Советник императора остановился в небольшом скромном доме в Неаполисе, принадлежавшем какому-то горожанину среднего достатка. Жилище было довольно простым – небольшое строение в два этажа, на первый взгляд без каких-либо потаённых выходов и двойных стен, а внутренний дворик дома был совсем крошечным. Впрочем, толком все осмотреть не удалось - стражнику без лишних слов сразу было указано за дверь, где он и коротал службу, вынужденный все время лицезреть перед собой христианский храм, стоявший неподалеку, ввиду охраняемого жилища.
Вид этого строения, особенно сияющий золотой крест наверху, то и дело навевал странные и ненужные размышления о том, почему христиане избрали себе в божество какого-то бродягу, который был распят на кресте, словно разбойник, и готовы терпеть ради поклонения ему любые гонения, мучения и казни. Он гнал эти мысли прочь, как назойливых насекомых, но они все равно то и дело возвращались. Так же как сами христиане и их жрецы, все время околачивающиеся возле дома охраняемого. Поскольку Галлу было строго воспрещено задерживать кого бы то ни было из визитеров, он мог лишь окидывать их взглядом, чтобы удостовериться, что пришедший не затаил за пазухой камень или кинжал. Но никто из них не выглядел подозрительно и сразу было ясно, что ничего худого они не замышляют и не представляют ни малейшей угрозы для охраняемого.
- Здорово, служивый, - обратился вдруг к стражнику один из посетителей.
Это был вчерашний жрец из общины. Галл безотчетно ответил на приветствие, хотя это было не по уставу стражников - несмотря на то, что из-за его вмешательства Галл, к своей досаде, так и не переговорил со свидетельницей убийства, этот человек оставил хорошее впечатление и был ему симпатичен.
«Не хватало ещё, чтобы из-за моей матери-христианки христиане и меня принимали за своего» - тут же нахмурился он, как только жрец прошел мимо него внутрь жилища.
Стемнело. В домах зажглись светильники. Запоздавшие прохожие торопились успеть добраться до своих жилищ прежде, чем сумерки совсем сгустятся. В окрестностях все было спокойно и тихо. В доме тоже все было тихо, лишь время от времени до Галла доносились обращенные к слугам отдельные реплики хозяина дома из ближайшего к дверям помещения. Судя по этим доносившимся фразам, да ещё умопомрачительным ароматам из кухни, в доме собирались трапезничать.
- Эй, служивый, - окликнул его из дверей знакомый общинник, - заходи в дом, поешь.
- Нельзя, - с показной суровостью отмахнулся Галл, скорее удивленный, нежели обрадованный этим внезапным и неуместным проявлением человеколюбия. - Нельзя оставлять пост.
- Здесь только владыка решает, что нельзя, а что можно, - в тон ему, невозмутимо отвечал Афанасий. – Шагай, пока зовут.
Не заставляя себя дольше уговаривать, Валерий зашел в дом следом за ним.
Действительно, в таблинии все было готово к трапезе. За накрытым столом, на обычных деревянных стульях, словно простые рыбаки в трактире, собрались именитые постояльцы - сам советник императора, рядом с ним какой-то, судя по одеянию, тоже весьма важный сановник, не из местных александрийских, со своей женой, да ещё несколько христианских жрецов, ну и сам хозяин дома. Хозяйка вместе со своей помощницей прислуживала за столом.
- Мир вам, - вежливо поздоровался с присутствующими Валерий, остановившись в некоторой нерешительности.
- Садись рядом со мной, - вполголоса сказал ему Афанасий, и занял свое место за столом.
- Что же ты сразу не сказал, что ты наш? – обратился к нему советник, в то время, как хозяйка любезно предоставила вновь прибывшему сосуд с водой для омовения рук и полотенце. - Как твое имя, стражник?
Это был старик, чьи усы и борода были так же белы, как его одежды. Только теперь Галл заметил глубокие застарелые шрамы от ожогов на его лице и руках.
- Валерий Галл.
- Валерий – римское имя, - заметил сановник.
