Каждую ночь, как только на улицах загорались фонари, на старом чердаке оживали забытые и брошенные своими некогда любящими владельцами игрушки. Сопровождаемые хлопками и треском, раскрывались крышки шкатулок и выпрыгивали из своих мест в столах и комодах выдвижные ящички.
Одним из первых с нетерпением ожидающий ночного часа выпрыгивал из своей табакерки маленький чертик. Как ни странно, возможно, из-за шутки мастера, но своим внешним видом чертика он совершенно не напоминал, а скорее походил на швейцара в роскошном отеле. Идеально сидел на нем красный мундир с черными пуговицами, а черная шапочка, едва сдвинутая, как и положено, к одному уху, прикрывала маленькие аккуратные рожки. Никому бы и в голову не пришло, не будь они знакомы с чертиком лично, что перед ними представитель адского полюса загробного мира, настолько хорошо он вжился в роль швейцара.
Каждую ночь браво выпрыгивая из своей табакерки, чертик предусмотрительно выжидал пару минут, чтобы ринуться к краю старинного стола для одевания, где с правой стороны у зеркала стояла музыкальная шкатулка с балериной. Ее обитательница была единственной среди жителей чердака, кто не спешил покидать свое укрытие с наступлением ночи. Не то чтобы балерине не терпелось выпрямиться и размять ноги - прирожденная робость и доля женского кокетства не позволяли ей распахнуть крышку шкатулки, не дождавшись привычного полюбившегося аккуратного стука.
Вот и в ту ночь она так же, проснувшись задолго до заката солнца, с нетерпением ждала того самого стука, погруженная в волшебные фантазии, в которых она почему-то гуляла по маковому полю, позволяя совершенно черным бабочкам временами садиться на ее ладони.
И он раздался. Тук-тук-тук, как будто в унисон ритму ее сердца.
- Будет ли миледи сегодня угодно подарить танец своей благодарной публике? - раздался приятный шутливый голос.
- С удовольствием подарю, - ответила балерина, приоткрывая крышку своей шкатулки и усаживаясь на ее бортик. - Но ей было бы гораздо приятнее, составь ей кто-нибудь компанию.
- Ах, Вероника, ты же знаешь, я не умею танцевать, - ответил чертик, приуныв и искренне обронив тяжелый глубокий вздох.
- Ты так никогда и не научишься, Фран, если не позволишь себе попробовать хоть раз, - стараясь чтобы ее голос звучал непринужденно, произнесла балерина.
- Сколько бы раз я не пробовал, мне всегда будет далеко до тебя, Фрони, - ответил чертик, тоже присаживаясь на бортик шкатулки не слишком близко и не слишком далеко от балерины.
- Ну и что? - внезапно обретя где-то смелость, повернулась к нему Вероника. - Ты же сможешь меня удержать, если я вдруг потеряю равновесие у самого края стола или подверну ногу. А большего мне и не надо, - улыбнулась она. - Или тебе чтобы танцевать со мной, важна не моя компания, а свое умение?
- А разве в жизни, как правило, не нужно второе, чтобы можно было наслаждаться первым? - опуская взгляд, совсем тихо спросил у балерины чертик.
- Только если ты сам в это веришь, Фран, - еще тише ответила ему девушка.
Вероника закрыла глаза, и ей представилась ситуация, в которой Фран согласился бы потанцевать с ней. Вот если бы она как обычный человек растянула сухожилие или восстанавливалась бы после перелома ноги, тогда бы он точно не отказался ей помочь. Но она не была человеком, а была всего лишь деревянной балериной из музыкальной шкатулки. Ее сухожилия не растягивались, потому что их не было, а если деревянные ноги поломались бы, то им не суждено было срастись, потому что на старый чердак никто не пришел бы из владельцев дома, чтобы их склеить. Вот и оставалось лишь уповать на слова, которые смогли бы заставить Франа поверить, что для Вероники важнее его компания, чем мастерство танцора.
- Скажи-ка, Фран, - повернув голову к чертику, обратилась к нему балерина, - тебя ведь, как и меня, не купили, а сделали вручную?
- Ну да, - приподнял левую бровь швейцар, удивившись внезапной смене темы разговора.
Дедушка нынешних владельцев особняка, лишь только став отцом, увлекался на досуге тем, что лично мастерил своим детям игрушки. Вот и создал сначала табакерку с чертиком, а потом музыкальную шкатулку с балериной. Вслед за ними последовали дюжины солдатиков, лошадок, птичек и прочих деревянных созданий.
Доктор Дрескот (ДрЕскот), так звали старого мастера, был человеком искусным с богатым воображением и к делу своему подходил с необычайной щепетильностью. Он целиком и полностью вкладывал свою душу в игрушки, которые создавал для детей. Имена им кстати тоже дал он.
- Эй, Фран, а не знаешь почему старый доктор сделал для тебя одежду швейцара, если ты на самом деле черт? - спросила Фрони.
- Не помню, честно говоря, - поднял к потолку чердака голову Фран, - что-то вроде говорил доктор Ди о том, что любая настоящая сила настолько многогранна, что порой ей тяжко подобрать одежку, и ясно лишь одно, что она должна тем или иным образом служить своему владельцу.
- Вот как? - неподдельно удивившись, резко развернулась к своему другу Вероника. - Значит твоя форма швейцара означает то, что твоя сила черта в первую очередь для того, чтобы служить тебе, а как именно уж тебе решать?
- Ну да, - в недоумении замерев, ответил балерине чертик. Он пока не мог понять, к чему клонила его подруга, но где-то медленно внутри него что-то сдвигалось.
Окружающий мир поплыл перед глазами: он, казалось, то приближался, то отдалялся. А когда картинка постепенно стала успокаиваться, Фран посмотрел на свои руки, а после на ноги так, как будто видел их в первый раз. Внезапно он понял, что это швейцарам не положено танцевать с балеринами, но одежда на нем не делала его таковым. Она лишь напоминала собой униформу, но означала совсем другое.
Встав и сняв в изящном поклоне перед Вероникой шапочку, он с нежностью в голосе задал подруге вопрос:
- Не будет ли миледи сегодня угодно подарить своему доброму другу следующий танец?