Гитара и его руки вместе составляли идеальный мир непревзойдённого созвучия кистей и пальцев с мАстерской точностью звукоизвлечения. Каждый вечер в ресторан «Гринвич» – самый дорогой и престижный ресторан города, приходил «Великий маэстро» Борис Мазур. Его так называли за виртуозное владение гитарой. Всегда безупречно чистые отглаженные чёрные брюки, белоснежная рубашка и светло-фиолетовая бабочка.
Бархатная сцена. Чуть приглушённый свет. Вопросительно-безмятежное выражение на лице, гитара фирмы Fender и чарующая теплота живой музыки. Диско, рок, блюз, джаз-рок, классика и конечно же мировые и отечественные хиты. «Великий маэстро» был невысокого роста, худощавый, молчаливый, даже как бы слегка замкнутый в себе, но эта замкнутость всеми вокруг принималась за скромность.
Медленно тает последний аккорд, пальцы с лёгкостью пробегают по тёмному грифу и сыгранное произведение завершает нежный флажолет. Над всеми повисла блаженная тишина… Вскоре она была нарушена самим исполнителем.
— Вот так в…от — прожевал пьяный Борис. Он был настолько пьян, что его речь напоминала речь инсультного больного. Затем его правая рука медленно потянулась за одноразовым стаканчиком, наполненным водкой почти к середине круглого белого стола, стоЯвшего на улице под большим фирменным зонтом с надписью Rothmans. Борис поднёс стаканчик к скривившемуся рту и опустошил. Затем отставил его на прежнее место, громко икнув, продолжил свою мысль.
— …всё равно ты придёшь ко мне, ведь я учился у…самогО Куценко. Виртуоз. Ничего не скажешь. Один только я его переиграл. Но это было не сразу, конечно. Так что, если ты серьёзно хочешь играть, то придёшь ко мне… Пока ещё никто в этом городе не превзошёл Борю Мазура.
Чуть прохладный июньский вечер. За белым столом уличной забегаловки сидят три человека: «Великий маэстро», пятнадцатилетний Вадик и его отец Геннадий. Вадик где-то полгода назад впервые взял в руки гитару и в отличие от своих сверстников, кто сделал тоже самое, но у кого терпения хватило ненадолго, он с завидным упорством осваивал этот великолепный инструмент, каждый день отыгрывая на нём по нескольку часов. Вадик учился на инструменте своего товарища, быстро охладившего к постижению музыкальной премудрости и охотно отдавшего гитару и старый потрёпанный самоучитель в пользование своему другу. Истины ради нужно заметить, что этот «инструмент» не вправе был называться гитарой; самое подходящее для него название – корыто. Ну, а если нежнее – тазик.
Отец Вадика Геннадий (гренадер двухметрового роста, широкоплечий, ширококостный, здоровый мужик, по натуре флегмат) был немного младше Бориса. Друзьями они никогда не были. Их знакомство заключалось в том, что оба выросли и живут на одной улице. Эта встреча произошла совершенно случайно. Отец с сыном беззаботно сидели на свежем воздухе. Геннадий пил своё излюбленное пиво, курил сигареты, а Вадик, перебирая струны, что-то тихо наигрывал. Спустя некоторое время, мимо их столика медленно шёл, никого не замечая, Борис Мазур. Лысоватый, неопрятный, с перебитым носом, по внешнему виду напоминающий пьяницу с многолетним стажем. Геннадий вежливо остановил его и пригласил присесть к ним за столик. Дело в том, что, увидев Бориса, у него тут же мелькнула мысль, а почему бы не поинтересоваться у маэстро стОит ли его сыну серьёзно заниматься музыкой или нет. Вот и получилось так, что все трое сидели в одной кампании уже часа два. На столе появилась бутылка водки для виртуоза, потому как иначе он продолжал бы сидеть с отрешённостью на лице, не разговорчивый и ко всему безучастный. Слегка захмелев, Борис прослушал Вадика и отметил, что музыкальный слух у парня есть и что учиться можно. Затем он взял в исцарапанные, изрезанные шрамами руки корыто-гитару и, с ещё не до конца потерянной виртуозностью, тут же покорил своей игрой всех немногочисленных посетителей этого уличного заведения. Он играл почти всё, что ему заказывали и каждый заказ был выполнен блестяще. Вадик с нескрываемым восхищением следил за каждым движением Бориса и всякий раз, когда маэстро начинал играть новое произведение, невольно вздрагивал, так как в его мальчишеских глазах отражалась безукоризненная техника игры, о которой он пока мог только мечтать. Юная трепещущая душа была наполнена волнами радости и беспокойства. Радость от того, что он сидит здесь и сейчас за одним столом с Великим мастером, настоящим виртуозом, способным оживить даже такой раздолбанный инструмент и беспокойство от того, что нестерпимо хочется скорее прийти домой, закрыться в своей комнате, чтобы играть, играть, играть. Геннадий же находился в состоянии полнейшей душевной раскрепощённости. Он сидел с безмятежным видом, спокойно попивая пиво, курил сигареты и впитывал в себя живую музыку. Борис почти после каждого исполнения наливал себе водки, становясь всё более пьянее и разговорчивее. И вот уже довольно пьяный, играя один из популярных хитов, он вдруг резко ударил по струнам и тут же заглушил их. Потом, влив в себя ещё водку, с трудом проговорил:
— Я всегда любил блюз… Музыка – это математика, но при этом она же самая великая загадка из всех искусств. Я переиграл почти всё, разную музыку. Для каждого настроения своя… Единственное что я мог слушать всегда, так это блюзы. Есть любимые, есть не очень, но в любом состоянии блюз – это жизнь, это кайф, настоящий кайф… По крайней мере для меня. Он всегда импульс, толчок к жизни. — Сказав это, Борис сыграл несколько блюзовых мелодий, идеально соединив их между собой в единое целое. Затем он снова резко ударил по струнам, прервав блюзовые переливы и снова заговорил, глядя куда-то в сторону:
— Они не знают, кого лишились… Если б ни я… У-р-р-оды. Они думают выстоять без меня.
— О ком Вы говорите? — Робко спросил Вадик.
— О тех уродах, что выперли меня из «Гринвича» Они не знают, кого лишились… Если бы ни я… Мне сам Вольский предлагал идти к нему в оркестр… У-р-р-оды. Я пока ещё жив… Мой блюз ещё не окончен.
Через несколько дней ярким солнечным утром Вадик шёл в магазин за продуктами. Настроение прекрасное. Впереди целое лето каникул. Целое лето – целая вечность. Весёлое июньское солнце просто выплескивало своё золото, проникая тонкими ручейками сквозь густые шевелюры платанов и клёнов. Вадик шёл по своей улице, иногда прищуриваясь от попадающего в глаза солнечного света. Настроение прекрасное. Вадик шёл, но вдруг он резко остановился, изменившись в лице. Около одного подъезда, лёжа на земле, съёжившись в собственной луже, спал бывший «Великий маэстро» Тут же в голове промелькнули отдельные эпизоды того незабываемого вечера… Поглаживая сердце, медленно тает последний аккорд, пальцы с лёгкостью пробегают по тёмному грифу и только что сыгранное произведение превращается в нежный флажолет. «Вот так в…от, придёшь ко мне…
Я всегда любил блюз… Блюз – это…кайф. Мой блюз ещё не окончен»
2004 г.