Люся и её смерть

Алёна Бамбуча
- Мне так это всё осточертело. Одно и то же, одно и то же! Что, когда я проснулась сегодня, мне так сильно захотелось умереть.
- И чего же ты не умерла?
- Не поверишь! Я пыталась! Спустилась в зал, легла на диван и начала умирать. Час умирала, полтора. Но никак не умиралось. Совсем не умирается мне почему-то. Хотя я уже старая, но все равно.

Люся ровно на 16 лет старше большинства своих нынешних знакомых. На сколько она выглядит? На это вопрос не так-то просто ответить, потому что в шапке она моложе, а без шапки (с короткими-короткими волосами) старше. Ночью морщины разглаживаются, а с утра, напротив, наползают стаями. Днём у неё бурлит живот, а во вторник нет (в понедельник она аккуратно питается, а в среду снова срывается). И если у кого-то жизнь - ситком, у Люси - драма, местами перерастающая в трагедию. Но абсолютно без катарсиса.

У Люси два с половиной ребёнка: дочь и сын по факту и один в проекте. Кто именно - она не решила. И сколько будет лет тоже. Шесть зим и осеней Люся не общается со своими отпрысками. Одного игнорирует она, второй сам от неё сбежал на другой край света. Укрощая волны одиночества, балансируя на серфе здравого смысла и прагматизма, Люся собирается взять ребёнка в детском доме. Но очень боится за природу генов. И если её собственные кровиночки её предали, то что говорить о ребёнке с улицы.

Ей уже 63, и она совсем не помнит, как выглядела в 36. Фотографии здесь не в помощь, потому что во времена своей самой затяжной депрессии она искромсала все частички памяти. И теперь никому не докажет, что на одном из банкетов сидела на коленях у Укупника. Хотя об этом она и сама не любит вспоминать. Как, впрочем, и о многом другом.

Вообще Люся - удивительный человек. Она готова открыть свою душу первому встречному, а близких друзей всегда держит на расстоянии, обдаёт холодом тогда, когда они более всего нуждаются в её душевном тепле, и испаряется с радаров в самые переломные моменты. Люся режет ровно, быстро, навсегда. Искореняет привязанности и выкорчевывает из своего сердца всё, что может её оплести, опутать, расслабить и убаюкать. Ей не нужны никакие растения, дающие тень. Ей приятно мчать на своём мощном джипе по выжженной солнцем пустыне, поднимая пыль столбом, и видеть перед собой только одну правду - свою. Мерещащуюся ей оазисом.

Люся - гигант мысли, которая мало кому интересна. Стальная леди, которую при сдаче на металлолом назовут настоящим сокровищем. Больше её нигде и никогда никто так не назовёт. Потому что, во-первых, она сама никогда никому слова ласкового не сказала, а, во-вторых, всегда строит своё общение таким образом: ей человек - приветствие от души, она - плевок яда в лицо от сердца (по всей видимости, змеиного).

Будучи дамой с мозгами, Люся поднялась в 90-е. Сделала она это быстрее всех в городе на "купи-продай", сколотила состояние, а потом начала делиться заработанным со страждущими. Разумеется, под проценты. Скидки делала только для друзей. Вот тогда-то и было самое золотое время в её жизни. Она всем в рот пердела, а окружающие всё это с благодарностью проглатывали и улыбались. Приходили ещё и ещё. И так ровно до тех пор, покуда в банках не стали давать деньги под более-менее адекватные проценты. А главное - никто там уже не говорил, что они-де настолько никчёмные, что зря землю топчут; гроша ломаного заработать не могут; детям нормальное образование дать; ремонт адекватный положению в обществе сделать; машину поновее приобрести. Поток заемщиков резко снизился, хотя кто-то ещё обращался к ней по старой памяти. Даже не столько для того, чтобы самим что-то выиграть, а, скорее, Люсю выручить. Она же привыкла жить на широкую ногу, а тут приходилось перестраиваться. Людям было её искренне жаль.

