СИТУАЦИИ И ИНЦИДЕНТЫ
Между тем, жизнь в отряде шла своим чередом. Работа двигалась по нарастающей. Закончили уборку самого большого поля в Пристанино, перебрались на поля Ильинского отделения. Наезжала с проверкой делегация из ЦК ВЛКСМ. Щеголеватый комсомольский функционер в чёрном костюме, лакированных импортных штиблетах и при галстуке понаблюдал в окружении толпы высокопоставленных молодых чиновников, как работают студентки, прошелся по полю, затем вдруг очертил носком туфли квадрат и стал ковырять землю. В квадрате обнаружилась одна мелкая картофелина. Член ЦК торжествующе поднял её и сунул под нос командиру смены «сыну полка» Мазаеву:
- Вот. Вы понимаете, что это – потери народного добра? Сколько гектаров на этом поле?
- Десять гектаров, - Владимир Иванович вытянулся в струнку.
- Вы считать умеете? На одной сотке у вас потери составляют 100 корнеплодов. На одном гектаре – 10000. На поле – 100000. А на всех полях совхоза? А в масштабах всей страны? Кому нужна такая работа? Это - разгильдяйство, а не работа. Я поставлю в известность секретаря Волоколамского горкома партии.
Комсомольский начальник двинулся к дороге. На обочине он достал носовой платок, тщательно протёр штиблеты и, не прощаясь, сел в новенький цэковский «Рафик». Микроавтобус уехал, а Владимир Иванович ещё долго стоял на дороге. Потом сплюнул и направился в поле.
С утра 12 сентября погода начала портиться. Небо затянуло серыми тягучими облаками, пошел дождь. Комбайны до обеда кое-как работали, а потом один за другим стали, мокрая земля забивала барабаны, техника была бессильна. Уже убранный и отсортированный картофель мок под открытым небом. После обеда Райзенберг решил студентов в поле не отправлять.
А тут подошло время сдачи картошки государству согласно нормам закупок, спущенных совхозу «сверху». Везти собранный «второй хлеб» следовало в райцентр. Своего транспорта в таком количестве не было, арендовали 10 самосвалов в соседних совхозах. Утром 14 сентября колонна грузовиков с сырым картофелем и инженером по технике безопасности Дыбиным отправилась в Волоколамск. Инженер, он же муж главного экономиста Марьи Антоновны, кроме своих прямых обязанностей, выполнял разовые поручения руководства. Спустя два часа самосвалы вернулись, госзакупка не состоялась. Не приняли заготовители собранный «второй хлеб» по причине ненадлежащего качества. Качество проверялось следующим образом. Мужик брал из кузова любого грузовика ведро картошки и резал её ножом пополам. Потом подсчитывал количество некондиционной, на его взгляд, продукции и изрекал вердикт: принять партию или не принять. Обычно, вопрос решался полюбовно: мужик получал литр водки, а партия благополучно отправлялась на овощную базу. Дыбин, то ли был не в курсе существующих правил, то ли «жаба» его задушила, но он не стал спорить с заготовителями и спокойно вернулся во главе колонны в совхоз. Директор Муравлёв отматерил незадачливого инженера, однако, делать было нечего, картошку выгрузили в пустом гараже, самосвалы пришлось отпустить.
Дождь с небольшими перерывами шел несколько дней. Отряд выезжал в поля, студенты сидели в автобусах, а когда небо немного прояснялось, выходили и брели по раскисшей земле со своими вёдрами за ползающими копалками. Дождь усиливался, и девочки снова бежали к автобусам.
Ночи стали прохладными, командиры на заседаниях штаба жаловались, что студентки в не отапливаемых летних корпусах мёрзнут, мокрую одежду сушить негде. Появились первые больные. Райзенберг жевал губами, никакого решения не принимал, выхода из создавшегося положения не находилось.
- Что скажешь, комендант? – обратился доцент к Царёву.
- Думаю, в спальные комнаты неплохо бы поставить какие-нибудь электрообогреватели. А в теплопункте можно оборудовать сушилку. Там есть помещение, что-то вроде кладовки. Через неё проходит труба с горячей водой, температура в комнате за тридцать градусов, а если топить интенсивнее, то вполне можно будет сушить вещи. Нужно только с Петровичем договориться.
