(из цикла «Госпожа Журавлёва»)
Едва войдя домой, я чуть не глохну от душераздирающих воплей Любовь Петровны.
- Нет!.. А-а-а!.. Перестань!... Хватит!
Всё ясно. Жена Ленка опять истязает нашу толстую мамулю. Наказывает за пьянство?...или?...
Употреблять свыше ста граммов водки нашей Любови Петровне нельзя. Пьяная, она впадает в неистовство, ломает мебель, лупит каждого встречного - словом, усиленно ищет неприятностей на собственную задницу. Обуздать её может только дочь. Ленка решительным образом обрывает шабаш, надёжно скручивает мамочку, и на этом вечеринка заканчивается.
Но тут же мне в голову услужливо приходит более страшная мысль: Любовь Петровна не просто напилась. Она проболталась дочери о нашей интимной связи! Если это правда, то пробил мой смертный час.
Подойдя к нашей спальне, вижу захватывающую картину. В левом углу комнаты за зеркальным платяным шкафом у меня устроена перекладина-турник. Рядом стоит Ленкин велотренажёр. Сейчас моя деловитая супруга поместила дородную Любовь Петровну на крохотную банкетку под турником, усадила по-турецки и крепко укутала жёлтой бельевой верёвкой.
Это походит на… с чем бы сравнить? Представьте себе циркового гиппопотама на перевёрнутом напёрстке – и готов портрет большегрузной Любови Петровны, которая беспомощно балансирует на хрупком пуфике с поджатыми ногами, не может вскочить и в то же время боится упасть.
Багровая от боли тёща восседает на банкетке-напёрстке в пикантной маечке цыганских цветов – лилово-красно-синих - и чёрных блестящих лосинах. Лосины напоминают облегающий водолазный костюм из неопрена – до того тугие, что на эластичной плёнке нет ни единой морщинки, её невозможно защипнуть и отделить от кожи.
Искусница Ленка связала сидящую по-турецки мамочку по всем правилам восточной техники пыток. Руки тёщи высоко вздёрнуты за спину. Жёлтая верёвка стягивает ей пухлые запястья, переползает вперёд через плечи и спускается от груди вниз, где обматывает скрещенные лодыжки. Дополнительные петли поперёк бёдер удерживают ноги тёщи согнутыми «калачиком», пригвождая пятки к паху. Это придаёт ей сходство с медитирующим китайским божком.
Чтобы отрезать пленнице пути к освобождению, чуть ниже пупка Любови Петровны верёвка завязана ловким иероглифом. Выходящая из него двойная петля ныряет в промежность женщины. Если тёща пробует расправить плечи или разогнуть поникшую спину, петля с противным визгом трётся о нейлоновые лосины на лобке. Это трение страшно раздражает Любови Петровне важные чувствительные зоны: глаза женщины мрачно вспыхивают от боли, злости и возбуждения, она испускает судорожный вздох, а изо рта текут бессильные слюни.
- Ленка! – стонет она. – Мне туго! Туго мне, Ленка! Между ног давит... Ослабила бы чуток?...
Жёлтая верёвка перехватывает пленнице крупный бюст, междуножье, лодыжки и локти. Концы стянуты над макушкой в пучок, переброшены через турник наверху и тянутся к велотренажёру. Он прикреплён к полу и играет роль жёсткого якоря.
На тренажёре сидит Ленка. Конец верёвки намотан на цепную передачу. Конструкция действует как классическая средневековая дыба. Стоит Ленке слегка повернуть педали - и Любовь Петровна приподнимается над пуфиком, словно левитирующий гуру в позе лотоса. Женщина повисает на локтях, грудях и петле в промежности. Все её сто килограммов веса тянут книзу. Любовь Петровна орёт благим матом. Руки за спиной задираются почти до затылка, а интимные места прорезаются жёлтой петлёй до лобковой кости.
- У-у-у!... Ленка-а!... Отпусти-и!... Порвёшь мне всё… бабье сокровище.
На моё появление Ленка реагирует спокойно. Мне жаль подвешенную на турнике тёщу, но про себя я ликую. Значит, дело не в адюльтере, иначе сейчас я уже повис бы рядом с несчастной Любовью Петровной.
***
Из моей тёщи Любови Петровны получилась почти идеальная конспиративная любовница. Когда-то давно, в период знакомства с Ленкой, я принял Журавлёву-старшую за хабалку и ветреную даму, у которой на уме одни сплетни. И оказался неправ. Внешность обманчива. Любовь Петровна отлично умеет держать лицо и блюсти приличия.
