
Красный башмак перешагивает хрустальную границу круга, тройной удар посоха по чёрному камню – дозволение подняться. Люди встают. Как-то медленно, неохотно. Особенно тянет Сириус. А вот Сивый взвивается вверх, как на пружине, небрежным пинком поднимая замешкавшуюся дочурку.
Звонкий голос, идущий сразу, со всех сторо, объявляет:
– Господин и учитель наш, Владыка мира и повелитель мёртвых, два твоих слуги вернулись из мира греха и порока в твою святую обитель с дарами, достойными твоего величия и их покорности.
Удар гонга ставит точку. Первым к хозяину торопится Сивый. Мужчина весь содрогается от нетерпения:
– Господин и учитель наш, Владыка мира и повелитель мёртвых, на ходу проговаривает он стандартную форму приветствия. – Я, ничтожнейший из рабов твоих, припадая к стопам твоим, кладу к подножию твоему жалкие дары свои.
К стопам господина он не падает, а толкает под ноги хозяину зависшую невесть в каких грёзах Блонди.
– Пусть ляжет невинная дочь моя, в подножие славы твоей!
Величественный и безмолвный наклон головы Учителя. Юнцы в чёрном, как свора мелких шавок бросаются на девушку, поднимают её, тянут во все стороны одежду. От неожиданности та даже верещать не может, лишь бестолково дёргается в руках сопляков, волокущих её на деревянный, невесть откуда вынесенный такими же сопляками, высокий и узкий лежак, ремнями притягивают к доскам руки и ноги жертвы.
Повелитель здешнего мира неспешно подходит к обездвиженной жертве, проверяет, констатирует брезгливо: «Да, она девственница» – вытирает руки о поданный слугой лоскут, отходит, неспешный и полный величественного презрения ко всему вокруг. На смену господину выходит Сивый. Он уже облачился в мясницкий фартук и в руке у него – нож.
Взгляд Ани скользит по лицам зрителей. Крик жертвы рвёт барабанные перепонки:
– Отец, не надо! Отец, умоляю! Отец!
Бесполезно, вопли переходят в визг и скатываются до хрипения. Зрители тянутся изо всех сил, боясь упустить малейшую судорогу несчастной.
«Импотенты вонючие, – чуть слышно, сквозь зубы шипит Аня, – Слабо им эту дуру просто оттрахать!»
Хрип обрывается. Взгляды зрителей сосредоточены на «благородном отце». Он буквально раздувается от гордости, когда с поклоном кладёт к ногам хозяина ещё трепещущий комок мяса. Аня нервно отводит глаза, вскользь замечая склонившихся над растерзанным трупом «мясников». Они тихо переговариваются. Нет, бурые явно недовольны проделанной работой. С чего бы это? А опьяневший от собственной жестокости Сивый кладёт к ногам повелителя второй дар: деревянную книгу. Дописал-таки. Что-то говорит. Аня его даже слышать не хочет. Повелитель кивает благосклонно, принимая дар, жестом отсылает Сивого в сторону. Очередь седовласого Сириуса. Этот лучше подготовился к встрече с хозяином.
Мальчики слуги без понуканий распахивают сундук с дарами. Первыми преподносятся инструменты. «Творение самого Мастера» – уже это располагает господина к Слуге. Некромант берёт дар в руки, рассматривает его даже с некоторым трепетом, гладит, словно сканируя, кивает утвердительно: «Да, это сделал Мастер. Редкий и достойный дар».
Следующее подношение – золото. Те самый девять кисетов из повозки, столько раз переходившие из рук в руки. Сивый в шоке: его обошли. Мужик и так ума невеликого, а тут и последнее соображение его оставляет. Он срывается с места, вцепляется Сириусу в волосы:
– Вор! Это моё золото! Я вёз его господину, а ты украл его!
Ярость обворованного оглушает. Все отшатываются. Сам Владыка пятится от своего новоявленного Слуги. Сивый повалил Сириуса, пинает его, месит кулаками:
– Вор! Негодяй! Мерзавец!
– Мой верный слуга, кто оскорбил тебя? – голос Отступника глубок и проникновенен. Даже сорвавшийся с катушек психопат, и тот замирает, медленно поднимает глаза на говорящего.
– Я – правосудие. Приди ко мне.
– Господин …
Скорчившийся на полу Сириус провожает своего врага ненавидящим взглядом. Ненавидящим и … торжествующим. Фарс. Всё фарс.
– Он украл золото, предназначенное тебе, господин, – со слезой ябедничает Сивый. – Тебе, господин!
– Да, мой верный слуга. И ты ищешь справедливости?
Взгляд мага предназначен не ей, но даже зацепившись за его краешек, Аня с трудом отводит глаза. Взгляд змеи, чарующий жертву, – такое сравнение приходит ей на ум. Сивый идёт на этот взгляд, на этот голос, приникает, весь содрогаясь от плача, к груди учителя.
