Москва. 1995 год.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, июнь 2018.
Я собираюсь раскрыть вам сегодня некую детективную историю. Она по всем параметрам детективная. Во-первых, она криминальная. Во-вторых, ее сюжет мог бы вдохновить автора настоящего детектива, как мне кажется. Кроме того, поразительно, что об этой истории все слыхали, но никому в голову не пришло, ни профессионалам, ни непрофессионалам, попробовать в каком-нибудь месте ее ковырнуть. Уж больно гладкая она. Она настолько гладкая, что уже самой гладкостью возбуждает подозрение. Речь идет о событиях лета, точнее начала августа 1689 года. Ручаюсь, что девять десятых аудитории вспомнили, что в 1689 году Петр то ли пришел к власти, то ли счастливо избежал попытки покушения. Что-то такое прозвучало, правда? Все читали популярные книжки об этой эпохе. Каждый второй читал у историков, если не у глубокоуважаемого Сергея Михайловича Соловьева, чей том раскрытым лежит передо мной, то у Василия Осиповича Ключевского. И уже просто все, кроме молодого поколения, еще изучали в школе, все соприкоснулись в тексте, да еще и в киноверсии с не лишенным блеска и совершенно безнравственным романом Алексея Толстого. Таким образом, это очень представимо, это давно стало стереотипом.
Как обычно рисуются события? Петр становился все более самостоятельным, несмотря на юный возраст, играл в 1689 году уже не в игрушечных, а в живых солдатиков. А живые солдатки его, потешные конюхи — это какая никакая военная сила, неплохо подготовленная в постоянных учебных сражениях. И чем далее, тем больше он составлял угрозу для правившей его старой, единокровной сестры Софии Алексеевны, имевшей официальные полномочия правительницы, но очень негладкое положение.
До того было единственное женское правление — правление матери Ивана IV в начале 30-х годов XVI века, основанное на узурпации, на терроре, и очень кратковременное, впрочем, прикрытое в какой-то степени очевидным малолетством Ивана. В глазах политиков того времени, то есть знати, а может быть, и служилых людей, то была узурпация. Мало ли кто твой сын! Любая женщина княгиня, женщина царица в русской традиции допетровского времени, овдовев, — это очень почетный, уважаемый, но принципиально безвластный человек. Иначе быть и не могло, не должно было быть. А Софья Алексеевна была к тому же не вдова, а девица. То совсем уже никуда не лезет, даже неприлично.
Все вроде бы так. Но притом почему-то Софья Алексеевна решает Петра убить. По всей вероятности из психологии временщика, потому что прав на престол от этого не приобретают. Можно домыслить, что ей хотелось дальше править именем своего единоутробного брата царя Ивана Алексеевича. Мы того не знаем, можем только предположить, они-то были родные, а не сводные брат и сестра. Вроде бы Иван Алексеевич был если не слабоумен, то по крайней мере неталантлив. Но ведь это все ничем не доказано, нам это предлагается домыслить. Отрави злодейка Софья даже обоих царей, даже если бы в династии Романовых не осталось ни одного наследника престола, для России то означало бы только пресечение династии и ровным счетом больше ничего. Никаких прав для Софьи Алексеевны из этого не вытекало. Разве только ей удалось бы провести на престол человека, который еще к тому же согласился бы на ней жениться. Но интригами она не передала бы своему мужу никаких прав. Его избирали бы земским собором как первого царя новой династии, тем более что вообще всех царей XVII века, начиная с Феодора Иоанновича, избирали земским собором, хоть они и были в большинстве наследниками престола. Закона о престолонаследии в соборной русской монархии не было, был только принцип наличия царского рода. Все остальное решалось, простите, демократически.
Так вот, с этими большими допущениями мы тем не менее предполагаем, что злодейка Софья решается на убийство. Вопрос этот решен на Верху, то есть в Верхних теремах Кремля. «Верх» тогда обиходное наименование, с большой буквы. Уже 27 июля Софья Алексеевна жалуется стрелецким командирам на неуважение и прямую угрозу со стороны Нарышкинского клана, то есть родни Петра по материнской линии, царицы Натальи Кирилловны. Это некая политическая проба или идеологическая обработка, подготовка влиятельной части вооруженного общественного мнения. А к 7 августа решен вопрос об убийстве. Далее в ночь с 7 на 8 число возмущенные готовящимся преступлением несколько стрелецких офицеров, трое или четверо, мчатся в Преображенское предупредить Петра. Петр в страхе без порток отбывает в ближайший лес, куда за ним довозят необходимое украшение чресел любого достойного мужа, и препоясав оныя, не останавливаясь, бежит к Троице преподобного Сергия, где первым делом жалуется архимандриту Викентию на стремящихся убить его и просит его защиты.
Дальше вы все знаете. Кратко напоминаю. Софья, когда попытка убийства сорвалась, пытается договориться то с теми, то с другими, нащупать почву среди дворян московских чинов, соответственно от жильца до стольника. Вроде бы не очень получается. Служилые иноземцы получают распоряжение Петра отбыть к Троице. Они идут к князю Василию Васильевичу Голицыну, к официальному печати оберегателю (канцлеру). Голицын жмется, ведет себя неуверенно. Иноземцы отбывают. Одна за другой следуют попытки договориться. У Соловьева они перечислены довольно подробно. В Троицу едет Прозоровский, ближний человек царя Ивана Алексеевича. Едет духовник царя, тоже безрезультатно. А тем временем уже следуют приказы различным офицерам и служилым людям отбыть в Троицу. Затем едет патриарх Иоаким, которого Софья просила примирить с братом. Патриарх Иоаким едет и не возвращается. Соловьев прямо пишет, что патриарх и рад был остаться подальше от своих врагов. Кстати, давайте поставим здесь восклицательный знак. О врагах патриарха нам будет очень интересно при раскрутке этого детективного сюжета.
И наконец, когда все уже сбежались к Троице, Софья пытается поехать сама. Ее довольно грубо не пускают. Ей приходится выдать на стрелецкий приказ ее ставленника Федора Шакловитого. Того без лишних слов при личном и деятельном участии Петра начинают пытать. Покуда его пытают, собирают еще людишек на пытку, стрельцов близких к Софье, Чернова и Гладкова. Князя Василия Васильевича Голицына, правда, не пытают, но подвергают суровейшему допросу перед лицом всех знатных людей, собравшихся у Троицы, так и не получив сведений. Ну, нельзя было пытать одного из блестящих аристократов, боярина, оберегателя печати и еще недавно командующего. Того и Петр не мог. И не потому, что ему совесть не позволяла, он просто боялся, боялся русской аристократии. Начать пытать Голицына? А что будет дальше, на следующем повороте? Ведь ему того не забудут. Его тирания была ведь еще в будущем.
