Четыре маленькие не выдуманные истории

Вера Сапункова
1

- Женщина, уберите пакеты и тапки.
Валя спросонок потянула руку под кровать и нащупала пакет, подняла к себе на кровать, а тапки запихала в тумбочку.
Уборщица возила тряпкой по строму продырявленному линолеуму.
- Женщина, поднимите тапки...
Услышала Валя в отдалении где-то, в другой части палаты.
Малыш на кровати тихо посапывал, положив крохотную ручку под щеку. Валя посмотрела на него с нежностью. Было почти 9 утра.
- Завтрак! - гаркнула буфетчица, приоткрыв дверь.
Другие женщины зашевелились и нехотя стали спускать ноги на мокрый пол. Уборщица, разведя мокрое болото на линолеуме вперемешку с бетонной крошкой, вываливающейся из дыр, ушла в следующую палату.
- Женщина, поднимите свои вещи...
Слышалось уже по соседству.
Валя вытащила тапки и накинула тонкий халат, взяла кружку (в буфете кружки не выдавали) и пошла на гул голосов и звон тарелок. Малыш продолжал сопеть.
На завтрак давали запеканку - тонкую, холодную. И чай.
"Аскетично" - подумала Валя. Проглотила запеканку и с кружкой чая пошла в палату, помня, что где-то в пакете лежит пачка печенья.
- Раздеваем младенцев! Быстрее мамочки, что спите? Вы что в санатории что ли?
В комнату вошла полная врач в белом халате и медсестра с весами. Женщины засуетились. Клали малышей на весы, медсестра громко объявляла вес.
- Вы вообще кормите ребенка? - гремела врач на всю палату.
Одна из женщин виновато скукожилась.
- Кормлю - тихо сказала она.
- Да что-то не видно- у всех прибавка, а у вас наоборот. Ребенка голодом морите, филоните небось, мамаша.
Медсестра потащила тележку с весами к выходу, но колесико видимо застряло в дырявом линолеуме. Не пытаясь разглядеть проблему, медсестра тупо рванула тележку на себя - линолеум порвался на том месте, где был заклеен оказывается скотчем. Медсестру треск рвущегося линолеума ничуть не озадачил, она вывезла тележку в коридор и поскрипела с ней к следующей палате.
 - Завтра, чтоб была прибавка! - угрожающе сказала врач, окидывая всех грозным взглядом поверх круглых очков.
Женщины сели.
Малыш Вали проснувшись было от раздевания и взвешивания, снова мирно заснул.
Валя решила позвонить наконец мужу и попросить привезти некоторые вещи, которые нужны для ухода за ребенком. Гудки шли долго, трубку муж так и не взял.
Валя позвонила через час, потом через два. Малыш проснулся, поел и опять уснул.
Валя периодически звонила. Потом решила спуститься на первый этаж роддома в аптеку, но вспомнила, что у нее совсем нет денег. Накануне, в спешке, она забыла взять с собой кошелек.
- Она не хочет есть - со слезами в голосе сказала женщина на угловой койке и посмотрела на других, ища поддержки.
Ее малышка хныкала и дергала ручками и ножками.
- Позовите нянечку, она даст вам смесь - спокойно сказала Валя - и не переживайте так, все наладится.
С самого начала, еще в родильном отделении Вале показалось это место - местом боли и страданий, а не тем, что написано на табличке над входом "место, где рождается чудо" и картинка счастливых родителей и ляльки. Женщины в послеродовом отделении выглядели, как изможденные домашним бытом узницы. Словно они уже наперед пережили все те бессонные ночи над детской кроваткой.
На четвертый день, к выписке, приехали мама и подруга Кристина. Они же привезли все необходимые вещи для молодой мамы и малыша. А Игоря не было видно, телефон его не отвечал. Валя сильно беспокоилась - "Может на радостях ушел в запой...".
Когда радостно хохоча мама, Кристина и Валя с малышом на руках ввалились в квартиру, она оказалась полностью пуста. Исчезли некоторые вещи.
Валя заглянула в шкаф - там висели пустые вешалки. Судя по всему, муж покинул ее, не дожидаясь встречи с сыном.

2.
