От пограничного Бадахоса до Лиссабона путь совсем недалёкий. Всего лишь немногим более 40 лиг. Это почти в два раза короче, чем до Мадрида. Итальянский гитарист Федерико Моретти проделал этот путь в почтовом экипаже меньше, чем за два дня.
В Лиссабоне в те весенние дни дрожала земля. Подземные толчки были слабыми и едва ощущались, но память о страшном землетрясении полувековой давности, заставляла людей в спешке покидать свои дома. Но не только природная стихия беспокоила сейчас людей: война и прекращение морской торговли, вызвали массовую безработицу. Работой в городе были заняты лишь около 10 тысяч человек, в основном, на корабельных верфях. Некогда богатый Лиссабон сейчас был заполнен множеством нищих, просивших подаяния.
В первый же день пребывания в Лиссабоне Моретти пришлось изменить свои планы: он был приглашён в гости к самому генерал-губернатору Жюно.
Жан Андош Жюно родился в 1771 г. в городке Бюсси-ле-Гран в Бургундии. Он был младшим в семье из трёх сыновей. Отец Жюно, зажиточный торговец, хотел, чтобы его младший сын стал уважаемым человеком, предпочтительно юристом. Некоторое время Жюно провёл в университете, где изучал право. Когда началась французская Революция, пылкий юноша, увлечённый революционными идеями, забросил учёбу и записался волонтёром в батальон Национальной гвардии департамента Кот д’Ор. В дальнейшем он участвовал во многих сражениях революционной войны, отличился при осаде Тулона. Здесь он и познакомился с Наполеоном. Потом Наполеон сделал Жюно своим адъютантом. Вместе они прошли Итальянскую и Египетскую кампании.
Назначение Жюно в Португалию, по сути дела, являлось для генерала ссылкой. И виновницей всей этой истории была, естественно, женщина. У Жюно возник роман с Каролиной Мюрат, младшей сестрой Наполеона. Красавица Каролина, жена Мюрата, обладала умом государственного мужа и плела интриги против своего брата Наполеона. Дело едва не дошло до дуэли между двумя прославленными генералами. Жюно даже похвастался, что как отличный стрелок из пистолета, быстро решит эту проблему. Наполеона такой исход не устраивал, и он отправил Жюно в Португалию, а Мюрата – в Испанию.
Завистники называли португальский поход Жюно прогулкой. Но, знали ли они, каких трудов и жертв стоила его солдатам эта "прогулка". Финальная часть похода – от Алькантары до Лиссабона – проходила в ноябре, когда в Португалии шли непрерывные проливные дожди. Солдаты Жюно шагали в разбитой обуви, а многие – уже босиком; они увязали по колено в раскисшей глине, шатались от усталости и едва могли нести на себе оружие. Об обозах – и говорить было нечего – они давно застряли в пути, и солдат всё время мучил голод. Сражений не было совсем, но в этом походе Жюно потерял около тысячи своих солдат: они срывались в пропасть на скользких горных дорогах, тонули на переправах через бурные реки, умирали от изнеможения во время маршей, гибли от болезней, были случаи, что и дезертировали.
Жюно не щадил своих солдат, но и сам переносил вместе с ними все трудности этого похода. В тот славный для него день, 30 ноября 1807 г., Жюно вошел в Лиссабон со своим передовым отрядом, всего лишь одной тысячей солдат, – смертельно уставших, оборванных и босых. Но это были солдаты наполеоновской армии, и они внушали тогда португальцам такой суеверный ужас, что те даже не помышляли ни о каком сопротивлении.
Весной 1808 г. Жюно чувствовал себя в Португалии пока ещё достаточно уверенно. Португальская армия была им распущена, большинство местной аристократии ещё прошлой осенью покинуло Лиссабон и сейчас обитало в Бразилии. Крестьянские восстания в провинции ещё не приняли массового характера, и пока мало беспокоили Жюно. Недавно Наполеон присвоил ему титул герцога д’Абрантеса и назначил генерал-губернатором Португалии. Теперь Жюно предстояло стать мудрым и справедливым правителем, искренне заботящемся о благополучии вверенной ему страны. Жюно устраивал балы и приёмы, ему очень хотелось завоевать симпатии португальской знати.
