Если выйти за калитку и свернуть налево, то...
Кстати, выходить лучше всего часов в девять или даже десять вечера. А днём лучше спать, потому что очень жарко.
Когда-то слово «жарко» шло в обязательной паре со словом «душно». Но не здесь. Ветер, дышится легко.
Вечером ветер беснуется, пригибает гнущееся и яростно теребит шелестящее.
– Ты чего беснуешься, ветер?
– А чего они! Спят, ленятся, дрыхнут!
Надо было спросить у него, кто «они», но этот непоседа уже умчался вдаль.
Итак, если выйти и посмотреть налево, то видна лестница, за ней видна дорога, уводящая вниз.
– Внизу море, – объясняет дорога, – а к морю надо уводить. А то забывают, не ходят.
– Мы бы пошли, – вздыхают фонари, стоящие рядком. – Но работа... Сами знаете...
Мы сами знаем. Работа в Израиле – это святое. Сначала она, потом всё остальное. Хотя, если работа дороги заключается в том, чтобы вести к морю, а фонарей – освещать эту дорогу, то там внизу, в двух с половиной километрах отсюда, конец дороги и какой-то из фонарей наслаждаются видом волн и плеском прибоя.
Теперь свернём направо, где в тусклом жёлтом свете шуршит автомобилями улица.
– Не улица, а бульвар, – гудит улица. – Вот, у меня по центру пальмы растут.
Ну бульвар так бульвар, жалко что ли. Главное – гулять.
А что у нас будет прямо, если выйти из калитки?
– Да-да, интересно, что ты скажешь про прямо, – интересуются калитка вместе с почтовым ящиком.
Прямо по курсу у нас сквер. Так, во всяком случае, говорит гугл-карта. Но на сквер этот каменный треугольник мало похож. Ведь сквер, по идее – это место, где растут деревья и трава...
– Я даю красоту, – обижается дерево без листьев.
– А я точка на карте и твой адрес, – уточняет сквер без травы. – Так что нечего тут.
Я соглашаюсь. Но не потому, что готов согласиться с кем угодно. Нет, не с кем угодно – только с тем, кто говорит правду.