- Моя мать - римлянка, - быстро отозвался Валерий.
- Это благочестивая христианка, весьма достойная матрона, верная и расторопная помощница владыки Александра, - сказал Афанасий.- Много лет назад она продала свой богатый дом, оставшийся ей в наследство от родителей, чтобы потратить все вырученные средства на обустройство общины и нужды общинников.
- Сегодня я посетила вашу благословенную Богом общину и имела удовольствие разговаривать там с Бирреной. Она мне понравилась. Такая умная и приятная собеседница, истинная богобоязненная христианка, очень рада знакомству с ней, - проговорила, обращаясь к Афанасию, жена сановника – красивая и ещё довольно молодая матрона.
- А чего же эта истинная христианка собственного сына до сей поры в храм не привела? – недовольно заметил епископ Кордубский.
- Мой отец был язычником, - с вызовом глядя в глаза убеленному сединами советнику, проговорил Валерий.
Но поскольку его выходка не возымели совершенно никакого эффекта ни на его собеседника, ни на остальных присутствующих, словно в этот миг они все одновременно перестали его видеть и слышать, ничего не оставалось, как ретироваться - он смолк и отвел взгляд.
- Отче, не всякой матери дано столько духовной силы, - сказал сановник. - Ведь даже одна из самых благочестивых и добродетельных христианок империи не преуспела в деле приобщения своего великого сына к святым дарам.
- Ты прав, друг мой. Благочестивая Елена – сама воплощенная христианская добродетель, да продлит Господь её дни. Но не она зажгла свет истины в душе Константина.
- Тогда каким же образом вышло, что император стал ревностным служителем Спасителя, разве не по примеру своих благочестивых родителей? – спросил Афанасий.
- Нет, Константин всегда был язычником, - заговорил сановник. - Хотя он много общался с христианами при дворе Диоклетиана, где был свидетелем сначала их могущества и влияния, а затем гонений и казней, сам всегда оставался верным поклонником Аполлона и других языческих идолов. Но однажды Господь явил чудо, заставившее его и многих бывших тогда с ним уверовать, так же, как когда-то уверовал апостол Павел.
- Ты ведь и сам - один из тех, кто был тогда с императором, и кто уверовал вместе с ним, не так ли, Лактанций, - сказал отец Осий.
- Именно так, отче. Это случилось под Римом, куда мы пришли, чтобы изгнать и покарать тирана, узурпировавшего власть. Но, признаться, мало кто верил в благоприятный исход. Осада города, с его неисчислимыми запасами провианта или сражение с многократно превосходящими силами казались одинаково пустой затеей. Войска роптали, в рядах воинов все больше нарастали страх и отчаяние, ходили слухи, что придется убираться восвояси ни с чем, либо всем как один сложить головы у стен вечного города. Зачем мы пришли сюда и на что уповали? Именно тогда Константин разуверился в силе языческих богов и ложных льстивых предсказаниях оракулов, колдунов и авгуров, ища более могущественную силу, что направит его к победе. И вот, словно в ответ на его отчаянные призывы явилось дивное Божье знамение: в послеполуденном небе с трепетом и ужасом мы увидели составившееся из света знамение креста с четко различимыми словесами: «Сим побеждай». Кто бы мог не уверовать, видя такое чудо Господне? Христос призывал нас следовать за Ним. И как только мы уверовали, исход похода был решен. Затаившийся доселе за стенами города Максенций решился отворить ворота и начать бой. Этот день стал началом торжества Христовой веры в империи, когда под знаменами, золотом славящими Христа и с Его именем на устах, Константин выиграл сражение под Римом. Войска Максенция, обойденные ловким маневром, были полностью разбиты, а сам узурпатор, спасаясь, утонул в Тибре. Так произошло обращение Константина.
- Я тоже видел эти золотые знамена, под Адрианополем! - воскликнул, потрясенный этим рассказом, Валерий. - Христос - всесильный Бог и ныне пришло время Его могущества!