В тот день Жюно давал большой приём во дворце Кинтела. На него были приглашены почти все оставшиеся в столице представители португальского высшего общества. Перед собравшейся публикой выступил недавно прибывший в Лиссабон итальянский гитарист Федерико Моретти. Он виртуозно исполнял итальянские и испанские песни, и в этот день был как никогда в ударе. Вместе со всеми музыканту аплодировал и сам Жюно. Если бы генерал знал, с какой целью прибыл к ним этот гитарист, дело для музыканта могло бы закончиться военно-полевым судом и расстрелом в двадцать четыре часа.
- - -
Встреча с генералом Каррафой принесла разочарование Моретти. Ознакомившись с содержанием "Призыва алькальдов", генерал решительно заявил, что данный документ не имеет для него никакой законной силы, и что он по-прежнему будет ждать инструкций от военного министра О’Фаррила. К тому же, пока не ясно, чем там всё закончилось в Мадриде. Настойчивость Моретти разозлила генерала, и в порыве гнева Каррафа даже обозвал Моретти дураком – sei un pazzo. Сказал он это по-итальянски: Каррафа тоже был итальянцем.
Но вскоре суровый генерал смягчился, и по-дружески объяснил своему земляку, что не имеет никаких физических возможностей отвести сейчас войска в Испанию. Вверенные ему подразделения рассредоточены по португальской территории. Войска стоят малыми гарнизонами вперемешку с французскими частями. Французы уже не доверяют своим испанским союзникам, и зорко следят за всеми их передвижениями. Так, что любая их попытка покинуть свои позиции будет воспринята, как враждебные действия со всеми вытекающими из этого последствиями. К тому же, со дня на день может начаться высадка англичан на побережье, а Испания всё ещё находится в состоянии войны с Англией.
Сложившиеся обстоятельства заставили Моретти срочно покинуть Лиссабон.
Жарким майским днём в Бадахос въехала карета секретаря русской дипломатической миссии в Мадриде. Из неё вышел… кто бы вы думали? Моретти, переодетый слугой русского дипломата. Увидев такой маскарад маркиз Солано расхохотался:
– Вы неподражаемы, Моретти! Как Вам это удалось?
Моретти рассказал, что его семейство в Неаполе находится в родстве с каким-то русским князем. В общем, с какой-то важной фигурой в Петербурге, близкой к самому русскому царю Александру.
– Вы говорите по-русски? – поинтересовался Солано.
– Понимаю немного, – поскромничал Моретти, – хотя, к чему это: все русские прекрасно говорят по-французски.
– Русские… – задумался маркиз. – Адмирал Сенявин по-прежнему в Лиссабоне?
– Да. Тот осенний шторм сильно потрепал его эскадру. Корабли нуждаются в ремонте. Он не может сейчас выйти в море. Положение русского адмирала ничем не лучше нашего: царь Александр, союзник Наполеона, настаивает, чтобы адмирал выполнял все распоряжения императора французов. Жюно тоже всячески уговаривает его присоединить русских моряков к своему корпусу. К тому же, он упрекает адмирала тем, что кормит русских матросов рационами, предназначенными для его собственных солдат.
Солано только вздохнул и покачал головой.
– А какой выход у русского адмирала – выйти в море и погубить свою эскадру? Или сражаться на суше в компании своих вчерашних врагов? Адмирал – слуга своего государя, и не может ослушаться его воли, но… – здесь Моретти, обычно всегда сдержанный, раздражённо продолжил, – …адмирал в приватной беседе мне как-то сказал: «Мы же не флюгеры, чтобы поворачиваться в нужную сторону при каждой перемене ветра». Santo cielo*, он тысячу раз прав: для того ли русские моряки сражались против французов на Адриатике, чтобы сейчас…
– А, что с Каррафой? – прервал его Солано.