Зато можно не церемониться с одним из образованнейших людей России архимандритом Сильвестром Медведевым, притом не церемониться очень легко. Патриарх совершает кощунственный акт — расстрижение архимандрита и возврат его в мирское состояние. Теперь он не архимандрит Сильвестр, а Сенька. А Сеньку можно пытать. Пятнадцать ударов — это очень серьезно, огнем и железом, и тут же казнь. То было кощунство, потому что монашеский обет нерасторжим. Но в данном случае это совершенно неважно. Патриарх совершил преступление. С этого момента мы можем считать патриарха Иоакима уголовником и нарушителем канонического права. Кстати сказать, это еще один узелок на память, он нам очень понадобится сегодня — патриарх Иоаким.
И с 1689 года удалив всех сторонников Милославских, кого в ссылку, кого даже в имение милостиво, почти никого не казнив, в основном, кроме умерших на пытках, Петр практически воцаряется. Он получает от своего старшего брата документ, не сразу, через несколько месяцев, в котором тот не отрекается от престола, но предоставляет Петру практические дела правления.
Вот примерно такая история. Когда я читал ее у Толстого, у советского Толстого, я был еще мал, был еще малограмотным, но склонность к историческому знанию у меня была, и мне пришла в голову одна странная мысль — а где же царь Иван во всей этой истории? Если его увезли в Троицу, то почему? И как это допустила Софья? Ей-то он был родной брат. Они оба были от брака царя Алексея Михайловича и Милославской, урожденной Милославской. А если он был в Москве, то почему нету действий царя Ивана или от имени царя Ивана?
И позднее, более тридцати лет назад я не собирался этим специально заниматься, и вообще я тогда думал, что не буду профессиональным историком, и я про это дело забыл. Потом, через некоторое время я соприкоснулся с преподаванием, с эпохой Петра. И тогда я полез к Соловьеву. У Сергея Михайловича все необычайно обстоятельно. Ни звука! Нету царя Ивана! Испарился! Я дико удивился, и только потом понял, что невнимательно читал одно место. Есть одно замечательное указание о царе Иване, одно единственное, которое я собственно и хочу вам привести. Никаких других не имеет быть. Страница 460 издания 1960-х годов. «…Иноземцы не хотели дожидаться ответа, вечером двинулись в путь…». Нет, минуту, не то. Я потерял заложенное место. Простите меня. Я очень хотел по тексту. Вот, страница 479. «Знать и служилые иноземцы получили свою чарку водки из рук самого царя Ивана Алексеевича». Это имело место, вы будете смеяться, на Новолетие. То есть, политического значения то не имело. Знать и высших руководителей приказов приглашали получить по чарке из рук самого государя. Это ритуал, это же 1 сентября, начало нашего, вполне обоснованного, кстати сказать, даже астрономически нового учебного и когда-то общегражданского года. Декоративная фигура какая-то! А от имени царя Ивана?
Теперь давайте посмотрим на раскладку всего. Тот же Сергей Михайлович Соловьев указывает нам, что в начале, так сказать, петровской эпохи, в 80-е годы XVII века, русская публика, русское общество было поделено на три части, на три партии. Он так и пользуется термином «партия». Одну партию составляли «старообрядцы». Другая партия называется «старомосковской» (очень старый термин), это сторонники русских традиций XVII века, заметьте себе, не те, кто требовал вернуться в XVI век к Стоглаву, и не те, кто забегал вперед, а те, кто жил в своей эпохе. Влиятельнейший человек этой партии — патриарх Иоаким. И «партия реформаторов». Естественно, само собой разумеется, партия реформаторов и приводит Петра, и приводит в действие долгожданные реформы. Хотя дальше, разобрав этот социокультурный срез, Соловьев неоднократно пользуется другим словосочетанием — «Софьина партия» или «подпартия».
Я не согласен с Соловьевым. Он сам дает недостаточно для того материала. На самом деле партий было не три, а четыре. Старообрядцы, несомненно, составляли политическую ориентацию. Последней попыткой старообрядчества прийти к власти были знаменитые прения патриарха и старообрядствующего духовенства во главе с Никитой Добрыниным, священником Никитой Пустосвятом, в присутствии государя. Это стрелецкий бунт (Хованщина) 1682 года.
Старообрядцы рассчитывали только на одно. Они были тайные государственники, этатисты (пользуясь современной терминологией). Вспомните, не Никон апеллировал к государству в свое патриаршество против старообрядцев, а старообрядцы уговаривали царя прогнать, а лучше убить патриарха. Никон защищал каноническую свободу церкви. Старообрядцы же были готовы на любое огосударствление церкви, только бы она сохранила эту старину Стоглавого собора. Но есть и вторая сторона. Будучи радикалами, старообрядцы хотели все или ничего. Потому в событиях 1689 года старообрядцы не участвуют. У Никиты Пустосвята не удалось. Стрельцы остались со старомосковской партией. Правительство не пошло на поводу Пустосвята «со товарищи». После того старообрядцев государство не интересовало, им открывалась перспектива скитничества, перспектива ухода и по максимуму перспектива «гарей», то есть массовых самосожжений. Это тоже годилось. Этатистами они были только на своих условиях, но последовательными. Эта партия не действовала.
Затем следующим актом выходит на сцену старомосковская партия. Да, такая партия была, но только в действительности она была не «партия». Это было большинство населения, причем действующее большинство населения в отличие от старообрядцев. Как мы видим из царствования Алексея Михайловича, продолжительного и блистательного царствования, эти люди (большинство аристократии, большинство служилых, несомненно, торговые люди и большинство посада) были совсем не чужды нововведениям, были совсем не чужды неких реформ, но конечно они были русские люди. В течение длительного времени русским вообще было свойственно быть русскими, потому они хотели, чтобы реформы не выглядели реформами, а выглядели жизнью, развитием традиции.
Приведу пример. Величайший государь нашей эпохи — Иоанн Третий Васильевич. Можно считать его великим реформатором, и то будет справедливо. Но ведь он ни одной реформы не провел. Он правил, он работал. Трудно вычленить кроме образования поместного войска конкретную реформу в действиях Иоанна Третьего. Потому его правление устраивало всех. На этом пути наша архитектура к концу первой половины XVII века, другие искусства и литература во второй половине XVII века становятся искусствами Нового времени, искусствами стилистически определимыми, искусствами барокко. Но притом они оставались в русле русской традиции. На этом пути мы реформировали армию. Учебники до сих пор приписывают Петру создание первой регулярной армии. А между прочим, оппонент Петра, нам знакомый печати оберегатель, князь Василий Голицын во Второй Крымский поход выводит 62 или 64 полка рейтарских, драгунских и пехотных солдатских, и только 5-6 тысяч старой поместной конницы (по периферии собрали). У нас уже было новое войско. Против того всего никто не возражал. Потому они и не были партией. А вот при дворе такая партия была. Но лидером ее, к несчастью для России, по положению оказался патриарх Иоаким, человек не пригодный ни в лидеры, ни, смею подозревать, в патриархи. Мелкий служилый из рода Савеловых, правда, вотчинников. Это не самое задрипанное дворянство, их вотчины лежали в Можайском уезде, я даже знаю храмы, связанные с родней патриарха под Можайском. Он был служилый человек до мозга костей, следовательно, бюрократ, следовательно, не годился ни в оппоненты, ни в лидеры. Он и к государству и государю относился не как патриарх, а как служилый человек. И все было бы ничего, если бы не испортились его отношения с Софьей и ее окружением.