Данила был вполне нормальный мальчик. Хорошо знал, как приручить взрослых или как использовать их в своих личных целях. Первая четверть нового учебного года подходила к концу, все ребята в классе пыхтели над итоговыми работами по письму и математике. Но Данила не пыхтел, он нагловатым взором окидывал классную комнату, задерживался взглядом на учительнице Ольге Семеновне, которая что-то увлеченно писала у себя за столом и качнувшись на стуле опирался спинкой на заднюю парту, где сидел его друг Гришка Проханович. Гришка ткнул его ручкой в спину и продолжил корпеть над тетрадью. Даниле было скучно, он не открывал тетрадь и ждал звонка. Следующим уроком стоял английский язык.
Данила подумал о молодой учительнице и его взгляд стал еще наглее, а глаза сложились в узкие щелочки.
- Заходите ребята - махнула рукой Анна Валерьевна в сторону своего кабинета, когда третьеклассники с книгами и тетрадками в руках подошли к кабинету - я сейчас подойду.
Данила чин-чинарем протопал мимо нее, естественно, не поздоровавшись.
В классе он слыл заводилой на всякие гадости, но больше всего любил выступать в одиночку и ловить все лучи славы на себе. Сегодня настроение у него было отличное.
Спустя несколько минут Анна Сергеевна с мелом в руках зашла в кабинет. Данила, как и все встал, тыкая Гришку карандашом в живот.
Учительница сказала что-то по-английски, и все сели. Что она сказала Данила не понимал, но и не переживал по этому поводу. Науки и искусства ему были не интересны. Он завел с Гришкой громкий разговор про какого-то общего знакомого и при этом сгибал мягкий учебник в трубку, смотря на Гришку словно в подзорную трубу.
- Даниил, положи учебник - сделала замечание учительница, но Данила даже не повернулся к ней и продолжал разговаривать с соседом.
- Гриша и Даниил! - крикнула громко Анна Валерьевна. Гриша замолчал, он не любил неприятности. Чего нельзя было сказать о его друге.
- Ну не кричите, не кричите, я не глухой - сказал Данила и нехотя повернулся на стуле, книгу швырнул на парту.
- Возьми учебник, открой упражнение и начинай писать!
- Да не хочу я писать, мне не нужен ваш английский, я что в Англию что ли поеду? Вы же знаете, что не поеду, чего вы мне его навязывайте.
- Да ты бы хоть и русский учил, ты же двух букв связать по-русски не можешь - гневно выпалила Анна Валерьевна. - Дети, посмотрите на доску, я объясню следующее задание.
- А-а-а! - закричал Данила и бросился на пол и стал бить кулаками и ногами по полу.
Анна Валерьевна от неожиданности подпрыгнула и бросилась к нему. Дети хихикали и переговаривались, поднялся шум.
- А-а-а! - еще громче заорал Данила, будто его рвали на части. Учительница пыталась его поднять, но безуспешно, он тянулся к полу, опять падал и колотил руками по полу.
- Я сейчас вызову директора! - сказала Анна Валерьевна.
Данила тотчас же перестал орать и сел на полу весь красный, взъерошенный.
- А, давайте.
- Ах ты хамишь! - топнула ногой учительница и быстро выбежала из кабинета.
Когда она вернулась с завучем в класс, все сидели на своих местах, кто-то писал. Данила сидел на своем месте тихо и тоже писал.
- Вот он - показала на Данилу учительница - нарушает дисциплину, делать ничего не хочет, орет, срывает урок...
Данила посмотрел невинными глазами на завуча и отклонился назад с трясущейся головой.
- Не-е-ет, нет, я ничего не делал, я спокойно работал над упражнением - залепетал он, хорошо подделывая жалобный голос - я не знаю, о чем говорит Анна Валерьевна.
Завуч вопросительно посмотрела на учительницу английского и вышла.
- Некогда мне тут - коротко бросила она.
Учительница и Данила словно остались одни в классе, они пристально смотрели друг на друга.
"Подлец" - подумала Анна Валерьевна.
"Съела, англичанка! Засунь себе этот английский..." - нагло ухмыльнулся Данила.
Спустя много лет Данила стал депутатом.