Между разомкнувшимися губами Некроманта вспыхивает алое пламя. Поцелуй в лоб пронзает Сивого, как штырь, распрямляя, делая жёстким. Расцепив объятия, маг равнодушно обходит остолбеневшее, вибрирующее тело, наклоняется над поверженным:
– Ты оскорблён, мой верный слуга?
– Раб не может быть оскорблён или унижен в глазах господина, ибо он только раб. – Не смея поднято голову, Сириус целует край одежды Отступника. – Долг слуги – сохранить золото повелителя. Главный же дар…
– Говори.
Не в силах отвести глаз, Аня смотрела, как два «мясника» ведут безвольное тело Сивого к разделочному столу. Выпотрошенная тушка Блонди небрежно сброшена на кучу её же внутренностей и, как никогда, напоминает сломанную куклу. Подростки сноровисто освобождают тело мужчины от одежды. Рот Сивого широко раскрыт, глаза выпучены, а на лбу, на месте поцелуя, пылает алое пятно, как глаз у чёрных охранников.
Безвольное тело покорно ложится под нож и начинается неспешная, будничная работа по изготовлению очередной мумии-воина: без визга, судорог, воплей, но от этого ещё более страшная.
– … её имя – Анна, что на священном языке означает «Сошедшая с неба», – прорывает тишину шока голос Сириуса. Он уже стоит перед господином, нервно поправляя одежду.
– Ты долго шёл к этому.
– Да, господин, – Сириус трусливо отводит глаза. – Задача оказалась слишком трудной для меня, почти непосильной, но я справился, ибо сама Судьба была на нашей стороне…
– Ты уверен, что избранная – она?
– Да мой господин. Во-первых, она пришла одна за двумя, как и сказано в пророчестве. Во-вторых, её имя. Это больше, чем совпадение. В-третьих, же смиренно признаю, что не столько ваш раб, сколько сама Судьба привела деву к вашим стопам, господин.
– Смирение слуги угодно повелителю. И всё-таки … – маг подходит к ней почти вплотную, разглядывает с недобрым недоверием, – … она похожа на дешёвую рабыню, из тех, что носят воду для полива.
– Алмаз тоже не блещет красотой, мой господин, пока солнце истинной мудрости не озарит его, но нет в мире камня твёрже. Эта дева прошла полмира. Она ехала в повозке и верхом, спала вповалку рядом с безродными наёмниками, делила с ними пищу и тяготы пути. И эти дикари, вопреки собственным обычаям, подняли деву на щит, возвысив над собой. Наёмники в Буднем были готовы драться за то, чтобы «госпожа Анна» согласилась сопровождать именно их ватагу. Её дикие манеры приводят в ужас любого, образованного мужа, но между тем, богатейший и почтеннейший из купцов нашего Мира, Айрисфед добивался её любви с безрассудством зелёного юнца. Получив отказ, он даже послал людокрадов, чтобы похитить деву для него…
– А она действительно девственница?
Вопрос господина равен для слуг приказу. Откуда-то появляется второе ложе. Четверо мощных мясников валят на него девушку, хозяин лезет к ней под юбку. Недоверие на его лице мешается с любопытством:
– Точно, девственница…
Вздох облегчения вырывается из груди Сириуса:
– Разве раб осмелится лгать господину?
Рука мага проходит по её телу:
– Я не чувствую на ней даже следа силы.
– В мире девы силы нет ни у кого. Между тем, простыми касаниями, она, у всех на глазах, исцелила раненого воина – одного из низших слуг моего господина. Она единственная в Горе устояла при Вашем, господин, явлении. На деве нет силы, но сила нашего мира тянется к ней.
Пользуясь тем, что потрошители ослабили хватку, Аня выдирается из их рук, едва сдерживая брань.
– Она что? Немая?
– Она умна, мой господин. Умнее многих мужчин. В трёх мирах не найти девы, подобной ей. Даже тройной амулет сам пришёл к ней, покинув недостойного юнца… – Сириус того и гляди извиваться начнёт от страха и подобострастия. Некромант смягчается:
– Пусть так. Если ты не ошибся, завтра, на рассвете свершится предначертанное в скрижалях вечности: переломится Посох Смерти и вечная жизнь станет достоянием Избранных! А сейчас устройте деву с подобающим почтением и гостеприимством. Мы же займёмся делами насущными, а потом, друг мой, – рука господина ложится на плечо слуги, – мы вместе подкрепим наши силы и ты расскажешь мне всё, что видел и узнал в недостойном, низком мире.
Четверо подростков окружают девушку, оттесняя её от хозяина. Последнее, что видит Аня, покидая зал – как чёрные воины-циклопы поочерёдно подводят к Некроманту рабов под его огненный поцелуй.