И была третья партия. Можно называть их «умеренными реформаторами», как я предлагаю. Что мы знаем об этой партии? Мы знаем, что этот круг не создан Софьей, что это не выскочки вокруг временщика, это круг, созданный последними годами правления царя Алексея и кратковременным правлением царя Федора. Максимального влияния, например, близкий к Василию Васильевичу человек, упоминавшийся мною архимандрит Сильвестр, достигает не при Софье, а при Федоре Алексеевиче. Царь Федор, образованный с юности, кстати, писал стихи, изучал астрономию. Учителем его был Семен Полоцкий. К сожалению, царь Федор был болезненным человеком. Так вот, царь Федор подписал ему привилей на создание первого в Москве университета, той самой Славяно-греко-латинской академии, которую стараниями патриарха Иоакима вырвут у Сильвестра и отдадут Лихудам. И открывать ее будет не Сильвестр. Он писал стихи на латинском и русском, занимался историей. Им совместно с Карионом (Истоминым) написана история Стрелецкого бунта (история Хованщины). Еще в 70-е годы ее собирались издать в серии «Литературные памятники». До сих пор не издали. Он занимался астрономией и математикой, был неплохим богословом.
Для этой партии характерно некоторое латинское влияние. Их называли «латинствующими», и в какой-то степени это справедливо. Но что же делать, дорогие друзья? К глубокому сожалению, в то правление, которое я считаю наиболее блистательным и важным в нашей истории, в конце XV века при Иване Третьем мы совершили национальную ошибку — мы не учредили университет. Тут сложный комплекс причин. Это, несомненно, связано с ересью жидовствующих, то есть с первой антисистемой в России, это связано с церковными спорами. В общем, не открыли, и упустили время. Тогда мы могли бы открыть университет наш, православный, пригласив профессоров греков. А в конце XVI века, в отличие от конца XV века, мы академически безнадежно отстали. Учтите, что тот потенциал греческих профессоров, который упустила Россия, не упустили крупнейшие итальянские города, они получили свой импульс. И в конце XVI века и весь XVII век, и чем дальше, тем хуже, открыв университет, необходимо было не только латинствовать, необходимо было вести преподавание на латыни. Латынь стала универсальным университетским языком, и никуда деваться от этого было невозможно. Потому на латыни преподавал и первый наш российский университет — Киевская коллегия, открытый, правда, еще при юрисдикции Речи Посполитой. Но потом Киев перешел под законную юрисдикцию российской власти. У нас уже был университет до Московской академии, Киевский университет был нашим первым университетом. А он неизбежно, вынуждено был латинствующим. Это не укор нам, это наша беда.
Но западничество этих людей было умеренным, весьма умеренным. Посмотрите на их культурный вклад. Архитектура великолепно отражает социальные устремления, архитектура — самый социальный вид искусства. Что связано с кругом царя Федора, кругом Софьи, кругом Голицына, следовательно, с кругом Сильвестра Медведева? По иронии судьбы с ними связано так называемое Нарышкинское барокко. Название условно. Дело в том, что мы опять-таки были все убеждены на протяжении почти трехсот лет, что Петр «спас Россию», «ввел у нас Новое время», «внедрил искусства». Так и писали в конце пушкинского времени. Цитирую: «Изящные искусства в России водворены Петром Великим». Хорошая идея — «водворить искусства»! Мы из-за этого петропоклонства до сих пор идиотически делим русскую культуру на древнерусскую до Петра и русскую после Петра, как будто есть такой этнос — «древнерусские». И потому, когда появляется яркое явление в архитектуре (в меньшей степени это видно в прикладном искусстве и даже в портрете, даже в иконе), ну как же, все передовые идеи были же Нарышкина, значит, и барокко тоже было Нарышкинское! Ну, справедливости ради скажем, что одна из наиболее известных построек барокко, церковь Покрова в Филях действительно построена в вотчине Льва Кирилловича князя Нарышкина, дядюшки Петра по маменьке. Но самый грандиозный ансамбль так называемого Нарышкинского барокко, дошедший до нас, это все-таки Новодевичий монастырь, этот ансамбль целиком создан противоположной группой. Там все вклады круга Милославских. Если пробежаться по Русской земле, то выяснится, что «Нарышкинское барокко» вовсе не Нарышкинское. Ну, в принципе это условный термин. Им можно пользоваться и дальше, я против терминологических революций в исторической науке. Но понимать, что он условный и что он с точностью до наоборот, стоит. Нарышкины и Милославские стремились к чему-то новому хотя бы на уровне моды.
Посмотрите, как ведет себя Софьин круг. Их вкусы, в том числе художественные, их нововведения соответствуют национальным устремлениям. Доказать это очень просто. Если вы посмотрите опять-таки на русскую архитектуру второй половины XVII века, в том числе пресловутое Нарышкинское барокко, вы увидите две вещи. Во-первых, она сохраняет национальную традицию, и православную, точнее восточнохристианскую тоже сохраняет. Никакой принципиальной ломки не происходит. Это жизнь, эволюция. Во-вторых, вы без труда увидите много заимствований из зодчества римо-католического круга, итало-фламандского, и почти совсем не найдете, за редчайшим исключением, заимствований из североевропейского, протестантского круга. Мне того достаточно для решительного утверждения, что русская нация (а нация всему судья, и своей элите, и своему царю) предпочитала заимствовать, не теряя лица, римо-католическое искусство, римо-католическую культуру и отвергала протестантскую. Еще один штришок. У нас с латинянами были свои дела, мы воевали за западнорусские земли, ликвидировали последствия унии, это все понятно. И все-таки, когда в 1683 году турок отбили от Вены, по всей Москве (по всей ли Русской земле, не знаю) отслужили благодарственный молебен. Подзабытый факт.
Что еще интересного в проявлениях этой партии? Это не была бюрократическая партия, это была аристократическая партия. Воззрения князя Василия Васильевича Голицына известны нам по его беседам с английским послом Невиллом. Известно в частности то, что он был антикрепостник, а у нас была старая антикрепостническая традиция, Россия ведь без крепостного права продержалась дольше, чем Западная Европа. Известно, что он был сторонник инициативы граждан, сторонник того, чтобы люди податных сословий работали свободно, а дворяне служили. Это тоже аристократическая традиция. Уже только эти устремления канцлера как-то отодвигают Россию от развития промышленности по крепостническому пути, когда появится чудовищное петровское словосочетание «заводской крестьянин», к пути нормальному, человеческому, предпринимательскому, на котором наша промышленность развивалась и в XV веке, не имея отставаний от Запада, и в XVI веке, имея таковые отставания в силу первой тирании в России. Итак, это была третья партия.