Пока Ленка находится дома, соблазнительная тёща никак не выдаёт наших тайных отношений. Она покрикивает на нас, ворчит на уличную пыль и жару, исправно смотрит вечерние сериалы, сноровисто управляется по хозяйству. Мне уделяется внимания не больше, чем костяной обувной ложке в прихожей.
Уже спозаранку Журавлёва-старшая умыта, намакияжена, завита и красиво одета. Прихорашиваясь, тёща иронично называет это «бабским выходом на проектную мощность». Фланирует по квартире накрашенной и надушенной как гламурная куколка, во всём облегающем, сверкающем, ажурном. Головокружительно трясёт бюстом и вертит облитыми лайкрой ягодицами.
При этом вредная Любовь Петровна даже близко не подпустит меня к собственному телу. Её сдобная фигура сама просится в объятия, но попробуй-ка позволить себе фамильярность и панибратство! Попробуй притисни тёщу в уголке, пока Ленка, например, принимает ванну! Журавлёва-старшая тут же вспыхнет, больно треснет по рукам и сделает страшные глаза.
- Пошёл в жопу, оглоед! У тебя жена под носом! Моя единственная дочь! Выгоню за порог, прокляну и забуду! – брызжет она краем губ.
Приходится терпеть условия ультиматума и любоваться спелой тёщей с безопасного расстояния. Смотреть на Любовь Петровну мне никогда не надоест. По магазинам и на работу она отправляется либо в смелых юбках, либо в обтягивающих платьях-стрейч. Сапоги-гольфы, колготки, шпильки… Никаких брюк и бесформенных тряпок, всё строго по фигуре! Если кто-то из завистливых соседок в сердцах язвит насчёт яркой сексуальной внешности тёщи, она с удовлетворением отмечает, почти на японском:
- Суки-в-шоке?! - и припечатывает обидчицу боцманским матом, невзирая на чины и звания.
Домашние наряды Любови Петровны ещё более откровенны. В основном это эротичные халатики, марлевые футболки и топики. Сквозь бюстгалтер пропечатываются карамельные соски, сквозь футболку ямочкой темнеет пупок, чуть левее - родинка… Вместо обвисшего трико, популярного среди рядовых вонючих домохозяек, тёща носит великолепные колготки или лосины. Почему-то Любовь Петровна редко показывает свои ноги обнажёнными, хотя я точно знаю, что её пышные бёдра молочно-чисты и упруги, без малейших следов целлюлита, венозных клякс и прочих дефектов.
Несмотря на это, с утра до вечера Любовь Петровна расхаживает в эластике и капроне. Глаз не оторвать! Тёща авторитетно утверждает, будто именно тугие колготки сохраняют её ножки гладкими, улучшая циркуляцию крови и спасая от тромбов и «апельсиновых корочек». Ляжки в колготках пенопластово скрипят при ходьбе, сквозь матовый капрон проступают тонкие трусики. Трусики похожи на проволочный крепёж, до отказа стянутый плоскогубцами.
Ежевечерне я жадно наблюдаю блестящие, облепленные тканью формы тёщи и считаю часы и дни до отъезда обожаемой жены. Прости меня, стройная Леночка. Оказывается, я люблю полных!
***
Но вот Ленка уехала в командировку или сильно задержалась на работе… Спокойно! Даже наедине с зятем тёща не торопится падать в мои жаждущие объятия. Когда я прилетаю с работы, прекрасная Любовь Петровна демонстративно уворачивается от поцелуев и нежностей. Начинает мыть окно, или гладить бельё, или закатывать лечо в банки. Для меня тёща тоже с ходу придумывает какое-нибудь неотложное дело. Только и слышится:
- Зять! Сапог мне заклей! Каши просит.
- Смажь балконную дверь! Надоела, окаянная!
- Зять, уже неделю говорю: проверь мой комп! Чо он виснет, падла?
- В ванне у раковины плитка шатается! Я её делать буду?
- В сортире лампочка сгорела. У нас что, мужика в доме нет?...