Келья-камера холодна и промозгла, но один из подростков поджигает факелом нефть в осветительной чаше, второй разводит огонь в очаге, двое тащат мебель: настоящее кресло и стол. Накрывают его в стиле традиционной, однообразной роскоши века камня и меди: вино, хлеб, жареное мясо. Аня просит воды и слуги тотчас приносят её. Тут же, накаленными в очаге камнями отроки греют воду в объёмистой каменной чаше – ванна для дорогой гостьи. Прямо как в сказке: накормили, напоили, в баньке выпарили.
Аня раздевается и лезет в воду. Хорошо. Кроме воды к её услугам древесная зола с примесью жира и мылящаяся глина. Тут же – пучок мочала и рукавицы из конского волоса.
Пока гостья отогревается и оттирает полуторамесячную грязь, слуги приносят кровать – деревянный короб на четырёх ножках, набивают его овчинами для мягкости, стелют сверху два одеяла из куньих шкурок. Очень вовремя. От сытости и тепла гостья совсем раскисла и до постели добирается с немалым трудом.
Некоторое время слуги хлопочут, вычерпывая и вынося воду из чана, возвращая камни в очаг – чтобы тепло дольше держалось, гасят огонь в чаше и уходят наконец, даже не прикрыв за собой щелястую, чисто символическую дверь – не иначе для притока свежего воздуха.
И вот она одна. Рдеют угли в очаге, тепло и нежная истома охватили всё тело, только вот сонливость куда-то делась, зато перед глазами, как наяву проплывают недавние, кровавые сцены. Она – жертва и жизни ей осталось до рассвета.
Изменить ничего нельзя. Её родной мир далёк и недоступен. Чужой мир тоже отдаляется от неё с каждой минутой. Гастас – погиб. Так же легко, как и жил. Ириша пока жива. Хорошо бы ей дойти до Псоглавцев и жаль, что Аня ничем больше не может помочь девочке. А другие?
Лица плывут перед глазами: Тадарик и его хозяйка – долгих и счастливых им дней жизни. «Хороший дом, хорошая жена – что ещё надо человеку, чтобы встретить старость?» Разве что пару-тройку детей, чтобы жизнь малиной не казалась. Впрочем, отставной наёмник стареть пока не спешит. Ну и удачи ему, как и парням из Пристепья во главе с Громиром.
Гладкой дороги вам, воины, чтобы всем и в целости в родные дома вернуться.
И простолюдинам из Пристепья, тем что она лечила, и тем, что не удосужились заболеть – тоже удачи. Хотите Тадарика в воеводы? Доброе дело. За таким воеводой город будет как за каменной стеной. И, главное: со знатью хозяин постоялого двора ни помириться, ни сговориться уже не сможет – кровь между ними, а такое в этом мире не забывают.
Конные наёмники во главе с Неврисом? Не слишком хорошо знакомство начиналось, чего уж скрывать. Не глянулась бородатым рубакам Анина одёжка. Зато расстались честь по чести.
Женихи с Вала. А ведь хлопцы вы ну, даже очень неплохие. Добрых вам жён, юноши. И чтобы жизнь долгая, и чтобы детей полная землянка, и чтобы набегов на вашем веку не было.
Пехотинцы из Белого Клина – вечные бродяги. Вот уж кому: «Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой». В святые вас вряд ли кто запишет, но и чертями вы тоже не были.
Стая Лагаста с вожаком во главе. Этих стоит поимённо перебрать.
Вирья, хоть и новичок, а первым вспомнился: пахарь и воин. Тебе домой вернуться, к детям, к родне, к полю своему и добычу по дороге не растерять: две собачьи шкуры. Задача перед тобой великая: соплеменников бою с псами выучить. Хватит хищникам на мирных землях зло творить.
Рысьису, оглобле белобрысой, – жену найти. Дом у перелаза ты и сам поставишь. Деньжата есть. Пахать и сеять тебе там, конечно, с мечом у пояса придётся, ну да наёмнику к такому не привыкать.
Рагаст, Чагор, Стагас и Лагаст. Вас отчизна тянет. Скудная земля, воды больше, чем леса с пашней, но родина. Пусть примет она вас и бродяжничеством не попрекнёт. Особенно тебя, командир. Хватит тебе, Волчара, друзей хоронить. Жаль, Гастас с вами не пошёл…
– Всех вспомнила или забыла кого?
– Тебя забыла, – винится Аня. Травница из Белого Клина, как живая стоит в свете очага у каменной стены. – Ты ведь в Пристепье ушла? Как там дела?
– Какие дела зимой? Все весны ждут.
– Весны? А … – нелогичность происходящего доходит до девушки как-то до крайности медленно. – Я сплю? Да? Или …
– Спишь и я тебе снюсь. Или не я.
– Многоликая? По мою душу? А что во сне?