А четвертой партией были действительно Нарышкины. Именно они чаще всего принимали иноземцев Кукуйской слободы и с ними пьянствовали. Чем интересна эта партия? Они были прирожденными западниками по сравнению с умеренной третьей партией так называемых «латинствующих» или «умеренных реформаторов»? Думаю, нет. Западничество пришло по ходу дела. Они были не западниками, они были этатистами, государственниками, бюрократами, и в силу того уже были западники.
Почему Петр не любил римо-католический мир, а любил протестантский? Потому что протестантский мир по Максу Веберу открывал дорогу духу капитализма? Ничего подобного! Никто тогда того сказать не мог. То было тогда просто еще не видно. Вебер был прав, но тогда то было не видно даже сильно вооруженным глазом, то было еще в будущем. Протестантский мир давал другое. У Запада вообще не следовало учиться демократии в XVII веке, не следовало у него учиться и аристократии. В XVII веке у Запада надо было учиться бюрократии. И конечно по пути развития бюрократизма и по пути развития этатизма, поглощения общества государством протестантский мир намного обгонял римо-католический, обгонял и нас «бедных и отсталых». Это же так естественно, нас в школе же учили, что Лютер выражал мнение бюргеров, что именно бюргеры, нарастающая буржуазия, стремились к дешевой церкви. Но помилуйте! Почитайте историю хотя бы у Соловьева. Есть и прекрасная книга «Лютер» (видимо, Нила Кросса, — прим. С.П.). Лютера поддержали немецкие князья, а вовсе не бюргеры. Лютера поддержали те, кто стремился иметь карманную церковь, а не дешевую. Они моментально почувствовали, что противодействие Римской курии приведет к тому, что это будет их церковь. Итогом того стало откровенно кощунственное, антихристово постановление Вормсского съезда — cuius regio, eius religio (чья власть, того и вера). Вот что нравилось Нарышкиным! Вот в чем воспитывали Петра, скорее всего, хотя бы и невольно. Вот откуда западничество Петра. Вот почему была четвертая партия. Западниками они стали вынуждено, ибо конечно были воспитаны еще как русские люди. Но зато бюрократами, этатистами они были убежденными. И Петр действительно оказался лучшим из них — сверхбюрократом, сверхэтатистом, большим сторонником Гоббса, чем сам Гоббс! Гоббс написал «Левиафан», а Петр стал Левиафаном! Вот такая коллизия.
А теперь давайте раскроем подробно. Третий акт должен быть перед раскрытием. Как же это все произошло? Итак, царь Иван был в Москве. Потому силы были несколько неравны. Старший царь и административное лицо, правительница, против младшего царя. Вдовствующая царица в счет не идет. Ее никто правительницей не назначал. Потому Наталья Кирилловна могла интриговать до посинения, но должностным лицом не являлась.
Было и некоторое неизвестное третье, была искомая третья сила в Москве — патриарх Иоаким. А почему собственно именно патриарх? Почему не Голицын? Почему не киевский митрополит, например? Вскользь замечу, хотя то требует отдельной лекции, и я готов ее прочитать, если будет интересно этой аудитории, что, к сожалению, как мы ни ненавидели папизм, латинство, мы сами давно больны скрытым папизмом. В представлении простонародья XVII века и в стремлениях отдельных деятелей XVII века стремление видеть патриарха начальством, не символом единства церкви, а главою церкви было не менее сильно, чем сейчас, когда папистические устремления в нашей прессе и в определенных церковных кругах становятся просто непристойными. Это папизм, ибо для православных все епископы равны по благодати, и любой первоиерарх лишь primus inter pares (первый среди равных), управляющий от собора до собора, выполняющий веления собора, не более того. Именно православие никогда не забывало, что патриарх за пределами своей епархии, где он не епископ, и служить-то не имеет права без разрешения правящего епископа. Формально это везде соблюдается, и нынешний патриарх служит везде по приглашению, но формально. У нас это не изучается в курсе Закона Божьего. И вот большой сдвиг акцента с соборного единства церкви к патриаршему первенству делал, к сожалению, Иоакима очень весомой фигурой. С соборного единства хотя бы среди епископов, собор же может быть составлен из одних епископов, но всех епископов, и он будет полноценным и полновластным поместным собором.
Если все по Алексею Толстому, по Соловьеву Алексея Толстого, то откуда растерянность Софьи? И почему она так поздно узнает об отъезде Петра с Нарышкиными из Преображенского? Она узнает о том только 8-го числа. А прибытие в Троицу, видимо, было только 10-го числа. Но если готовилось убийство, то все должно было быть подготовлено безупречно. Иногда преступления срываются, но тогда инициатор узнает об этом сразу.
Вспомните историю с Василием Третьим. Эта история получила свое археологическое подтверждение в XX веке. Когда он незаконно развелся со своей первой женой, великой княгиней Соломонией по причине ее неплодия, и выяснилось, что уже насильственно постриженная (с битьем плетью) и присланная в Суздальский Покровский монастырь она родила, что сделали немедленно? Посылаются совершенно немудрящие исполнители настолько низкого звания, что мы не знаем их имен. А что же еще было делать Василию? Было два варианта. Либо всенародно покаяться: «Я незаконно развелся со своей женушкой, одержимый похотью к заезжей княжне. Простите меня, Христа ради, русские люди. Я ухожу в монастырь каяться остаток жизни, престол покидаю. Вот законный наследник», либо убить. Третьего не дано. Зло порождает зло. Убить его не удалось. Дальнейшая судьба этого человека неизвестна. Возможно, он воспитывался, даже не зная, что он наследник престола. Легенда о том, что сын великой княгини Соломонии — это Кудеяр-атаман, появилась намного позднее, это красивая сказка.
Так что же оставалось делать Софье, если сорвалось убийство? Немедленно ликвидировать! Все же висит в воздухе. Она же знала, как Борису Федоровичу повесили на шею царевича Димитрия, которого он, скорее всего, не убивал, и что он не был причастен к его убийству. Немедленно убрать! Власть, жизнь, покой государства в опасности! Вместо того почему-то медлят.