Моретти подробно пересказал содержание своего разговора с генералом Каррафой. Солано такой исход дела, похоже, нисколько не удивил. Он хорошо знал Каррафу. Этот человек никогда не пойдёт против инструкций. Да, ведь и сам маркиз окажись он в подобной ситуации поступил бы, наверняка, так же. Хотя… может быть, и нет.
Солано вспомнил, как в начале нынешнего апреля, когда дошли известия о свержении и аресте Годоя, среди его солдат начались волнения. Солдаты думали, что молодой король дон Фернандо разорвёт все позорные соглашения, заключённые Принцем Мира с императором Франции, и всех их вернут домой. Но ничего этого не случилось.
«Император Франции распоряжается испанскими солдатами как своими собственными!» – Солано слышал тогда эти гневные выкрики. – «Пока мы проливаем кровь за интересы Франции, французы проливают кровь наших братьев в Мадриде! К дьяволу такой союз! ». «Семнадцать тысяч наших солдат отправили далеко на Север, в Данию – сражаться и умирать за Наполеона. Так скоро в Испании совсем не останется войск, и тогда французы возьмут нас голыми руками. Хватит уже терпеть!». «Смерть французам!»
Масла в огонь подлили слухи о том, что скоро и солдат корпуса Солано тоже собираются отправить во Францию, а тех, кто воспротивится этому – закуют в кандалы и отправят на каторжные работы. Нашлись даже те, кто будто бы собственными глазами видели, как несколько сотен таких кандалов завезли недавно в арсенал.
Солано хорошо знал, насколько необузданными бывают в гневе темпераментные испанцы, и понимал, что приказами сейчас уже ничего нельзя добиться. И он убеждал этих людей, убеждал насколько был способен сделать это: объяснял, что всё это выдумка, что скоро они все вернутся домой. Тогда Солано проявил характер, и собственной властью вывел свой корпус из Португалии.
В этот день в городе был настоящий праздник. Сотни жителей Бадахоса заполнили площадь перед двумя круглыми зубчатыми башнями городских ворот Пальмас. Некоторые даже взобрались на стену полубастиона Лагримас (слёз), откуда была хорошо видна, покрытая множеством зелёных островов, обмелевшая в это время года, река Гвадиана, и дорога, уходящая далеко на запад, – вплоть до самой португальской границы. Часть горожан стояла уже на самом, состоящем из 28-ми арок, каменном мосту Пэунте де Пальмас. Они первыми встретили входившие в город войска. По посыпанному песком булыжнику моста глухо простучали копыта кавалерии, промаршировали колонны пехотинцев, прогрохотали колёса пушек и скрипучих обозных фур. Женщины выбегали навстречу солдатам, а храбрые босоногие мальчишки, спотыкаясь и подпрыгивая, шагали рядом, стараясь держать строевой шаг. Солдаты возвращались домой.
Основные силы своего корпуса маркиз Солано отправил в Андалусию, к местам постоянной дислокации. Оставшуюся часть и штаб он расположил в Бадахосе. На следующий же день Солано отправил послание генералу Жюно, в котором объяснил мотивы своего поступка и заявил, что по-прежнему остаётся верен своему союзническому долгу, и готов сразу же вернуть свои войска "в случае вторжения нашего общего врага". Под этим врагом подразумевалась Англия.
Сейчас ситуация была уже принципиально иная: кровь, пролитая в Мадриде окончательно разделила испанцев и французов. Жюно может быть и согласился бы отпустить на родину солдат Каррафы, но он знал, что дома эти солдаты не будут сидеть сложа руки – они будут сражаться против французских войск.