Беспрекословно клею сапог, смазываю дверь, меняю сгоревшую лампочку. Нарядная и обольстительная тёща в майке и колготках что-то готовит на кухне, пылесосит в зале, протирает зеркало в прихожей…
В Любови Петровне мне нравится решительно всё. Сдобная фигура, бёдра, неподъёмный бюст, просвечивающие трусики. Мне нравятся мягкие и сильные руки Любови Петровны. Они одинаково ловко месят гуляш, расчёсывают волосы или обнимают меня (когда до этого дойдёт). Руки тёщи одинаково привлекательны в чашке с тестом, в рыбной чешуе или в наручниках в постели.
В нашу с Ленкой комнату Любовь Петровна почти не заходит. Здесь я хозяйничаю сам. Сексом мы занимаемся в её вдовьей спальне. Реже - на диване в гостиной или в ванной. Садиться на нашу с Ленкой супружескую кровать Любовь Петровна наотрез отказывается, не говоря о том, чтобы согрешить на ней с непутёвым зятем. На этот счёт у тёщи имеются свои суеверия.
В душе я согласен с Любовью Петровной. Мне тоже неловко перед женой, а изменять Ленке с её сексапильной матерью прямо в супружеской постели было бы верхом цинизма.
Но… как же я хочу свою тёщу!...
***
В качестве прелюдии (не считая домашних хлопот) Любовь Петровна разработала своеобразный ритуал. Итак, наступает поздний вечер. Все дела переделаны. Ленки дома нет, ужин закончен, посуда вымыта. Решив, что вдоволь меня помурыжила, тёща вдруг кричит из своих апартаментов:
- Зятюшко, сильно занят?... Не зайдёшь к старухе? На бубновую даму раскинем!
Я вхожу. Тёща сидит на кровати, нахально выпятив полуголую грудь и раздвинув ноги в ультратесных колготках. Из-под упитанного брюшка заманчиво подмигивают блестящие трусики. Любовь Петровна тасует колоду «буржуйских» карт. Глянцевые ляжки благоухают бешенством гормонов, терпкой черёмухой и возбуждённой Клеопатрой.
Тёща выглядит порнозвездой, воспитанной в чопорной семье венецианского дожа. Да, она целую неделю страдала от сексуального воздержания, она хотела ласки и ждала, пока мы останемся вдвоём. Но характер у неё на редкость упрямый. Всё случится далеко не быстро.
Взяв табуретку, усаживаюсь напротив, впритык к тёщиным прелестям. Любовь Петровна сдаёт карты на край «вдовьего топчанчика», между своих гладких и толстых колен. Мы играем пять (или семь) партий в старого доброго подкидного дурачка. Оба мы прекрасно знаем, каков будет приз. На кону стоит сегодняшний секс, но этого вульгарного слова мы не произносим.
Тёща - очень посредственная картёжница, однако мне приходится нелегко. Замечтавшись, я бездарно путаю трефы с пиками, а фигуры - с фосками. Меня отвлекают и завораживают расставленные ляжки Любови Петровны, её открытые плечи и зовущие губы. Мы хлопаем картами о покрывало, шутливо ругаемся и уличаем друг друга в шулерстве.
Я всецело поглощён красавицей-тёщей и напрочь забываю, какие карты ушли в последний отбой. К тому же Любовь Петровна нагло мухлюет на каждом ходу. Она бьёт валетами тузов, девятками – королей, и насмешливо заглядывает мне в глаза: заметил или нет? Притворяясь, что задумался над картами, невзначай провожу ладонью по упругой икре Любови Петровны. Влажный капрон издаёт сочную трель, но тёща тут же отбрасывает мою руку.
- Куда полез?... Крой давай! А две семитки не хошь?... Стоп, не спеши! Мы и пиковую найдём… Грабли убери, кому сказано?
Секс произойдёт при любом раскладе, но желательно, чтобы большую часть партий выиграл я. Иначе Любовь Петровна на правах победительницы долго будет меня дразнить своими грудями и коленками, будет отбиваться, упираться и сто раз доведёт неудачливого зятя до спермотоксикоза, прежде чем позволит стянуть с себя колготки.
… Потом мы долго лежим в молчании, слушая шум вечерних машин и обрывки музыки из караоке-бара. Обильная Любовь Петровна напоминает нагретую паровую машину. Голое бедро лоснится от пота, завитки белокурых волос распушились на подушке и моей подставленной руке. Голубые глаза блаженно прикрыты.
Я целую её в губы. Любовь Петровна слегка улыбается.