3.
- Христос Воскреси, отец Василий.
- Воистину Воскреси, дочь моя. У вас белая ниточка торчит из кофты.
- Ой, и вправду, спасибо, отче.
...
Отец Василий был от природы очень приметлив и всегда указывал людям на их недостатки и недочетики. Не то чтобы он был перфекционист или эстет, просто ему нравилось находить в людях неполноценности, ошибки, несовершенства. Был у него такой пунктик.
- Баба Настасья, подь сюда - сказал он, заходя в церковь и оббивая грязь с сапог об дверной косяк. - Помой сапоги что ли.
Баба Настясья сняла с него сапоги и понесла в закуток, где была раковина.
- Стой, а что у тебя с лицом? - спросил поп.
- А что у меня с лицом? - удивилась Настасья.
- Много помады.
- Да что вы, батюшка, что вы. Уж почитай лет пять не крашусь и раньше красилась только по праздникам большим.
- Да? Ну иди к сюда...
Баба подошла. Отец Василий пристально оглядел лицо.
- Ступай, ладно, показалось.
Вечером батюшка Василий любил посидеть на скамейке у церкви. Сама церковь была маленькой и находилась вдали от оживленной части поселка, на другой стороне реки Солоницы. Скамейка почему-то смотрела на кладбище, хотя с другой стороны был живописный берег реки и песчаные склоны с соснами. К церкви примыкала небольшая деревянная пристройка, где жил батюшка. Каждый день к нему приходила бабка Настасья и приносила прессу, забирала грязное белье, кормила завтраком. Обедал батюшка в местной кафешке на другой стороне Солоницы.
Ежедневно, одевшись как подобает священнослужителю, он выходил в гражданский грешный мир с большим золоченым крестом на животе. Когда отец Василий шел в кафешку по мосту, его крест болтался из стороны в сторону так, что больно бил по центру живота и батюшка закидывал его назад. И иногда напрочь забывал вернуть обратно, так и ходил с крестом на спине.
- Чем сегодня подчуете? - спросил он с тонкой улыбкой новенькую буфетчицу в кафе.
- Меню глядите, батюшка. Выбирайте, все есть, все горячее, свежее.
- А ты почему на шее звезду сатанинскую носишь?
Буфетчица уставилась на свое серебряное украшение на шее.
- Да какая же это сатанинская звезда, это морская звездочка, подруга подарила на день рожденья.
- А какая разница? Ты бы лучше крест носила. Где твой крест? Нехристь что ль?
- Крещеная я, батюшка, но крест не хочу носить пока.
- А-а, Бога боишься, грехи видать тяжкие на тебе.
Буфетчица отшатнулась, тихонько взвыла, и убежала на кухню.
Отец Василий почесал живот и стал хлопать по барной стойке. Вышла толстая повариха Надя.
- Христос Воскрес, батюшка.
- Воистину Воскрес, а есть ли котлеты по-киевски в сметанном соусе?
- Есть, батюшка - монотонно ответила Надя - отведать хотите, сейчас наложу...Вам с рисом или с гречей?
- С гречей, дочка.
- А чего вы Татку-то...того...обидели вроде. Плачет.
Повариха, не дожидаясь ответа пошла на кухню за порцией котлет.
Батюшка вздохнул и понес тарелку с котлетами на столик у окна. Людей в кафе было немного, но все столики были заняты по одному человеку. Батюшке пришлось сесть напротив молодого парня-работяги.
- Христос Воскресе! - громко сказал отец Василий молодому человеку, грузно садясь за стол.
Парень не ответил - продолжал есть суп.
- Ты что атеист что ли? У тебя вон весь рукав в супе. И пуговицы нет на рубашке...
- А у вас, батя, вши в бороде завелись - раздраженно метнул работяга.
Поп опешил.
- Какие еще вши? Я тебе покажу вшей, ишь придумал, шутник какой... - встал из-за стола и пошел к барной стойке за вилкой.
- А у тебя лысина небось уже на голове, вон волосы валятся на плечи пачками - ехидно сказал батюшка и ткнул вилкой котлету. От неожиданности, котлета испустила дух при этом выбросив из себя горячий жир фонтаном на черное одеяние отца Василия. Он охнул и схватил салфетки, спешно вытер жир, но было поздно - ряса покрылась мелкими жирными пятнышками.
