Витамин. Так его называли только за глаза. Впрямую же, вполне уважительно: Вениамин Андреевич. Он почти безвылазно просиживал день деньской в маленькой комнатке без окна за дверью, окованной листовым железом и запиравшейся на замысловатый замок не менее замысловатым ключом. Сидел и вглядывался наивнимательнейшим образом в чёрно-белое изображение на экране телевизора. Выходил на свет божий только покурить. Курил сигареты отечественного производства «Дымок». Но лишь свои, не одалживался и не угощал, как в песне: «Давай закурим, товарищ, по одной». Дымил экономно. Допаливал сигарету до такого состояния, что уже она начинала ему пальцы и губы жечь. От ожогов спасало то, что губы были вечно мокры от слюны. Ошмёточек окурка отправлял в урну. Проверял, упал ли на дно. Плевал вослед, а потом, тяжело ступая, возвращался к себе в «бункер» и вновь упяливался в телеэкран.
Как вы догадались, прозвище Витамин – производное от Вениамина. А «ЦЕ» - от профессии. Он цензор на студии телевидения. Так сказать, «витаминизировал» вещание. Как попал в цензоры, не рассказывал. Тайна! Всё тайна: и он сам, и его учреждение, о котором все знали, но имя которого вслух не произносилось. Тайна! Как и все, тайне сопричастные, любил напускать дополнительной жути. Никогда не раскрывал основания запрета публикации. Тайна! Но в знак особого расположения, мог приподнять крышку железного ящика и показать, не давая в руки, темно-зелёную совсекретную книженцию. В ней перечислены ВСЕ запретные факты и темы, которые нельзя показывать по телевизору и рассказывать по радио. Например, нельзя было показывать офицера в звании выше майорского. И телеоператоры с режиссёрами во время ноябрьской демонстрации вынуждены были изощряться, демонстрируя трибуну с руководителями области, поскольку среди стоящих под башмаком вождя, непременно присутствовал и многозвёздный генерал - командующий ракетной армией. А ещё под железной крышкой таилась некая брошюрка с фамилиями тех, кого ни показывать, ни цитировать было нельзя. В «зачумлённом» списке среди многих прочих были поименованы: певица Лариса Мондрус, фронтовик-писатель Виктор Некрасов и целый ряд других бегунков, балетных извращенцев и прочих отщепенцев, начиная от Иудушки-Троцкого до заклеймённого изгоя Солженицына, внесённого в список завзятых искариотов, сразу же следом за неким Буковским, обменянным на Корвалана, и поэтом Бродским, с которым всё понятно, согласно его фамилии. Список был долог.
Журналистское же искусство состояло в написании сценария телепередачи прямого эфира – а других не было в силу убогости телевизионного оборудования - с дословным изложением того, что должны произнести её участники. Витамин всё внимательнейшим образом вычитывал. Затем включал экран телевизора -монитора, и смотрел внимательно, как филин за мышами, трактовую репетицию, во время которой участники должны были дословно воспроизвести написанное в микрофонной папке. А потому не столько общались с ведущим, сколько зачитывали текст по бумаге. После просмотра ЦЕ проштамповывал обложку именным штампом и расписывался, что свидетельствовало о сохранности гостайны и абсолютном политическом соответствии текущему моменту. Штампование было заключительным и бесповоротным, поверх визирующих подписей Старшего редактора, Главного редактора, Директора студии телевидения и в довершение – самого Председателя Комитета по телевидению и радиовещании. Все их подписи были абсолютное ничто без штампа и закорючки Витамина ЦЕ. Ничто!!!
Ещё одним категорическим запретом являлся запрет съёмок с верхней точки. Студийцы даже не заикались о пролёте с камерой на вертолёте. И пятый этаж жилого дома также не место для установки камеры. Чего уж говорить о шестнадцатиэтажках, с которых открывались такие заманчивые дали! Всякие отсылки к мировому опыту, рассусоливания о спутниках-шпионах, с которых можно прочесть расстеленную на земле газету, отвергались Витамином сходу и с особой яростью. Он вообще с презрением относился ко всему, что было связано с вольнодумством отдельно взятых журналистов, имеющих скверную привычку бурчать и обличать отдельные малозначащие недостатки на фоне разлитого по телеэкранам всеобщего благолепия. ЦЕ прекрасно осознавал всё могущество и неоспоримость своей власти и буквально светился, если удавалось найти повод эту неоспоримость продемонстрировать во всей полноте.
Как-то раз мы решили показать горожанам блистательные мечты архитекторов о будущем города, воплощённые в макете. Целое утро архитекторы - сотрудники проектного института затаскивали и устанавливали в студии тяжелые фанерные кубы, повторяющие рельеф города и дома исторической его части, искусно исполненные макетчиками. В общей сложности, фанерная мечта заняла примерно двадцать квадратных метров студийного павильона. Всё время установки Витамин наблюдал за процессом по монитору. Зажглись софиты, началась трактовая репетиция. Молодые архитекторы, припрыгивая от восторга вкруг макета, показывали: где, что и как будет всем хорошо. Лица их светились, едва ли не ярче софитов. В студию понабилось немало студийного люда – интересно же!
Когда тракт закончился, и софиты погасли, в павильон вошёл Витамин:
- Передача правильная. Но этта – он указал жёлтым от никотина пальцем на макет, - надо убрать.
- Почему????!!!
- Потому, что верхняя точка съёмки! - Он повернулся и, косолапя, потопал в свой бункер, не слушая наших аргументов о том, что это не город, но макет, фанера, фикция, прекраснодушная мечта о будущем.
Наш поход к директору студии – руководителю лихому, иногда по-журналистски бесстрашному, окончился ничем. Он только развёл руками и воздержался от комментариев, хотя было видно: изрядное количество простых русских слов у него в запасе имеется. Архитекторы же долго и обречённо грузили макет мечты в кузов машины.
Минули годы… Витамин зашёл в мой, в те поры «руководящий», кабинет, предварительно испросив разрешения через секретаршу. Он походил на чувал овса, кое-где разошедшийся по шву, через который утекало содержимое. Глядя печально, выложил предо мной на стол замысловатый ключ от замысловатого замка на двери «бункера», следом ключ от металлического ящика, затем штамп-печатку, которой «лютовал» микрофонные папки. В довершение, из пакета извлёк стопку совсекретных книг и брошюр с перечислением всего того, что нельзя.
- Вот, - сказал он. – Теперь свобода наступила. Цензуру отменили. По Конституции. И нас отменили. ВСЁ!
- И куда же вы теперь?
- На кудыкину гору... - по-коровьи вздохнув, ответствовал Витамин. – Без последующего трудоустройства.
Было тяжело смотреть в глаза человека, на самом дне которых, кажется, закипали слёзы:
- А по образованию вы кто?
- Зооветспециалист. Наш сельхозинститут закончил. С Красным дипломом!
- А с этим, что мне делать? - Спросил я, указывая на совсекретные книги с перечнями запретов.
- Всё, что хотите. Теперь этта… свобода! – И тут я понял, что на дне его глаз блестели отнюдь не подступавшие слёзы, но нечто совсем иное. – Но не очень- то радуйтесь! – Продолжил ЦЕ отвердевшим голосом . - Мы ещё понадобимся. Мы вернёмся! Вот увидите. Он, разумеется, не вернулся.
Пришли другие…