Каким же образом могла действовать Софья Алексеевна против законного царя Петра? Наипростейшим образом, которым действовала царица Наталья, имевшая еще более птичьи права, чем царевна Софья. Наталья же не действовала от своего имени, она действовала от имени сына, который был еще балбес и толком ничего, кроме как пытать Шакловитого не умел. Решала мать, дядька Лев, может быть, Борис Голицын, кстати, другой ветви и воспитатель Петра. Не Петр все решал, но все делалось от имени Петра, и только Петра. Обвинить царя Ивана в заговоре против брата было невозможно, а обвинить Софью возможно — Шакловитого на кол, а Софью в монастырь с приговором. А ведь Софья могла сделать то же самое. Обвинить Петра было невозможно, потому что непрестижно. Обвинений правящего монарха не было в русской традиции, не было прецедента. Вообще-то был один прецедент — совершенно законно смещенный земским собором негодный царь Василий Шуйский, но видимо никто не хотел оживлять эту традицию. Но обвинять Петра и не было нужды. Надо было обвинить Наталью. А вот Наталью как вдовствующую царицу можно было обвинить в чем угодно, в том числе и в заговоре. Заговор! Поймать Льва Кирилловича! На пытку! Наталью в монастырь, и оттуда она не выберется никогда! Но не Петра. То же самое, что было проделано от имени Петра Нарышкиными, могло быть проделано от имени царя Ивана Милославскими. Причем заметьте, решением земского собора, утверждающим двух братьев царей-соправителей, царь Иван получил титул «старшего царя», а Петр был «младший царь». По возрасту так оно и было, но это входило также в их титулы, то было их официальное положение. То есть, если перевести на римско-византийскую традицию, то, например, в Риме Иван — это август, а Петр — только кесарь. В византийской традиции то означало бы, что они оба василевсы, но Иван — просто василевс, а Петр — василевс-соправитель. Монархическое правосознание это принимает. В том огромная традиция. Но это не было сделано. Потому я ничего не мог понять. Я занимался совершенно другим вопросом, я занимался Сильвестром Медведевым, то было частью моих занятий Славяно-греко-латинской академией. Всем начальным периодом XVII века и первой половиной XVIII века я занимался довольно много.
(пропуск в записи)
10-го числа в Кремле был прием. Участник этого приема оставил подробное описание того, что произошло. Принимали духовенство и профессоров Киевской академии, принимали прощально, те уезжали в Киев. Прием был по высшему разряду. Очевидец, о котором я говорю, сообщает, что «нас на прощание удостоили приема государь Иван Алексеевич и святейший патриарх Иоаким и правительница София Алексеевна, а государь царь Петр Алексеевич уехал на богомолье к Троице святого Сергия». Эта происходило в Москве не 7-го числа, не 8-го, а 10-го! Почему я доверяю свидетельству этого очевидца? По очень простой причине. Этого профессора звали Димитрий Туптало. Это будущий Димитрий Ростовский, человек четкий, абсолютно безупречный в своих свидетельствах. И вот как раз с этого-то момента мне все и стало ясно. Да, заговор был. Заговор был, гениальный заговор, но только не круга Милославских, а круга Нарышкиных. Им устраивать убийства было трудно, это правда, потому что им по меньшей мере надо было убирать царя и правительницу, и обязательно обоих. Потому они пошли на инсценировку заговора с целью убийства юного Петра. Можно не сомневаться, что придумал это не Петр. Я готов даже предположить, что он не знал в этот момент о заговоре, что кто-то из младших соучастников сознательно провоцировал бегство царя без штанов. Их имена приведены: пятисотенный Елизарьев, пятидесятники Мельнов, Ульфов, десятники Ладогин, Феоктистов, Турка, Троицкий, Капранов. Вот они — семь младших стрелецких офицеров и один пятисотенный. Последний, между прочим, — это помощник стрелецкого полковника, стрелецкий полуполковник иначе, довольно серьезный офицер.
Все равно правды не узнаем никогда, знал ли Петр и играл свою роль, или не знал, что заговор вымышленный, или не доверяли актерским способностям слишком молодого Петра, которому надо было еще устроить истерику архимандриту Троицкого, прося его защитить, прося молебны служить у раки Преподобного! Может быть, и не знал, но поверил, он же мальчишкой видел Стрелецкий бунт 1682-го года.
Какие тому подтверждения? Очень простые. Одна сторона не готова. Если это сторона заговорщиков, которые хотели совершить убийство, но слава Богу не совершили, то их всех совесть так замучила, что все растерялись? Так не бывает. Почему сразу растерялась Софья? Почему сразу растерялся Голицын, умнейший, образованнейший человек своего времени и военный человек кроме всего прочего? Почему растерялся Шакловитый? Почему растерялись все их сторонники? Их было не мало, тот же Прозоровский.
А вторая сторона готова конкретно и ко всему. Вот как все происходит. Цитата из Соловьева: «Софье нельзя было долго оставаться в спокойном ожидании, что начнут у Троицы. Она не могла не понимать, как выгодно было положение Петра в борьбе; она сама прежде, в распре с Хованским, указала эту дорогу к Троице как самую удобную. 13-го числа отправлен был к Петру боярин князь Иван Борисович Троекуров». Поистине Сергей Михайлович не ведает, что творит, когда пишет эти строки! Только 13-го числа! А пять дней чем она занималась?! Если медлить было нельзя, она что пять дней искала, кого бы из бояр послать?! И взор ее никак не мог ни на ком остановиться до боярина Бориса Троекурова? Или всех прочих аристократов понос прохватил на 4 дня?
А в это время у Троицы все готовы. Одновременно с возвращением Троекурова, 15-го числа приходит приказ о вызове к Троице представителей по 10 человек начальных лиц от каждого стрелецкого приказа и солдатского полка. Вот там готовы! А здесь не готовы. Если надо во что бы то ни стало примириться, почему патриарха посылают только в третью очередь, только после возвращения 18-го числа Прозоровского и Благовещенского протопопа, духовника царя, которые ни с чем возвратились? А послания из Троицы продолжают поступать в Москву, кстати сказать. И вероятно их не перехватывают, хотя людей вроде бы достаточно. Еще один момент. Почему поступают грамоты от людей Петра в Москву? Ну, нельзя царя хватать и в железо ковать, на дыбу вздергивать. А гонцов? Людей не хватало? Ведь вопрос стоит о царстве, о чести, может быть, о жизни!
У Соловьева нет этой даты, но я вам скажу, только 23-го числа, только после возвращения Прозоровского (страшно сказать, две недели прошло) к Троице просят поехать патриарха Иоакима. Позвольте гипотезу. Его не просили. Он сам предложил. Я не могу этого доказать. Но ведь я обещал вам детективный сюжет.