Парень усмехнулся и продолжил есть как ни в чем не бывало.
 - Небось и семьи то нет и матери не помогаешь. На гулянки ночные, да на девок тратишь деньги заработанные. По глазам твоим грешным вижу.
- А вы батюшка не смотрите. Вот у вас и креста нет, какой же вы священник? Вам веры нет...надели рясу, а сами может беглый преступник.
Батюшка спохватился, стал ощупывать живот и грудь. Не найдя креста, полез в карманы рясы и не нашел там ничего, кроме ста рублей и зажигалки.
- Был же крест только что...
Батюшка бросил тарелку и выскочил на улицу. У входа стояла буфетчица и курила.
- Крест не видала?
- Какой крест еще? Опять крест! Да отстаньте вы от меня! - она бросила сигарету в урну и забежала со слезами в кафе.
- У-у, дура! - сердито рявкнул батюшка и побежал в сторону моста.
- А за котлеты заплатить! - крикнула ему повариха Надя вслед.
Но отец Василий только махнул рукой.
Он бежал по мосту оглядывая все вокруг, даже за перила зачем-то смотрел, будто крест мог вылететь и божественно зацепиться за воздух над рекой. И так добежал до своей церкви и дома. Бабка Настасья развешивала во дворе мокрое белье.
- Крест мой не видала? - запыхавшись, еле переводя дух выпалил отец Василий.
- Нет, отче. Откуда? Вы же с ним к обедне пошли.
Отец Василий почувствовал удушье и стал расстегивать верхние пуговицы рясы. И тут обнаружил, что цепочка мешает, а вернее перекручена неправильно и потянул ее, чтобы распутать. Крест красиво съехал обратно со спины на пузо.
 - Ах ты ж, господи - вдохнул отец Василий - Твою черти налево...чтоб тебя мухи покусали...
- Вы чего чертыхаетесь, отче, церква рядом - покачала головой бабка Настасья и вздохнув пошла на задний двор с тазом подмышкой.
Отец Василий зашел в церковь, сжимая крест. Перед ним висела большая икона Богородицы.
- Что смотришь ухмыляешься...у тебя вон лицо немыто и дырка на рукаве - сердито бросил он Пресвятой Деве.

4.

Анжелика была из тех девушек, что искали именно своего человека. Она отчетливо это осознавала. Поэтому все отрезвляющие щелбаны Анжелика воспринимала с особой чуткостью. В их отношениях с Кириллом казалось все прекрасно до одного случая, первого щелбана.
Анжелика писала стихи. Не так, чтобы замахиваться на какие-то особые звания и почетности, а просто выливая в словах свое отношение к миру. Однажды она написала небольшое стихотворение и посвятила его возлюбленному Кириллу. Но по странному стечению обстоятельств до Кирилла это стихотворение не доехало. Тетрадку со стихами украли вместе с рюкзаком на Ленинградском вокзале в Москве, когда Анжелика ехала в Петербург. Рюкзак украли самым досадным и обидным способом – буквально из-под носа. С ним пропал и фотоаппарат, старый песенник и та тетрадка с стихом-посвящением. Вор будет раздосадован, конечно, особых ценностей там не было, кроме фотоаппарата, пожалуй. Позднее Анжелика пыталась восстановить по памяти стихотворение, но не смогла вспомнить ни строчки, ни слова. И это стало первым тревожным моментом в ее отношении не к поэзии, не к ворам и не к собственной памяти, а к Кириллу. «Почему я не могу вспомнить даже слова из того, что описывало мои чувства? ...А может их и нет…» - размышляла она над пустым тетрадным листом.
Спустя время тревожные звонки стали звонить все чаще, а к весне они вообще превратились в бесконечный непрекращающийся звон.
И когда Кирилл спрашивал - «ты меня любишь?», Анжелика не знала, что и как ответить. Сказать «да» - это соврать, «нет» - обидеть и получить новые приступы ревности и агрессии, которые в последнее время стали все более яростными и невыносимыми. А ведь когда-то она сказала, что любит, в порыве страсти – теперь нужно отвечать за свои слова и поступки, брать ответственность.