- Аминь, - негромко отвечали все, сидевшие за столом.
«Неужели это я сказал?» - подумал Галл, словно очнувшись, и поспешил заняться едой, предложенной ему гостеприимными хозяевами. Вкуснее этого рыбного пирога он не ел ничего.
- Теперь, когда империя возродилась, и государство, благодаря Божественному промыслу и мудрости императора, избравшего Христа своим гением, снова сильно как никогда, ты сам понимаешь, сын мой, насколько ваши местные распри мелочны, не нужны и неуместны, - заговорил епископ с диаконом, возобновляя прежний разговор. - Император обеспокоен и огорчен всеми этими неурядицами между благоверными христианами, на помощь и поддержку которых он привык полагаться.
- Отче, кто же из благоверных христиан в силах терпеть хулу на Спасителя? Если люди будут молчать, завопят камни, - отвечал Афанасий. Хотя он говорил спокойно, но в его голосе звякнул металл.
Осий, нахмурившись, с укоризной покачал головой:
- Вы здесь слишком погрязли в ваших философских умствованиях, - сказал он, - что говорит о сильном влиянии язычества на ваши умы. Вера Христова проста и не нуждается ни в комментариях, ни в пояснениях, как того требуют языческие демоны, питающиеся вымыслом поэтов и хитросплетенными умозаключениями философов. Расхождения во мнениях происходит от незнания истины, сын мой.
- Но разве позволительна хула на Бога, отче? – упрямо повторил Афанасий.
- Я говорил с Арием – он человек истинной, убежденной веры, и в его речах ничего богопротивного я не нашел. Обязанность пресвитера нести людям благую весть о воскресении Спасителя, проповедовать Царствие Небесное, добросовестно проводить обряды и таинства, помогая людям обрести спасительную истину. Разве может Александр упрекнуть его в недобросовестном исполнении своего долга пред Господом и людьми? Что будет, если мы, единоверцы, вместо того, чтобы противостоять невежеству язычества начнем преследовать друг друга? К чему уже привела ваша распря здесь, в Александрии и что будет дальше, когда христиане начнут убивать друг друга по всей империи?
- Отче, заблуждения Ария совсем не безобидны. Апостол Павел не зря приравнял ереси к плотским преступлениям. Еретик сам осуждает себя, и вместе с собой свою паству, развращенных его лживой проповедью, доверившихся ему и обманутых им людей.
- Может ты полагаешь, Афанасий, что мне неведомы послания апостолов? На каком основании ты причисляешь одну из многочисленных спекуляций к ересям? Их не счесть в церкви. А ведь мы только перевели дух после гонений. Люди получили возможность свободно исповедовать веру благодаря победам, дарованным Константину самим Богом. И что же делаете вы? Как не договориться меж собой? Что вам делить? Или, по-твоему, необходимо запретить любые толкования Евангелия? В таком случае опале подвергнется каждый второй пресвитер, тем более здесь, в восточной части, где каждый из священников сам себе апостол!
- Ересь Ария - это не просто спекуляции, отче. Отрицая божественную суть Христа, он посягает на саму Истину, на божественную суть Слова, низводя Спасителя до тварной природы.
Осий задумчиво помолчал, глядя словно сквозь собеседника.
- Пока речь шла о словесных баталиях, - снова заговорил он, - я склонен был сделать все, чтобы примирить Александра и Ария. Но теперь... – он сокрушенно покачал головой, - все слишком далеко зашло. Хотя, надо полагать, изгнанием это дело вряд ли разрешится, слишком много людей - и значительных для церкви людей, как мне известно, разделяют его учение.
- Владыка Александр уверен, что изгнание Ария будет единственно верным решением и уповает на твою поддержку на предстоящем соборе, отче…
Валерий, сидевший рядом с Афанасием, не понимал, да и не пытался вникнуть в этот разговор, предпочитая прислушиваться к негромкой беседе Лактанция и его супруги, обсуждавших как скоро им необходимо быть в Беренике, чтобы не позже следующих ид вернуться к священному двору...