Она это чувствовала, и злость от этого увеличилась в геометрической прогрессии. Люся была зла на всех и вся и кого только ни костерила на чем свет стоит. Больше всего, как обычно, доставалось тем, кто рядом. А подле неё только и остались её верные псы - дети. Все остальные в ужасе разбежались, отшатнулись, вычеркнули её из своей жизни, пытаясь забыть унижение как страшный сон. Дети сначала пытались найти маминой жестокости логическое объяснение: выбилась из нищеты, сама пришла к успеху в трудные времена, когда они уже висели на ней тяжким бременем. И маму, всяко, нужно поддерживать. Всё-таки жизнь дала, одела, обула, воспитала. Слова ласкового ни одного, правда, не сказала. Но все же люди разные. Зато они с братом никогда ни в чем не нуждались. Ведать не ведали, что такое дефицит или отдых на затрапезном советском море. Одними из первых вырвались в языковые лагеря за границу, получили отличное столичное образование, проходили стажировку в Штатах.

Но общение с мамой сводилось к одному вопросу с её стороны: "Сколько?" Хотя они старались ни о чем не просить. И раз за разом пытались обнять её, поцеловать перед сном, поделиться радостями. Но мама была с ними только в минуты вселенской несправедливости: "Говорила я тебе, что Володька - мудак. И зачем ты на него времени столько потратила? Ногтя он твоего, дочь, не стоит! Запомни это. И вытирай уже слюни свои давай". "Начальник - мразь? Ну а ты как хотел? На одну его секретаршу посмотри - всё сразу понятно. Ничему тебя жизнь не учит. Мелешь своим языком как помелом, а потом удивляешься, что тебе нагрузку увеличивают. Жаловаться на жизнь надо, дурачок, а не хвастаться, что за зиму три раза в Европу умудрился сгонять на лыжах покататься, пока все жопы на немецкий крест в офисах рвут. Ты выкладывай-выкладывай фотографий больше в интернет, ага! И часы не забудь сфоткать, которые я тебе на юбилей подарила! Или ты уже?"

Дети окидывали взором мамину жизнь и каждый день ловили себя на мысли: "Мы так жить не хотим". Зачем все эти богатства несметные, когда вместо души какой-то резервуар с безлимитной желчью? Они в четыре руки пытались достучаться до мамы, услышать, как её сердце гулко отзовётся на их призыв о помощи ей же самой. Но в ответ им прилетали словесные оплеухи. И это в хорошие дни. А обычно на них выливался ушат дерьма с обязательным напоминанием о том, что без неё они никто и звать их никак. И лишь она одна их на ноги подняла, сама горбатила, а они, такие неблагодарные, теперь своими семьями обзавелись и не готовы каждый день с ней видеться.

Почувствовав, что дети стали отдаляться, Люся решила выйти из боя с ними победителем. И начался тотальный игнор. Они к ней: "Мама, мама! Как ты?" Она - молчит. Год молчит, два, шесть. В одно прекрасное утро Люся проснулась и решила умереть. Но, как мы уже знаем, ей не умиралось. Поэтому она накинула на себя первую попавшуюся одежонку, вышла на улицу и пошла в магазин. Грязно выругалась на водителя, не уступившего ей дорогу на пешеходном переходе, потом на говнюков, испоганивших фразой "Утоли голод тут" чьи-то свежепокрашенные ворота гаража, и уже было набрала побольше воздуха в лёгких, чтобы сказать что-нибудь дерзкое пьянице, пригорюнившемуся на остановке. Но тот её опередил: "Ээээээ, карга старая тащится! Что, ещё не подохла?"

Мужик порвал шаблон, сломал систему и заставил Люсю, быть может, впервые в жизни всплакнуть от умиления. Заходила в магазин Люся с улыбкой на лице. "Галочка, потрясно выглядишь!" - сказала она кассиру и сделала вид, что не заметила, как та аж подпрыгнула на стуле, звонче обычного закрыв ящик со сдачей.

С пакетом молока в одной руке и брокколи в другой Люся плелась домой и думала о том, что вот теперь-то точно можно попытаться умереть ещё разок. Уж кто-кто, а Галочка её точно похоронит. Можно и ребёнка из дет дома не брать. Вот так комплимент внезапно человеку сделаешь - и этого уже достаточно. Для чего? Для похорон, вестимо!