До появления в нашем городке этой учительницы особо и обсуждать было некого. Женщины ушли с головой в дачно-бытовые проблемы, мужское население охотно предавалось алко-возлияниям.
Хрупкая Татьяна Георгиевна напоминала диковинную птицу, прибившуюся к чужой стае. Запутались ее нежные крылышки в паутине случайных обстоятельств.
Конечно, в школе «водились» и другие «прикольные» учителя, но уроки литературы Поляковской напоминали театральные представления. Ей никак не удавалось наладить дисциплину в классе.
- Здравствуйте, ребята. Садитесь, - стремительно залетала в класс Танечка.
Несколько подростков продолжали возвышаться над партами, когда утихал грохот стульев.
- Петров, Аксенов, Яковенко! Сейчас же сядьте! – беспомощно упрашивала своих великовозрастных учеников Татьяна Георгиевна, пока не догадалась усадить одного силком. «Митрофанушка» картинно рухнул, распластавшись на столе в позе мертвого. С остальными истуканами учительнице приходилось поступать в то же духе.
После наведенного «порядка» она слегка успокаивалась, но не тут-то было.
Интеллектуальный хулиган Федька Нифонтов завывал с последней парты под громовой хохот:
- Февраль. Налить чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…
На шум уже спешила завуч.
- Перестаньте издеваться над молодым учителем, зычно распекала она притихший класс. Надо заметить, Поляковская выглядела значительно моложе своих лет.
На следующий день картина повторялась. Аксенов где-то раздобыл ворону с подбитым крылом. Бедная птица, отчаянно каркая, металась по классу. Вслед за ней носилась Танечка, а девчонки подняли такой визг, что в дверях даже замаячила фигура директора.
Уроки Татьяны Георгиевны проходили необычно, по изобретенной ею игровой системе. Мы полюбили писать сочинения. Тянули руки, чтобы выйти к доске. Как-то одна чувствительная девочка даже заплакала оттого, что ее не вызвали. Учительнице удавалось увлечь нас интереснейшими рассказами о жизни любимых писателей.
Но мне особенно запомнились ее лирические философские отступления.
- Вы не представляете, как преображается жизнь, когда хотя бы мысленно начнете сочинять свою книгу. Одевайте в слова свои чувства, мысли, настроения. Экспериментируйте в поиске ярких и необычных «оболочек»,- посоветовала как-то Танечка. Ее дымчатые глаза полыхали, а румянец проступил «рваным облачком» ярче обычного.
Однажды я осмелилась попросить у Татьяны Георгиевны томик Марины Цветаевой. Книги ее стихов тогда были большой редкостью. К моему удивлению учительница пригласила к себе в гости.
- У тебя, Ира, явные литературные способности. Будет время, загляни ко мне. Может еще что-нибудь выберешь почитать.
Так началась наша дружба.
Поляковская снимала угол у одной бабульки. Прасковья Петровна торговала семечками, слыла любопытной, общительной. Похоже, хозяйка обожала Танечку больше своих детей и внуков. Раскуривая одну за другой цигарку, Прасковья с упоением развлекала товарок рассказами о квартирантке.
Окружающие прежде всего были заинтригованы ее шатким семейным положением.
У Татьяны имелся муж, штурман дальнего плавания. Единственный раз промелькнул перед изумленными взорами горожан: в белом кителе, под ручку со светящейся от счастья нарядной женой. В дальнейшем он лишь слал Татьяне посылки с экзотическими вещами, кораллами и другими дарами моря.
Постепенно знаки внимания стали приходить все реже и реже. Иногда штурман кое-что изловчался передать жене через своих сослуживцев. Но в большинстве своем эти моряки охотно устремлялись к жене товарища в надежде на романтический вечер. Пытались добиться благосклонности Поляковской и местные холостяки: наш физрук, отец нахального Федьки, кое - кто из общих знакомых.
- Моя-то всем на дверь указывает. Я уж ее сама подбиваю, мол, развейся, раз с мужем такая катавасия, - делилась Прасковья Петровна.
От штурмана давно перестали приходить какие-либо весточки, не то что посылки. У Татьяны Георгиевны в последнее время был такой уставший вид,
Что даже наши школьные «скоморохи» притихли.
В конце - концов на Татьяну напало «чемоданное» настроение. И в очередные каникулы незаметно для всех женщина уволилась.
Я пришла ее проводить.
- Не с моим характером, Ира, в школе работать, - печально подытожила Татьяна Георгиевна с усилием защелкивая чемодан.
Под опавшими листьями коварно маскировалась осенняя грязь. Чтобы не замарать сапожки в этом месиве мы осторожно пробирались по аллее.
Таким образом, сменяя друг друга, мы дотащили тяжелую поклажу до вокзала.
На лавочке безлюдного перрона сидела заплаканная девчонка лет тринадцати.
Татьяна подсела к ней.
- Извини, что беспокою. У тебя что-то случилось? – спросила осторожно.
- Меня обижают в интернате. Я сбежала оттуда,- с запинкой прошептала та.
- Но ведь тебя все равно вернут обратно,-Татьяна Георгиевна всегда разговаривала с детьми очень серьезно, без скидки на возраст.
- От себя невозможно убежать. Давай попробуем разобраться на месте.
Придется проводить тебя до интерната. Вещи пока оставим в камере хранения,- «загорелась» моя учительница…
Жизнь иногда круто меняет планы. Из Поляковской вышла умелая воспитательница. Дети, можно сказать, ее боготворили. Она по - матерински заботилась о своих подопечных - читала книжки, укладывала на ночь, вникала в детские секреты, утирала ладонью слезы – и сама была по-настоящему счастлива в окружении детской любви.
А писем от ее штурмана по - прежнему не было. Дорогие Танечкины наряды поизносились. Кавалеры исчезли один за другим…
- Заживо себя похоронила. А такие люди сватались! В Москву звали…Любила Татьяна своего больше жизни! Да и сейчас, небось, любит, - горестно отмахивалась бывшая хозяйка от расспросов.
И хочется верить, что она обязательно дождется своего моряка из очень дальнего плавания! Другого не дано.