Вскоре произошло то, что рано или поздно должно было произойти: 6 июня 1808 г. командующий испанским гарнизоном города Порту генерал Доминго Белеста арестовал французского генерала Франсуа Киснеля вместе с его штабом и 30 драгунами эскорта. Белеста собрал руководителей Порту и призвал их сформировать патриотическое правительство, чтобы противостоять французам. Однако хунта испанской провинции Галисия вскоре отозвала его войска на родину. После ухода испанских войск ситуация приняла комический характер: местные власти, осознав возможные последствия собственной смелости, начали писать покаянные письма Жюно, в которых заверяли его в своей лояльности. Больше недели город находился без всякой власти. Военный губернатор Порту даже распорядился снять с крепости национальный флаг.
Узнав о дерзком поступке генерала Белесты, Жюно распорядился разоружить дивизию Каррафы. Под предлогом проведения смотра, испанские войска были выведены в поле, где были окружены и разоружены французами. Около шести тысяч солдат генерала Каррафы были отправлены в заключение на понтоны, стоящие на якорях в реке Тежу, рядом с фортами Лиссабона. Офицерам, несущим охрану фортов, был отдан приказ затопить понтоны в случае, если их пленники предпримут попытку к бегству. На этих понтонах испанские солдаты будут находиться вплоть до подписания конвенции в Синтре**.
После возвращения в Испанию, генерал Каррафа предстал перед следственной комиссией, где в качестве свидетеля выступал Моретти. Дело было тёмное и запутанное. Версии, выдвинутые Каррафой и Моретти, полностью противоречили друг другу. По одной из них выходило, что генерал Каррафа строго следовал букве полученных им инструкций, и не имел никакой информации о коварном замысле французского командования. По другой – генерал вошёл в сговор с Жюно, и сам издал приказ о разоружении своей дивизии. Якобы, существовало и распоряжение генерала об отправке солдат на понтоны. Впрочем, самого генерала и большинства офицеров эта мера не коснулось. Доказать вину генерала тогда не удалось, и дело оставили без последствий. Однако, вся эта история с лиссабонскими понтонами легла тёмным пятном на репутацию генерала, и вскоре после войны он ушёл в отставку.
Что такое понтоны? Это плавучие тюрьмы. Обычно брали какой-нибудь уже непригодный к плаванию корабль, убирали с него всё парусное вооружение, на пушечные порты и трапы ставили решётки, батарейные палубы переоборудовали в бараки, а на верхней палубе делали надстройку для охраны. Понтоны ставили на якоря в акватории порта на некотором удалении от берега, для того, чтобы исключить возможность побега. Условия содержания пленных на таких понтонах были варварскими и сопровождались высокой смертностью среди заключённых.
Впрочем, французам объяснять, что такое понтоны, совсем не нужно – они это очень скоро узнают на собственной шкуре. И случится это в том же 1808 году. В Кадисе. Там на понтонах будут заключены тысячи солдат корпуса генерала Дюпона.
Память о кадисских понтонах будет жива во французском обществе даже спустя многие годы. Так в 30-е годы XIX века в Париже будет весьма популярна оперетта "На понтонах в Кадисе". И даже через много-много лет, в любом провинциальном французском городке, нет нет да и находился какой-нибудь старичок, который в кругу своих собутыльников неизменно начинал свой рассказ со слов: "Когда я сидел на понтоне в Кадисе..." И хотя его товарищи слышали эту историю, наверное, уже в сотый раз; никто не перебивал старика, и его всякий раз щедро угощали его вином. Старик рассказывал, слёзы наворачивались у него на глаза, а его товарищи сочувственно вздыхали, потому что знали, что этому человеку пришлось испытать на своём веку такие страдания, какие мало кому выпадают в этой жизни.
Но, это я уже немного забежал вперёд. И о кадисских понтонах, и о несчастливом генерале Дюпоне я расскажу немного позднее.
- - -
* итал. Святые небеса.
** Соглашение об эвакуации французских войск из Португалии. Конвенция подписана представителями британского и французского командованиея 30 августа 1808 г. Её условия были крайне выгодными для французской стороны. (Прим. авт.).
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/06/29/1193