«Почему я не люблю его?» - спрашивала себя Анжелика, гуляя с Кириллом по набережной Невы и вдоль канала Грибоедова и не могла толком ответить себе на этот вопрос. Она улыбалась, смеялась над его шутками, выслушивала грандиозные планы, вечером он романтично наизусть читал Егора Летова, дома – пел песни под гитару, пил виски с колой и курил сигары, слушал грампластинки на виниловом проигрывателе. Вроде бы все, как любила Анжелика, но не то, не там…не тот…
Первая мысль о побеге промелькнула в голове Анжелики, когда зимой они вернулись с поездки на север. Стало ясно, что токсичные для нее отношения ничего хорошего больше не принесут, а будет только хуже раз за разом. Но отделаться так просто от Кирилла было практически невозможно, это ясно. Нужно было вызвать в нем серьезные негативные чувства по отношению к себе, и Анжелика решила надавить на самое больное место, его мужские амбиции и то, в чем он считал себя большим специалистом – история, политика, право и т д. Анжелика давно не считала его умным человеком и потому - нет, было не жалко. С глупыми мужчинами она была жестока и беспощадна. Оставаться заложницей глупого человека в будущем представлялось адом.
Весной, на свадьбе их друзей в Москве, Кирилл делал вид, что у них с Анжеликой все прекрасно, возможно, он и правда в это верил. Накануне они снова сильно поссорились – теперь из-за стихов. Анжелика не то написала, «королю» не понравилось. Контроль и навязывание мнения бесили не так сильно, как фальшивое желание изображать перед друзьями, что у них большая любовь. Да, его глаза светились и горели, когда Анжелика украдкой посматривала в сторону Кирилла, но огонь какой-то нездоровый, огонь власти и обладания.
Последней каплей стал короткий разговор на улице между состоявшимся женихом, другом Кирилла и самим Кириллом, когда после порции выпитого крепкого алкоголя они разоткровенничались. Анжелика стояла рядом дышала воздухом.
- Ну вот я и женатик! – весело сказал Паша и выпустил струю дыма вбок.
- Я так рад за тебя, дружище, ты не представляешь. Я вот тоже уже подумываю остепениться – он притянул за талию Анжелику к себе и посмотрел прямо ей в глаза.
От этого взгляда и его слов Анжелику не то что торкнуло, или бросило в жар от радости, как наверно любую другую на ее месте, а реально ударило током. Перед глазами начали стремительно проноситься картины их будущей совместной жизни и всего ужаса, который мог бы сопутствовать этой жизни, а самое главное – откуда взять чувства, с которыми надо идти к алтарю? Картина совместной жизни с Кириллом никак не клеилась, она была отвратительна и ужасна. Анжелика конечно хотела семью, она любила детей и не считала замужество целью, скорее средством, но и то, лишь с тем, кто действительно ее человек. Настоящий, достойный, хороший человек. Не любой, кто знает Летова наизусть.
«Это все равно что заточить себя в тюрьму или похоронить заживо» - подумала Анжелика и твердо решила предпринять уже что-то серьезное сегодня вечером, ибо провести еще одну ночь вместе с Кириллом означало изнасиловать себя самой. Не хватало смелости. Анжелика зашла в зал, где гости оживленно болтали, беременная невеста пила минералку и тайком курила, кто-то танцевал под быструю негромкую музыку. Анжелика никогда раньше не пила водку, но чтобы набраться смелости и сделать рывок нужно было что-то выпить и она тихо, пока никто не видел, налила стопку и выпила залпом. И вдруг ее кто-то нежно привлек к себе, это был Кирилл.
- Пойдем потанцуем, это медленный танец.
Деваться было некуда, и Анжелика согласилась, ноги уже становились ватными, голова закружилась.
- Давай, никогда больше не будем ссориться – сказал Кирилл ей на ухо, закапываясь носом в ее, завитых кудрями, волосах.
- Но так не бывает…
- Я знаю, но давай попытаемся хотя бы.