Патриарх Иоаким был сторонник Нарышкиных и почти заведомый участник их заговора. Почему? Во-первых, в Москве были распущены слухи (понятно, которой партией), что Софья желает смещения Иоакима и поставление на патриаршество Сильвестра. Но есть и гораздо более серьезная причина. Патриарх Иоаким был классический недоучка. А недоучка всегда ненавидит интеллектуала. Как образованные люди, вы знаете, что так всегда было и так всегда будет. Как образованные люди, не сомневайтесь, это ваша биография. Нас пытаются убедить многие, как правило, ненавистники России в том, что у нас, дескать, народ ненавидит интеллигенцию. Это ложная культурная парадигма. Народ всегда уважал в этой стране ученость. Как я слышал недавно от одного, хоть и сельского, как раз вполне простонародного, но незаурядного священника, русский народ уважает прежде всего святость, затем ученость. Ученых ненавидит не народ. Ученых ненавидят недоучки. Не помню, кто это сказал, но по стилю кто-то из философов Серебряного века: «Прекрасен мыслитель и прекрасен земледелец, а все зло в мире — от недоучек».
Иоаким был недоучка, Сильвестр — интеллектуал, Голицын — интеллектуал. Окружение Софьи — самые образованные люди своей эпохи, те, кого недоучка последний патриарх должен был ненавидеть до дрожи. А с другой стороны, царица Наталья — провинциалка, недоучка. Лев Кириллыч — провинциал, недоучка, поставленный во главе приказа, развалил работу за несколько месяцев после переворота 1689 года. Это все документированные дела. Взлет его произошел только из-за брака царя Алексея. А то, что Петр был недоучка, пишут даже его сторонники. Систематического образования Петр не получил. Кто в этом виноват? Софья Алексеевна? Почему же? А царице Наталье кто мешал? Денег что ли не было на содержание учителей для младшего царя? Извините, не Софья виновата, Наталья. Клан Нарышкиных — это клан недоучек. И Савелов просто тянулся к своим!
Посмотрите, какой трагизм ситуации. Если мое предположение верно, то предпоследний патриарх объективно готовил разрушение патриаршества, введения неканоничного синодального правления. Шекспировский сюжет!
С патриархом разобрались? Но была и другая сторона — служилые иноземцы. Ну, почему в Троицу поехали офицеры, старослужащие русские, такие, как Патрик Гордон, полковник, у царя Алексея давно на службе, объяснить легко. Никакого заговора, скорее всего, не было. Никакие они не заговорщики. Да чтобы иноземцы решились участвовать в заговоре, да в чужой стране, да в стране чужой веры, где они держатся только службой, только милостью правительства! А если нет? Даже если у них хорошие отношения с солдатами, все равно они иноземцы и иноверцы, если что не так, свои же на бердыши поднимут, на копья. Нет, никакого заговора там не было. Но выбор свой иноземные офицеры сделали легко и быстро, потому что они знали, кто из руководства страны бегает к иноземцам в слободу. Это просто. Здесь не было больших интеллектуалов. «Этот же наших любит!» — рассуждали нормальные кондотьеры. Но был один человек, офицер, тогда подполковник, который мог убедить в правоте этих слов своих коллег иноземных офицеров. Имя этого человека — Франц Лефорт, оно всем известно. И он был серьезнее, и серьезнее, чем предполагают. У Соловьева страница 468, читаем абзац: «Вопрос о времени, когда Лефорт сблизился с Петром, не имеет важности: когда бы ни произошло сближение, важны только его следствия». Бедный, бедный Сергей Михайлович! Такой большой ученый, но безнадежный этатист, который не видит ничего кроме государства: ни церкви, ни общества, ни нации, ни тайных обществ, ни международных связей, если эти международные связи осуществляются не государством, а частными лицами. Поразительно! Нет, интересно, когда сблизился! Но я не смог этого найти, потому что одни утверждают, что только после августовских событий и довольно быстро, другие же, в частности Голиков, первый биограф Петра, что до. Знать бы, где упасть, но я не могу подстелить соломки. Я вам честно скажу, я не знаю, когда они сблизились. Но если Петр сблизился с ним раньше, не удивился бы. Почему? А не простой человек был Франц Лефорт. Франц Лефорт переписывался с Лейбницем. Вас не наводит это на интересные размышления? А кто Лейбниц? Лейбниц помимо его философских достижений, во-первых, масон высокой степени посвящения. Так что, то был масонский заговор с целью возведения Петра? Боже сохрани! Я в своем уме. И даже тому, что якобы первая ложа была основана при Петре, и мастером стула был Петр, а первым и вторым блюстителем, соответственно, Лефорт и Гордон, не доверяю нисколько. Первая ложа было основана при Анне Ивановне. И мастером стула был генерал Кейт, а все остальное — масонские измышления. Масоны всегда стремились продлить свою древность, приписать себе такой успех, как основание ложи с царем Петром во главе, — это то же самое, что выводить свою историю от строительства Соломонова храма. Оттуда же стремление притянуть к себе тамплиеров. Масонства не было до XVII века. Все остальное — масонские вымыслы. Но вот то, что связь между масоном и масоном была и в те времена надежной, — это серьезно. А у Лейбница были свои интересы в Европе. Лейбниц только что был участником смены династии в Великобритании — вигского переворота. Если вы обратите внимание на сочинение великого Свифта, особенно его описание Лапуты, то там, что ни шпилька, то втыкается в Лейбница. А собственно почему? А потому что Свифт был тори, Лейбниц был его партийный враг. Таким образом, у Лейбница были серьезные основания заниматься английскими делами и использовать для того, естественно, франкмасонские связи.
А что для России Англия? А вот это самый интересный момент. Россия ведь явно выходила на мировую арену. Кто быстро, не задумываясь, мне скажет, где Петр впервые построил боевой флот, только не потешный? Совершенно верно, под Архангельском, на Соломбальской верфи Баженовых. Кому угрожал этот флот? Шведам? Это как, интересно знать? Вокруг всей Скандинавии через Датские проливы? Да Англии он угрожал. Если бы там у нас была эскадра, на каждый русский крейсер пришлось бы посылать английскую эскадру, чтобы его отловить. Там не перекрывается ничего. Вместо того чтобы продолжать это дело, нас втягивают в войну на Балтике, в неподготовленную войну в 1700 году. Да, мы отвоевали себе, наконец, место на Балтике, но сражались 21 год! Угробили массу своего народа! Мне нету дела до того, сколько угробили чужого. Иван Солоневич в «Народной монархии» совершенно справедливо отмечает, разбирая Петра. Было 4 нашествия в истории России. В начале XVII века без всякого правительства — 6 лет, в начале XIX века при хорошем правительстве — несколько месяцев, в середине XX века при правительстве, хуже не бывает, — 4 года. Петр же валандался со шведами 21 год и оказался «великим полководцем»! Причем в Смуту враги имели безусловное военное превосходство над нами. Наполеон имел трехкратное превосходство Великой Армии над русскими войсками при Александре Первом. Сталин, правда, имел численное превосходство над гитлеровской Германией, но его, мягко говоря, того превосходства несколько лишили, раздолбав нашу авиацию на аэродромах, а сухопутное превосходство Сталин продолжал иметь. Петр же от начала до конца, от первого дня войны до последнего, против несчастной, усталой шведской армии имел численное превосходство, и бегал от нее. Зачем нас втянули в эту войну? Кому то было выгодно? Да Англии, безусловно! После Полтавы попытка договориться со шведами о мире срывается Англией. После Прутского похода отказываемся от ряда притязаний, пытаемся договориться. Кто срывает? Англия. Возьмите советское исследование — Молчанов, «Дипломатия Петра Великого». Там все есть. Молчанов сказал «А». У советского историка не хватило смелости сказать «Б». Я говорю. Потому Лефорт не пустой человек. Он делал свое дело, а может быть, дело Лейбница. И это пятая составляющая в нашей детективной истории. Это тот человек, который обеспечил предпочтения иноземных офицеров в пользу Петра в трагических событиях августа 1689 года.
