– Служу Советскому Союзу! – сказала пьяная Варька и отдала нам честь.
– Она шнапса перебрала, – икнула Людка, оправдывая боевую подругу. – Не обращайте внимания, товарищи партизаны!
Часто русские селянки во время войны становились любовницами немецких офицеров или солдат. Пользовались молодостью и привлекательной внешностью в обмен на сытный паёк, за другие удобства или работу с хорошим заработком. Что поделаешь, в тяжёлые времена каждый выкручивался как мог.
Но некоторые спали с фашистами не ради благ. Разведчицы служили Родине в тылу врага, выполняя особо важные спецзадания и добывая секретные сведения для командования Советской армии или партизанских отрядов. Отдавались, не щадя себя, ради победы над ненавистным врагом.
Мы с Ильёй и Антоном прятались возле бани, прислушивались к довольным крикам немецких солдат и залихватским воплям куртизанок-разведчиц. Там, в бане, они распивали шнапс и занимались чёрт знает чем, энергично раскачивая старенькую постройку из стороны в сторону. Мы терпели, стиснув зубы, и ждали момента, когда в доску пьяные фрицы выйдут на улицу: распаренные, расслабленные и измученные развратом.
Через пару часов мы этого дождались. Два немецких офицера вывалились из бани, еле-еле стоя на ногах, в обнимку с двумя наклюкавшимися в стельку разведчицами.
Но как только разбитная компания оказалась на улице, "девушки лёгкого поведения" чудесным образом протрезвели. Они отшатнулись от фрицев, будто впервые их видели.
– Хэндэ хох! – крикнул Антон воинственно. Мы втроём вышли из-за угла и направили автоматы на забывших про всё на свете немцев.
Те осоловело переглянулись и попробовали схватиться за кобуру. Но ни револьверов, ни самой кобуры на месте удивительным образом не оказалось. Всё оружие и прочие солдафонские причиндалы они оставили в бане. Фрицы даже ремнями не подпоясались, настолько расслабленным было их состояние. Они пялились на нас с нескрываемым удивлением и искренней оторопью. Разведчицы обезоружили их во всех отношениях и вывели к нам, что называется, "тёпленькими".
Но фрицы не сдались так просто. Один из них выкрикнул "руссиш швайне!" и бросился на Илью с кулаками.
Илья удивил его, шарахнув прикладом в лоб, и пьяный фриц повалился в сугроб. Он коротко охнул в момент падения, искренне удивлённый произошедшим. А следом болезненно застонал и что-то жалобно проблеял на немецком, попробовав подняться на ноги. Ладони фрица скользили по прибитому снегу, он неуклюже карабкался по скользкой дорожной наледи, пытаясь придать телу вертикальное положение. Из вмятины на лбу струилась кровь.
Мы молча наблюдали за немощными потугами этого горемычного арийского пьяницы. С ухмылками на лицах и откровенным презрением.
Второй фриц немедленно присмирел, сообразив, что шутки шутить мы не намерены и пристрелим их без разговоров, попробуй они поднять шум. Он вмиг протрезвел от накатившего животного страха и вздёрнул вверх дрожащие на морозе руки.
Мы по-быстрому связали фрицев и заткнули кляпами их охающие рты.
– Благодарю за службу, красавицы! – сказал я, прощаясь с Людкой и Варькой.
– Служу Советскому Союзу! – отчеканила хмельная Варька с патриотическим трепетом в голосе, отдала нам честь и затянула песню. Негромко, но очень торжественно и душевно: – Артиллеристы! Сталин дал приказ! Артиллеристы! Зовёт отчизна нас!
– Она шнапса перебрала, – икнула Людка, оправдывая боевую подругу. – Не обращайте внимания, товарищи партизаны! Пойду, до дома её провожу. Да и самой пора баиньки, отоспаться надо. Завтра ночью опять на задание!
– Из сотен тысяч батарей за слёзы наших матерей, за нашу Родину – огонь! Огонь! – пропела напоследок Варька.
В общем, распрощались мы с героическими разведчицами и направились в лес. Фрицев потащили с собой в качестве языков – на допрос, в партизанский отряд.
По дороге фрицы нас развлекали. Им было совсем не холодно, несмотря на то, что были они без шинелей, а на улице трещал февральский мороз. Чрезмерное количество употреблённого шнапса основательно грело их изнутри.
Тот из двоих, которому прилетело прикладом в лоб, умудрился выплюнуть кляп и всю дорогу разглагольствовал по-немецки о чём-то возвышенном и очень личном. То стихи читал, то философствовал, упоминая Гёте и Шиллера. Болтливый попался, с таким не соскучишься.
– Когда в отряд придём, наговоришься ещё не так! – пообещал ему нахмурившийся Илья.
Болтливый фриц сообразил, что обращаются к нему, оживился и ответил развязно:
– Русский девушка – дас ист фантастиш!
И тут я не выдержал, передёрнул затвор и застрелил негодяя за такие слова. Пуля угодила в голову, проделав посередине лба дымящееся отверстие. Фриц беззвучно завалился в снег и припадочно задёргал ногами.
– Ну вот! Угрохал ценного языка! – заворчал на меня Антон. – Такой говорливый был, просто находка. Допрашивать не надо, по собственной воле выболтает все секреты.
– Не страшно, у нас ещё один есть! – подбодрил я его.
- Не разговорчивый он, – буркнул Антон. Он глянул на второго фрица, понурившегося и взгрустнувшего по поводу скоропостижной кончины товарища, и с досадой махнул рукой.
– Ничего, на допросе заговорит как миленький! – усмехнулся я, вспоминая партизанские методы развязывания языков. – У комиссара Бормотухина на крайний случай паяльная лампа есть!