"С того света, как химеры, палачи-пенсионеры
одобрительно кивают им, задорным и курносым..."
(И.Бродский "Представление")
Мама везет меня, 4-х летнего, на санках из садика. Мама не такая, как всегда - прячет лицо, везет молча, не говорит со мной, как обычно, и даже не поцеловала, когда пришла забирать меня домой.
Этот странный день завершался сырыми сумерками и запомнился мне именно этим - грязным, тающим снегом под полозьями санок. И еще дневными событиями, но о них позже.
Наконец мама обернулась ко мне и я с испугом увидел на ее лице слезы...
- Мама, почему ты плачешь?
- Умер Сталин...
- А кто он был, мама?
- Большой человек, сынок.
Днем, еще в садике, мы, дети, уже почувствовали что-то тревожное и пугающее нас в поведении наших, всегда таких добрых воспитательниц и я, чтобы прояснить, подумав, спросил:
- Такой же большой, как и дядя Гриша?
Наш сосед, дядя Гриша Гливенко был высоким долговязым мужиком, и когда проходил по улице вдоль нашего забора, его голова в сером картузе плавно плыла поверх верхней кромки. К моему немалому огорчению, папина голова туда не дотягивала, забор был, как я теперь думаю, почти 2-х метровый.
...Мама рассмеялась и перестала плакать. Разумеется, эта история стала семейным анекдотом и неоднократно пересказывалась при всевозможных застольях - сначала заговорщицки, конспиративно понизив голос (в 50-х), потом, с уходом очередного вождя, все громче и вот я, через 64 года, рассказываю ее вам.*
А с утра все было, как обычно - завтрак, игры - вплоть до обеда и "тихого часа", который предваряла обязательная процедура сидения на горшках. И это сидение стало самым ярким воспоминанием моих тогдашних, уже прожитых долгих 4-х лет жизни.
Для этой процедуры существовала особая комната с хранящимися там же нашими горшками (настоящими фаянсовыми горшками, тяжелыми и надежными, теперь таких уже не делают, а жаль - такой горшок способен изменить судьбу человека, я гарантирую это!).
Но в ТОТ день неизменный порядок был нарушен - нас усадили прямо в гостинной, под большим черным репродуктором, висящим на стене. Встревоженные таким неслыханным нарушением ежедневного ритуала (дети ведь жуткие консерваторы), мы сидели на своих горшках, притихшие, нам не какалось, и я думаю, что все мои будущие запоры родом оттуда, из того мартовского дня.
А вам бы "какалось", если над вашей головой висит черная тарелка репродуктора, из которой тяжелыми булыжниками падают - даже не слова, а какие-то рокочующие звуки?
Рокотал над нашими головами знаменитый на всю страну голос Левитана (сейчас бы сказал Левиафана - устрашающий голос из не менее страшной штуки на стене), но мы, конечно, этого тогда не знали, равно как и не понимали смысла этих звуков-слов.
Зато их прекрасно понимали наши любимые воспитательницы, неподвижно застывшие в своих белоснежных халатах, словно изваяния и только катящиеся по щекам слезы выдавали их человеческую природу.
Я уже упомянул здесь одного библейского персонажа, то и продолжу в том же духе.
Много позже, читая главу о Лоте, его жене и дочерях и дойдя до места, где жена Лота, не вняв предостережению, обернулась и превратилась в соляной столп... я вспомнил их, оцепеневших в своих белоснежных халатах воспитательниц, и голос Левитана, с грохочущей на весь мир вестью о том, что чудовище наконец рухнуло со своего пъедестала и обьято пламенем Содома и Гоморры.
Так и стоят они, три белых фигуры, навечно застывшие в моей памяти, и если обернуться, то... но нет! Оборачиваться не буду!
*Современной молодежи это может показаться средневековой дикостью, но при жизни Друга всех детей и Отца всех народов за пересказ такой истории, и просто за прослушивание ее можно было лишиться десятка лет свободы, а то и жизни. За компанию замели бы и "большого" дядю Гришу, ибо нефиг быть большим в стране, где Большим мог быть только один человек.. Земля ему бетоном!
5 марта 2017