– Наяву мне сюда хода нет. – Обличье Травницы расплывается. Гостья молодеет на глазах.
– А почему не в облике Гнилой?
– Так ведь всё равно не боишься. – На собеседнице Анина, дорожная одежда, волосы её коротко острижены, молодое лицо опалено солнцем и ветром.
– Неужели я так выгляжу?
– И так – тоже.
– Попрощаться пришла?
– Можно и попрощаться.
– А можно?..
– Не знаю.
– Это ты и не знаешь? – Аня чувствует странный прилив ярости. Такой, какая бывает лишь во сне, когда с души сняты все препоны. – Ты! Богиня этого мира и не знаешь?
– Не знаю, – Многоликая невозмутима. – Не знаю, что можно ждать от тебя, человек из другого мира.
– Да что я могу?!
– Не знаю.
– Я не могу разрушить гору! Не могу раскидать войско из живых мертвецов! Я …
– Но зачем-то ты пришла в мой мир? Пришла одна, за двумя, как сказано в пророчестве.
– Я пришла забрать камень … – Аня осеклась. – Это что-то изменит?
– Не знаю.
– Я займу место Отступника?
– Может быть.
– И стану в конце концов таким же чудовищем!
– Кто знает …
– Но ведь не сразу? – Вопрос отдаются дрожью. Как всё-таки мало надо для надежды. – Не сразу. А Ириша?
– Стоит у ворот и мёрзнет.
– Конечно, мёрзнет. И не уйдёт ведь никуда! Значит, если я завладею камнем, то смогу спасти Иришу?
– Конечно.
– И я смогу многое изменить, прежде чем я … – Аня вскакивает с кровати, оглядывает мутным взглядом полутьму своей VIP – камеры. Многоликой нет. Да и не было здесь никогда. Но сон! Сон! Какая подсказка и как кстати. Камень души! Они пришли сюда именно за камнем. За тем самым, что здешний, престарелый повелитель держит во рту. Так может сжать его за горло покрепче? И не надо говорить, что это – убийство. Убить можно живого, а здесь, в Горе живых нет. Здесь только ходячие трупы!
…………………………………….
«Пойдёт одна и погибнет!» – так написано в пророчестве.
Мастер сидел за столом, вперив невидящий взгляд в мутный камень недоделанного зеркала. Его душила обида.
Мальчишка, сопляк, обычный смертный, никаким даром не отмеченный, поставил его на колени и даже не заметил этой победы! Дрыхнет теперь так, будто у него целая вечность впереди, а не краткий день.
– О чём задумался, Мастер? О том, как свой мир строить будешь?
От неожиданности мужчина даже подскочил:
– Опять ты?
– Я. Кто же ещё, Мастер, тебя от высоких помыслов оторвёт да к низкому бытию обратит? Только я.
– Да, отвлечь от высоких помыслов – это ты умеешь! Мясник и невежда, стремившийся каждый бой в три удара закончить, – оказался лучшим учителем, нежели я. Куда катится твой мир?
– Три – это ещё ничего, – напомнил о себе «сопляк и бродяга», разбуженный сварливым голосом хозяина.
– Нельзя великое искусство танца меди превращать в убийство, юноша, – пытается одернуть гостя Мастер, но его оппонент лишь усмехается скептически:
– По мне, любой бой – убийство. А если нет – это не бой.
– Не бой? А что?
– Танец. Игра.
– Довольно споров, – обрывает юнца Многоликая. – Вы оба правы. Бой на то и бой, чтобы убивать, но без искусства танца в три удара схватку не закончишь. Тем более, в один удар…
– В один удар?
– Кто знает, юноша, кто знает.
– Хорошо. В один так в один. Отступник пожелал крови? Ею он и напьётся. А там – будь что будет.
– Проводник ждёт тебя, воин.
– Кто?
– Человек с верным и отважным сердцем. Как и ты. Вы узнаете друг друга. Накройся шкурой, воин, и ты в миг окажешься у ворот Чёрной горы, всевидящий и невидимый, но помни: выпустишь шкуру из рук – тут же её потеряешь.
– Благодарю за советы и помощь, госпожа, – Гастас поправил мечи, нервно передёрнул плечами, поднял с постели шкуру стража и одним взмахом накрылся ею с головой. – Скоро встретимся.
– А может и не скоро, – пробормотала Многоликая сама себе. – Шагнуть за край Мира дано не каждому, но у тебя и на это отваги достанет.
– Опять что-то задумала? – Бурчит Мастер. – Угомону на тебя нет!
– На тебя тоже, человек, – лукавство вспыхивает в глазах безбородого горбуна шутовского обличья. – Начнёшь свой мир творить – не заставляй тамошних людей делать то, на что сам не способен. А то нечестно получится.
– Тьфу на тебя! Что за мерзость. На что это я не способен?!
– На бессловесное подчинение, человек.