- Считай, что уже договорились. Завтра приступай к оборудованию сушильной комнаты.
На следующий день Саня с Марковым до обеда занимались сушилкой. Вынесли из кладовки разный хлам, скопившийся за многие годы, сколотили и поставили стеллажи. Получилось достаточно комфортное, тёплое помещение. В столовой Райзенберг, сидя за командирским столом и уплетая наваристые щи, сказал Царёву:
- Нужно принять одно техническое решение. Если мы закупим десятка три масляных калориферов, не опасно ли их будет подключить в нашу электросеть?
- Надо прикинуть, но в любом случае придётся менять предохранители, они на такую мощность не рассчитаны. Насчёт проводки тоже есть сомнения, хотя, вполне может выдержать.
- Давай-ка, подсчитай всё, оставь вместо себя Алика Начханова, пусть поработает в кочегарке, а мы поедем после обеда в райцентр.
В это самое время две симпатичные девчушки Валя и Света из первой бригады подошли к окошку раздачи, над которым висел большой, почти на всю стену транспарант. На нём красивыми, с завитушками буквами было написано: «Нам не нужен Айболит, с нами повар Ипполит!». Творчество братьев Клясевых и «художника» Баркова. В окне маячил этот самый повар Ипполит в белом халате и колпаке, обозревая жующих студентов.
- Ипполит, дай, пожалуйста, четыре кусочка белого хлеба, нам не хватило.
- На, держи, милая. Эх, маху я дал, рано женился,- интимно сообщил старичок Жеке Марченко, орудовавшему в хлеборезке. И тут перед раздачей возник двухметровый Сеня Фуршет, он же Птенчик.
- Ипполит, дай и мне хлебушка.
- А харя не треснет? – повар ткнул пальцем в район пупка Сени.
Фуршет отправился к своему столу. И тут раздался грохот алюминиевой миски. Колян Хромов бил миской по столу и орал что было сил:
- Хлеба! Хлеба! Хлеба!
Отряд недоуменно воззрился на орущего Коляна. Райзенберг, пожевав губами, приказал Мазаеву:
- Владимир Иванович, бери после обеда этого Хромосомова и тащи в штабной автобус, проведем там внеочередное заседание штаба.
Спустя несколько минут члены штаба собрались в автобусе. Проштрафившийся Колян Хромов стоял в проходе между сидениями.
- Товарищи! – доцент окинул строгим взглядом собравшихся, - вы все были свидетелями дикой, безобразной, просто отвратительной, понимаете, выходки бойца отряда Хромосомова, то есть, Хромова. Такое поведение студента нашего идеологического вуза, комсомольца, наконец, не лезет ни в какие, понимаете, ворота. Этот Хромосомов, - Райзенберг навёл указательный палец на Коляна, стоявшего с кислой миной в грязной телогрейке и кирзовых сапогах, - он вечно голодный, причём настолько, шо готов автобус сожрать. И мы не можем, и не будем терпеть такого зловредного нарушителя морально-психологического климата в отряде. Предлагаю выкинуть его из наших рядов и отправить в Москву.
- Арон Михайлович, за что же это, я же не хотел, сам не знаю, как это всё получилось, - забубнил Колян, не поднимая головы, - я больше не буду, честное слово.
- Какие будут мнения, товарищи члены штаба?
- Можно простить на первый раз, - предложил Мазаев.
- Простить, простить, - всколыхнулись студенческие бригадиры.
Доцент ещё минут десять жучил Коляна, взывал к совести, клеймил позором. Выговорившись, он, наконец, озвучил вердикт:
- Ну, хорошо, объявляю вам, Хромов, строгий выговор. И – до первого замечания, а сейчас идите в свой автобус, пора выезжать на работу.
В этот день поездка в Волоколамск за калориферами так и не состоялась. Произошло ещё одно ЧП. В лагерь неожиданно явился крепко подвыпивший сторож Звёздочкин. Сегодня на вахте дежурил интеллигентнейший Пал Сергеич. Он не пил, заступая на дежурство, одевал очки, усаживался поудобнее и почти всю смену читал газеты. А случалось, что и книгу. Точнее, четыре книги Льва Толстого «Война и мир». Звёздочкин пил часто и складывалось впечатление, что он всегда нетрезвый. А может быть, так оно и было. Во всяком случае, в этот день его неадекватность слишком выпячивалась наружу. Сначала Петя зашел в сторожку к Пал Сергеичу. Он полез под топчан и вынул оттуда полбутылки «бормотухи».