И вот итог. Я его зачитаю. Уже после выдачи Шакловитого, когда стало ясно, что Софья проиграла, Петр пишет брату, царю Ивану. Документ стоит того, чтобы его читать. Объемную цитату приводит Соловьев:
«Милостию Божиею вручен нам, двум особам, скипетр правления, также и братьям нашим, окрестным государям, о государствовании нашем известно: а о третьей особе, чтоб быть с нами в равенственном правлении, отнюдь не вспоминалось. А как сестра наша царевна Софья Алексеевна государством нашим учала владеть своею волею, и в том владении, что явилось особам нашим противное, и народу тягости, и наше терпение, о том тебе, государь, известно. А ныне злодеи наши Федька Шакловитый с товарищи, не удоволяся милостию нашею, преступя обещание свое, умышляли с иными ворами об убийстве над нашим и матери нашей здоровьем (Я голосом выделяю важные места), и в том по розыску и с пытки винились. А теперь, государь братец, настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есьми в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей с нашими двумя мужескими особами в титлах и в росправе дел быти не изволяем («не изволяем», — пишет он, не видя брата); на то б и твоя б, государя моего брата, воля склонилася, потому что учала она в дела вступать и в титла писаться собою без нашего изволения; к тому же еще и царским венцом, для конечной нашей обиды, хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас! Тебе же, государю брату, объявляю и прошу: позволь, государь, мне отеческим своим изволением (слеза прошибает, да?), для лучшие пользы нашей и для народного успокоения, не обсылаясь к тебе, государю, учинить по приказам правдивых судей (то есть руководителей ведомств), а неприличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре. А как, государь братец, случимся вместе и тогда поставим все на мере; а я тебя, государя брата, яко отца, почитать готов».
Переворот свершился.
Ведущий: Большое спасибо за блестящую лекцию, Владимир Леонидович! (Аплодисменты) Подозреваю, сейчас возникнет исконно русский спор о Петре. Пожалуйста, вопросы!
Слушательница: Вы сказали, что Россия без крепостного права продержалась больше, чем другие страны Европы.
Махнач: Конечно. Можно считать удачной разработку Руслана Григорьевича Скрынникова, который в своей монографии 1974 года «Россия после опричнины» убедительно показывает, что крепостничество генетически вытекает из опричнины, является ее следствием. К сожалению, потом это Скрынников писать перестал. Ну, на то его, Скрынникова воля. А что написано пером… А это, как вы понимаете, конец XVI века. Да, я не оговорился, Россия продержалась без крепостного права во всяком случае до опричного террора, скорее, даже еще немного после, то есть до середины 1560-х годов.
Та же слушательница: Вы все-таки считаете это предположением, гипотезой или теорией? Я отнюдь не собираюсь опровергать, но насколько я поняла, вы основываетесь только на документе Дмитрия Ростовского, и все, в общем-то.
Махнач: Да, разумеется, а также на том, что все остальное повисает, и никаких свидетельств обратного свойства нету, кроме свидетельств, исходящих от победившей стороны. Причем Медведев на допросе никакой вины не признал, кроме той совершенно нормальной интеллигентской фразы, которой у нас и КГБ не интересовался. Он честно признал, что в частном разговоре сказал, что ежели царь Петр верх возьмет, то то не долго будет, и власть вскоре вернется к царю Ивану и Софье Алексеевне. Думаю, мы все уже не помним тех времен, когда подобные фразы были опасными. После 1953 года они опасными уже не были.
Конечно, это моя гипотеза, и доказать ее безупречно невозможно. Я только считаю, что должен это как гипотезу прочитать и собираюсь даже опубликовать это в следующем году, потому что внутренних противоречий, как мне думается, в моем изложении меньше, чем в традиционной точке зрения.
Та же слушательница: Небольшое отступление. Мне вспомнилась одна фраза из предисловия к одному историческому роману: «Автор воспользовался непроверенными сведениями, что союзные войска проиграли такую-то битву. По последним историческим данным, они ее выиграли». У вас получается что-то такое же, понимаете?
Махнач: Ну что же, на самом деле есть такие прецеденты. Рамсес Второй был герой и хороший военный, но известно, что свою Кадешскую битву хеттам он проиграл и чуть в плен не попал, а ведь даже до Шампольона до нас доходило через греческие источники, что такая победа была, и надписи такие были повсюду сделаны. А по мере внимательного изучения всех источников выяснилось, что Рамсес проиграл, хотя своим героизмом фараон действительно спас свою армию от полного разгрома.
Вопрос слушателя: (неразборчиво).
Махнач: О Софье даже говорится как об исполнительнице воли Ивана. В том-то все и дело. Именно потому заговор был столь опереточный, потому была не попытка убить, что было совершенно невозможно, потому была инсценировка покушения на убийство Петра и бегство в Троицу, потому что прецеденты известны, потому что к Троице бегал еще Василий Темный, потому что к Троице бегала сама Софья. Убийство не могло получиться, только это могло получиться, то, что и было сделано.
Тот же слушатель: Складывается впечатление, что Петру просто помогла нерешительность Софьи.
Махнач: В значительной степени да, но он надеялся видимо все-таки. Именно это меня убеждает, что мое совершенно висящее в воздухе предположение о патриархе Иоакиме Савелове правомочно. Понимаете, когда соотношение сил стало равным, причем в разыгранной комедии, когда в Москве теперь находился царь с правительницей, но в Троице — царь с патриархом, плюс бегство туда обиженных, а обиженных любят (У Преподобного спасается!), все сильно менялось.
Это был хорошо разыгранный спектакль, ничуть не хуже, чем тот спектакль, который историками исследован досконально — мнимое бегство в аналогичной ситуации Ивана IV в Александрову слободу. Тот рисковал больше: он же подписал отречение, чего Петр не делал. Но второй раз подвергать себя такой опасности было невозможно. И тем не менее обе комедии удались. И обе тирании (а у нас в истории всего две тирании) начинались, если я прав, с комедии.
Слушательница: (неразборчиво).
Ведущий (смеясь): Кто-то все же задал этот вопрос!