От этих разговоров Анжелике уже давно было дурно. Тупик какой-то. Глупость. Нет, не давай мириться, когда поссоримся, просить прощения, договариваться, терпеть, понимать, хотя бы пытаться понимать, принимать, находить общие решения, находить взаимопонимание, нет (!), он говорит – давай не ссориться. Что за детский сад? Причем в понятие «не ссориться» явно входит – ты не должна мне перечить, у тебя не должно быть своего мнения, любое твое мнение ничтожно по сравнению с моим.
«Нет, - подумала Анжелика – с меня достаточно». Она вспомнила про свою милую квартирку в Петербурге. «Вот бы сейчас оказаться там, а не здесь со всем этим». С отвращением она думала о поездке на край Москвы и квартиру Кирилла, его маму, его постель в комнате, где все было чужим, и он сам уже для нее – чужой.
В московском метро Кирилл открыл книгу, принялся за чтение. Анжелика понимала, что у нее мало времени и надо что-то предпринять прежде, чем им придется сделать переход с Кольцевой линии, после пути отхода сократятся до минимума. На то, чтобы просто выйти из практически пустого вагона в полуночный час все же не хватало духу. Что-то таки держало Анжелику около Кирилла, может быть привязанность, какие-то остатки былых чувств, остатки надежд, а может быть ей было его жалко, что хуже всего.
Анжелика заговорила про политику, зная, как Кирилл ненавидел эту тему, с надеждой, что он взбесится, и у нее будет повод сбежать. Он оказался как всегда предсказуем, как все не слишком умные люди. Кирилл зло посмотрел на нее и в какой-то момент Анжелике показалось, что он понял ее замысел, что она нарочно заводит его. Анжелика, сделав вид, что сильно обижена, отсела в другой конец вагона и незаметно вышла на ближайшей станции. В уходящем поезде промелькнуло недоуменное лицо Кирилла.
«Не додумался» - подумала она и зашла в поезд, который двигался в противоположном направлении. На Комсомольской всегда было людно, даже в ночной час. Кто-то упал на эскалаторе, беспокойно зашумели люди – все это Анжелика видела сквозь пелену, выпитая водка давала о себе знать. Так же будто сквозь сон она купила билет на ближайший поезд до Петербурга и вот, она уже в вагоне, залезает на верхнюю полку. Стягивает под одеялом платье, пиджак и забрасывает их наверх, на багажную полку. Одевает джинсы, футболку и проваливается в сон.
- Девушка, Санкт-Петербург через двадцать минут – трогает ранним утром плечо Анжелики проводница.
- Угу – промычала Анжелика и вздохнула спокойно, понимая, что побег удался. Смутно она помнила, что Кирилл звонил много раз, она не отвечала, потом все же пожалела его и ответила, они вновь наговорили кучу гадостей друг другу. Но как же теперь это все неважно, Боже, алиллуйя, всего этого больше нет.
«Я свободна - думала с радостью Анжелика, подходя к своему дому. – я больше ему ничего не обязана, не должна, больше не будет этого насилия навязывания, этой дикой ревности».
Первым делом, она разобрала вещи и обнаружила, что забыла на багажной полке то платье, в котором была на свадьбе. Оно так нравилось Кириллу.
«Ну и слава Богу, пусть достанется кому-нибудь другому – подумала она о платье, а потом так же и о своем бывшем теперь парне. - Пусть он достанется кому-то другому, и все его тараканы тоже. Теперь, раз и навсегда, это больше не моя головная боль.»
Спустя почти полгода, Кирилл написал ей письмо, полное любви и сожалений. Анжелика тоже написала письмо в ответ:
«Ты думал, что сам сделал шаг от любви к ненависти, нет, ты сделал его, потому что я так хотела. Я хотела, чтобы ты разлюбил меня и навсегда оставил в покое, ибо мы – не пара и никогда ею не были и не будем. Я живу в своем мире, берегу его для хорошего человека. И это не ты, прости.» - написала она и не отправила.
Эти слова пусть навсегда витают в воздухе между Москвой и Ленинградом. Эти слова, вместе с потерянным стихотворением запечатаны в бутылку и брошены в Ладожское озеро на рассвете, который вместе они уже никогда не встретят.