- Слышь, Сергеич, давай накатим маленько, - Звёздочкин достал два гранёных стакана.
- Ты уже накатил, как следует, иди-ка ты лучше от греха подальше домой. Михалыч увидит, будет скандал.
Звёздочкин обложил трёхэтажным матом, то ли московского доцента Михалыча, то ли непьющего местного сторожа Сергеича, вылил «бормотуху» в один стакан, выпил стоя и вытер губы рукавом засаленного бушлата. Затем он засунул пустую бутылку за пазуху и вышел из сторожки, зачем-то погрозив напарнику пальцем. На хоздворе «директор теплопункта» Марков дробил тяжеленным колуном чурбаки. Всклокоченный сторож направился к нему.
- Слышь, хренов директор, что ты тюкаешь? Дай сюда колун, я покажу, как надо колоть.
Он выдрал колун у аспиранта, поставил чурбак, размахнулся и, промазав, ударил остриём по краю колоды. Отлетевшая щепка задела ухо Вадима. В это время на хоздвор въехал грузовик отрядных снабженцев. Из кабины вальяжно вылез коренастый водила Щекатуров, а с другой стороны – завхоз Старшенков с коробкой электрических лампочек, которую он передал поджидавшему машину Царёву. Звёздочкин, пнув ногой чурбак, пошел к ним.
- Щикатур, кончай хернёй заниматься. Поехали в Волоколамск за водярой, трубы горят.
Щекатуров, в надвинутой на брови кепке, ватной телогрейке и солдатских галифе сильно напоминал бывшего уголовника. Скорее всего, он им и был, татуировки на руках говорили сами за себя. Царёву был знаком подобный типаж, приходилось работать на сибирских стройках с такими вот суровыми, малоразговорчивыми мужиками. Водитель, сунув руки в карманы телогрейки, молча смотрел на пьяного сторожа.
- Ну, чё, не желаешь? Тогда я сам, - Звёздочкин полез в кабину ЗИЛа.
Щекатуров, ни слова не говоря, сдёрнул сторожа, вознамерившегося сесть за руль, с порожка за штанину и легонько пихнул. Тот осел в лужу. Однако, тут же, неожиданно быстро вскочил и бросился на водителя. Через мгновение Звёздочкин снова оказался в луже, бутылка вывалилась из пазухи в грязь. Дебошир схватил её, разбил о бампер и полоснул Щекатурова оставшимся в кулаке горлышком по пальцам. Водитель принялся мутузить сторожа, как боксёрскую грушу. Одежда дерущихся намокла от крови, которая хлестала из разрезанной руки Щекатурова и из разбитого носа Звёздочкина. Саня, Старшенков и «директор» Марков принялись растаскивать в стороны готовых убить друг друга противников. Пёс Волчок, не понимая, что происходит, бегал по двору, лаял, пытаясь сорвать цепь, чтобы вмешаться. На крики собрались студенты, прибежала медсестра Ася Грачёва с аптечкой. И, наконец, пришел Райзенберг и, почти одновременно с ним, завхоз Петрович. Оценив обстановку, доцент начал отдавать распоряжения:
- Так, значит, всем разойтись. Щекатурова перевязать. Звёздочкина сажайте в автобус и везите его в отделение милиции. Петрович, ты езжай с ним.
- Арон Михайлович, у водителя рана глубокая, придётся зашивать. Надо его везти в травмпункт, - Ася закончила обработку и принялась перебинтовывать порезанную ладонь Щекатурова.
- Нужно, значит, нужно. Пусть едет вместе с Петровичем и с этим, понимаете, мерзавцем Звёздочкиным.
Между тем, пользуясь заминкой, связанной с санобработкой водителя, мерзавец Звёздочкин попытался улизнуть. Пошатываясь, он обошел грузовик и пустился бежать по тропинке в лес. А с догнавшими его Старшенковым и туркменом Начхановым затеял драку. Пришлось злостного дебошира скрутить и только после этого удалось запихнуть его в автобус.