Махнач: Я практически не вижу светлых сторон Петра? Почему же? Об этом нужен очень долгий разговор, разбирать реформы Петра нужно долго. Я о том даже писал и печатался. Я не собираюсь отнимать у него заслугу создания флота и не собираюсь отнимать у него заслугу изменения геостратегического баланса в пользу Российского государства. Я даже не собираюсь отнимать у него наличие (а то для него очень высокая похвала, как я полагаю) геостратегической интуиции. Ведь Иван IV заставлял государство решать задачи, которые рождались в его воспаленном тираническом мозгу, а Петр все же заставлял решать, правда, невыносимо тяжелые, но все же реальные задачи. Он ввязался в войну на два фронта. Как заметил Ключевский, либо проводят многолетние реформы, либо ведут войну, а он заставил страну делать и то и другое одновременно. Все так, но задачи были реальные. И задача выхода к Балтийскому морю стояла. И шведская проблема была. И задача выхода к Черному морю стояла. Элементарная геополитика требует от России как двухбереговой державы держаться двумя руками за берега Балтийского и Черного моря. Я убежден, что Россия развалится, если не вернет себе эти твердые позиции на Черном и на Балтийском море. Она не может позволить себе роскошь держаться за их берега мизинцами. Это означает для нее неизбежное соскальзывание в Азию, к чему ее время от времени начинают подталкивать, а сейчас в очередной раз. Кто подталкивает? Все соседи. Нет, сейчас уже давно не Англия, но Англия — основной противник России, начиная с эпохи Петра и до Первой мировой войны включительно. Причем она наиболее опасна, когда она формальный союзник. Два примера тому — Наполеоновские войны и Первая мировая война. Она наиболее опасна, когда союзник. Посмотрите мою публикацию прошлого года в журнале «Урания». Вы обратите внимание, что я очень старый англофил. Но одно дело — мое отношение к английскому укладу жизни и к английской культуре, а другое дело — наши реальные с ней политические отношения. Перенимать английское, между прочим, было России, как правило, полезно, перенимать французское — вредно. Анализировать это очень легко. Да, итальянское перенимали, декоративные приемы в русской архитектуре. То было полезно и красиво. Заимствования — это очень сложный вопрос, все было по-разному. Были разные импульсы. В конце концов, начало нашей русской философской школы произошло не без немецкого импульса, не без шеллингианства.
Я признаю положительные стороны Петра. Я готов предположить, что Петр сам увидел, что нам необходим флот в этом невероятном месте — на севере, на Белом море. Тут я согласен признать за ним проявление четкой геостратегической интуиции. Ему то сорвали. Петр же был внушаем, всю жизнь. Гумилев однажды сказал за чаем, потому то нигде не публиковали: «Петр был не пассионарий (наверное, вы знаете его теорию), а гармоник, который оказался среди большого количества пассионариев, которые его подталкивали все время». Оттуда его инфантильность, потому всю жизнь играл в игрушки. Оттуда очень многое. А факты биографии подтверждают, он был внушаем. Другое дело, что если бы он догадался (а такое с ним бывало), что им пытаются играть, как на инструменте, то я не завидую тому человеку. Кикин кончил так на колесе свои дни. Но если он не замечал того, то в принципе можно было очень хорошо на него влиять. Лефорт был первым, но не единственным. Господь нас от него избавил, он умер рано, но успел дело сделать, втравил в Северную войну. Втравил!
Слушательница: Неужели Иван был настолько аполитичен или слабоумен, что ни одного его высказывания не осталось?
Слушатель добавляет: Он был гнилой интеллигент.
Махнач: Он был нормальный, семейный человек, который больше всего любил спокойный, нормальный, семейный уклад жизни. Почему же он был гнилой? Нормально воспитывал своих дочурок. Как довольно справедливо заметил опять-таки Солоневич: «Наши цари — высокого качества средние люди». И то замечательно, потому что от выдающихся одна беда, они все время что-то устраивают.
В этом году я написал для газеты «Радонеж» статью о Николае Втором на материале своего доклада на Романовских чтениях в прошлом году. Статья называется «Человек своей эпохи». Я в ней доказываю то же самое, что он был способный, образованный, в высшей степени достойный, но конечно не великий государственный деятель, человек своей эпохи, высокого качества типичный человек своей эпохи. Я, кстати, рассматриваю Николая Второго как эталонного человека эпохи модерна, он человек модерна во всех лучших проявлениях эпохи модерна. Глава государства и не обязан быть чем-то грандиозным.
Дело в том, что историография этого вопроса у нас только нарышкинская, а другие были репрессированы. Нарышкины и убрали Ивана за кулисы. Через несколько месяцев Иван подпишет второй документ, с которого я начал, когда он отдаст реальное правление брату, сохранив только номинальное царство. Это не значит, что он был гнилой, он просто не хотел в своей семье устраивать междоусобицы. Согласитесь, так он выглядит гораздо благороднее, если мы рассмотрим его под таким углом. Зачем же трясти государство! Его же только что трясли. Ну правь!
Ведущий: Что касается Николая Второго, то о нем нельзя судить, не зная его мистической связи с Дивеево. Ведь он все решения принимал с согласия Дивеевской Паши и других, кто там был. Это все не так просто. Пожалуйста, еще вопрос.
Махнач: Все совсем не просто. На самом деле Николай Второй в высшей степени достойный человек, и благочестивый, и умный, и профессионально прекрасно подготовленный. Я всегда возмущаюсь, что даже те, кто чтут память убиенного государя, делают из него не икону с разными клеймами, например, «Николай Второй — политик», «Николай Второй устраивает свидание в Бьорке», «Николай Второй — инициатор Гаагских соглашений», а вместо того рисуют идола — «Николай Второй, который молился, молился, молился, молился, молился… и больше ничего не делал». Тогда значит, правы были наши враги, и его место было в монастыре. Нет, он делал. Имел два высших образования. Увидел Столыпина без посторонней помощи, не исключая Пашу Дивеевскую, сам увидел, разглядел в молодом Саратовской губернаторе.
Вопрос слушателя: Почему же он допустил его убийство? Он же отвечает за государство.
Махнач: А что, он должен был сам его охранять? Или должен был сам убить Багрова? Всегда кого-то убивают, к сожалению. Даже шведских премьер-министров начали убивать в XX веке, хотя кому сейчас дело до Швеции!
Тот же слушатель: Конечно, царь отвечает. А кто? Головой. И ответил. Это поражение.
Махнач: А не было поражения! Была победа, которую у России вырвала революционная сволочь. Был подарок Германии, но плохой подарок, потому что немцы только больше крови своей пролили, немецкой. Но все-таки они сумели лишний год продержаться, война кончалась в 1917 году по любому раскладу. Целый фронт сняли. Но самый большой подарок революционеры сделали Турции, разумеется. Вот кто больше всего выиграл на русской революции! Даже неприлично говорить о том.