- Всё равно худеть не буду! Не надейся, - сонно шепчет она. – Так и скажу: жизнь прожита ЖРЯ, ха-ха-ха. И плевать мне, что вы, бараны, костлявых любите.
- Милая моя, не надо худеть. Я хочу тебя такой, какая ты есть, - я целую тёщу в мочку уха, в белую складочку на шее и в мармеладно-розовый сосок.
Любовь Петровна чувствительно щиплет меня за живот.
- А женился всё равно на моей худой Ленке! – ехидно бормочет она. – Толстую Любовь Петровну – по бороде… Не спорь!... Теперь поздно. Обидишь Ленку – убью…
Подумав, она поворачивается ко мне и повторяет.
- Обидишь дочь или вздумаешь с ней разводиться – убью. Знать тебя не захочу, понял?
- Понял, милая, - смиренно говорю я. Всяких ласкательных имён типа «зайка, птичка, колокольчик» тёща органически не переваривает.
Очень медленно Любовь Петровна наваливается на меня всей массой и усаживается верхом. От тёщи пахнет полноводной рекой, закатным солнцем и наголодавшейся шлюхой. Она прижимает меня к подушке, плавно откидывает со лба мокрые сливочные кудри. Смотрит в упор.
- Изменишь нам с Ленкой – тоже убью, - серьёзно говорит Любовь Петровна. Сжимает меня ляжками и начинает размеренно двигаться.
Постель по-щенячьи скулит сочленениями. Словно товарный поезд набирает разгон.
- Тебя убью, - и сама жить не буду… - шепчет моя грешная женщина под звон пружин. – Филин лупоглазый… Не смогу без тебя, слышишь?...
***
Немного по-другому Любовь Петровна себя ведёт, когда её настигает запоздалое раскаяние перед отсутствующей дочерью. Она опять-таки зазывает меня в комнату, но мы не играем в карты. Тёща целомудренно ложится под чистые простыни в одних кружевных чулках и угрюмо цедит куда-то в угол:
- Дождался? Доволен?... Сволочь ты! Сволочи мы оба. Ох, Ленка-Ленка, дрянь твоя мамка… Тьфу! Что уставился, мудило потустороннее? Я тоже хочу! Иди уже, достань в нижнем ящике…
Выдвигаю знакомый ящик. Там у Любови Петровны припасены надёжные верёвки из натуральной конопли, алый резиновый кляп и цепи с кожаными ремнями.
- Порабощай меня, маньяк… - уже добрее доносится сзади. - Так и быть.
У нас с Ленкой в спальне собран целый арсенал наручников, кляпов и девайсов для садо-мазо, но тёща ни за что не примерит наших сексуальных игрушек. Этот чудо-набор она сама заказала в интернете вскоре после того, как мы стали любовниками.
- Извращенец ты, зять! – заявила тогда Любовь Петровна. Выложила из шкафа новенькую коробку с полуголой связанной девицей и зарделась, словно гимназистка. – Пользуйся! Только… поласковей можно? Пожалуйста.
Тёща до сих пор стыдится непристойного приобретения и всячески показывает, что извращенец здесь – я. Я же точно знаю: оба покойных мужа-алкаша регулярно били Любовь Петровну и крутили ей руки. Тёща утверждает, якобы до сих пор ненавидит их за это. Секс со связанной женщиной она презрительно называет «упражнением на бревне». Но в постели со мной Любовь Петровну возбуждают сексуальные игры с верёвками, хотя сама она в жизни в этом не сознается.
Приношу в кровать ремни и цепи. Жаркая, восхитительно ароматная тёща покорно даёт себя «поработить», то есть до боли растянуть за руки и ноги и прикрутить их верёвками от спинки до спинки.
Подозреваю, положение пленницы служит Любови Петровне мысленным оправданием перед Ленкой. Мол, доченька, твоя мамочка всего-навсего невинная жертва. Видела бы ты, как зять-маньяк тайком её связал и унижает! Ратуйте, люди добрые!
Маньяк так маньяк. Я крепко-накрепко фиксирую Любовь Петровну на вдовьем ложе, забиваю в золотые зубы кляп и не даю кончить по полтора-два часа. Она воет в резиновый ком, бесполезно сжимает кулачки за головой, ёрзает, истекает женской росой и сбивает простыни набок. Потом я переворачиваю её ничком, вновь привязываю, и мы уносимся в фантастическое небытие.