Спустя три часа Петрович с Фаусеком вернулись в лагерь, и завхоз доложил Райзенбергу:
- Звёздочкина сдал участковому, завтра Николай Степанович приедет составлять протокол. Щекатурову наложили швы, больничный он не берёт, завтра выходит на работу.
- Очень хорошо, Петрович. А нельзя ли заменить кем-то этого, понимаете, Звёздочкина, пока он тут всех не перерезал.
- Да кем заменить-то, Михалыч? Вот пусть его Востриков, наш участковый, пропесочит как следует, потом и я с ним поговорю. Тут он хоть под присмотром, а так, если выгоним, сопьётся вообще без работы.
Вечером, после заседания штаба, доцент Райзенберг, прогуливаясь в сопровождении Царёва по территории лагеря, и будто пытаясь внушить себе, а заодно и студенту оптимизм и бодрое настроение, говорил:
- Всё у нас, Саня, хорошо, всё у нас нормально. Девочки работают замечательно, калориферы мы закупим, Звёздочкина посадим.
На следующий день в лагерь на мотоцикле «Урал» в милицейской форме прикатил участковый Николай Степанович Востриков. В коляске сидел скукоженный и лохматый, но протрезвевший Петя Звёздочкин с багровым носом и фиолетовым фингалом под глазом. На хоздворе у пищеблока стоял «ЗИЛ» Щекатурова. Хмурый водитель с забинтованной левой ладонью сидел на подножке грузовика.
Старший лейтенант Востриков работал в посёлке уже более десяти лет. Дело своё он знал, местные жители его уважали, да и криминальный элемент был под контролем. А контингент здесь, врагу не пожелаешь. Одним словом, 101-й километр. Петю Звёздочкина участковый знал хорошо. Свой, деревенский, из местной шпаны. В его возрасте мужики уже меняют статус. Или становятся законопослушными, добропорядочными гражданами, или идут на зону. А Петя так и остался шпаной, задержался в развитии. Этот водила, Щекатуров, сложный случай. Отсидел 5 лет от звонка до звонка по 111-й статье. Жил и работал таксистом в столице, превысил предел допустимой самообороны, когда двое кретинов пытались отобрать деньги. Одного покалечил монтировкой, другого отправил на тот свет. После зоны выперли на жительство сюда. Это уже при Вострикове было. С тех пор за Щекатуровым никаких грехов не водилось. Сошелся с местной тёткой, жил тихо, крутил баранку в совхозе, почти не пил.
Участковый быстро провёл опрос свидетелей, составил протокол, затем переговорил с пострадавшим Щекатуровым.
- Иван Алексеевич, заявление на Звёздочкина писать будешь?
- Не буду. Сами разберёмся,- хмурый водитель загасил папиросину «Беломора» и встал, - Ехать мне надо, Николай Степанович.
- Ну, давай, езжай. Только ты это, «разбирайся» аккуратно, без последствий.
Водитель кивнул, сел за баранку, рядом уселся Старшенков, а Ванька запрыгнул в кузов. Снабженцы уехали по своим делам. Участковый подошел к сидевшему в коляске Звёздочкину.
- Ну, баклан, что мне с тобой делать? По закону я должен дать ход этим бумагам, - Востриков потряс протоколом перед носом задержанного, - и получишь ты реальный срок, года три, как минимум.
- Степаныч, гадом буду, больше не повторится, - Звёздочкин облизал пересохшие губы и шумно сглотнул.
- Ладно, с Щекатуровым помирись, соседи же. Я сейчас отвезу тебя домой, сиди тихо, не выходи пока никуда. Посидишь под домашним арестом три дня до выхода на дежурство.
Старлей Востриков завёл мотоцикл и укатил вместе с повеселевшим Звёздочкиным из лагеря. Райзенберг с Саней поехали, наконец, в Волоколамск за обогревателями. Однако, такого количества калориферов в магазине не оказалось, пришлось заказывать и ожидать несколько дней. Лишь спустя неделю Старшенков с Ванькой привезли тридцать новеньких масляных электрообогревателей. В корпусах стало немного теплее.