Это моя сладкая месть за неудачную партию в карты в прошлый раз. Я с позором продул 4:1 и мне тоже пришлось исполнять все сексуальные прихоти тёщи.
***
Изредка Любовь Петровна вдруг впадает в тихую злобу и депрессию. Я вам ещё не говорил, что моя тёща ревнива до паранойи? Любовь Петровна спокойно относится к нашей жизни с Ленкой, но беспощадно ревнует меня ко всем мало-мальски знакомым дамам. Она психует, если звонит мой телефон и в трубке слышен женский голос. Она терпеть не может, если я подвожу на машине коллегу женского пола. Она срывается на скандал, если мне приходит невинное СМС от парикмахера: «Есть окно. Записать вас на 15.00?»
- Я вам покажу «окно», гады! – говорит тёща, держа мой мобильник на отлёте двумя пальчиками, словно тот измазан дерьмом. – Что улыбаешься, кот пакостливый? Вот только наставь рога Ленке… и мне!
В подобные неудачные вечера Любовь Петровна без повода нервничает, огрызается, сопит, гремит мебелью и затирает полы с такой силой, что ломает ручку лентяйки. Даже её панцирные чёрные колготки сияют безжизненно, будто обожжённые напалмом горные склоны. Затем тёща без предупреждения накидывается на меня, гонит в спальню, бросает в постель и бухается сверху.
- Радостно тебе, изменщик? - рычит она, хотя я вовсе не смеюсь. - Наверно, всем уже доложил, что с тёщей спишь?! Ась? Знаю вас… кобелей!...
Тёща яростно сдирает с меня брюки, снимает с себя через кудлатую голову футболку вместе с текучим атласным лифчиком. Сдёргивает колготки, топит моё лицо у себя в грудях и злобно насилует.
- Давно нашла бы мужика! Ненавижу! – кричит Любовь Петровна в потолок. – Ненавижу тебя! Люблю тебя! Что ты со мной сделал?...
Вдовья комната идёт вокруг нас хороводом, мощная кленовая кровать стонет от прыжков, обжигающий пот заливает мне лицо.
* * *
Сейчас Любовь Петровна кулём висит в плену у Ленки на стропах из жёлтых веревок, надсадно дышит, недовольно облизывает крупный капризный рот. Ворох растрёпанных светлых волос липнет к распаренному лбу. Чёрный нейлон на растопыренных коленях озаряет комнату металлическим блеском.
Я моментально возбуждаюсь. Пусть сколько угодно морщат нос фанаты женской худобы и выпирающих тазовых косточек, пусть они смеются над полными дамами в обтягивающих одеждах. Пусть кто-то заявляет, что только торговки огуречной рассадой обтягивают лосинами свои непомерные жиры. Мне чисто по-мужски плевать на ваши сравнения. Когда пышная Любовь Петровна щеголяет в «водолазном» наряде, она олицетворяет собой настоящий праздник плоти и феерию соблазна.
Сдобные плечи, бульдозерный бюст, необозримая филейная часть… Ляжки тёщи переполняют лосины, словно сладкое, хорошо пропечённое тесто. При ходьбе чёрный эластик вулканической лавой струится по округлым ногам Журавлёвой-старшей, будто её бёдра облеплены алмазной пылью. Лайкра искрится бенгальским огнём, а пониже спины ягодицы ритмично передают друг другу чёткую упругую складку – влево-вправо, влево-вправо.
На добротном заду Любови Петровны, похожем на массивный багажник «Лады-Весты», лосины растянуты до прозрачности вуали. Под этим тесным великолепием вычерчиваются крутые дуги симпатичных трусиков кремового цвета. Контур женских плавок похож на силуэт корабельного корпуса в поперечном разрезе. Сквозь майку цыганской раскраски обручами выделяются подпруги бюстгальтера. Пласты аппетитной плоти на боках распирают материю, будто выплески строительной монтажной пены. Ниже проступает впившийся в талию поясок лосин, и наконец – оборки узких трусиков. Лёгкая синтетическая ткань тяжела от пота, она поёт, звенит, утягивает и грызёт податливое женское тело.
Не устаю удивляться женской выносливости. Нам, мужчинам, трудно выдержать хотя бы один летний день в тесных плавках, но Любовь Петровна по шестнадцать часов в сутки разгуливает в нейлоновых лосинах и скользком шёлковом белье. Только запах сердитой самки выдаёт, сколько пота и телесных соков выпаривается из женщины под яркой капроновой оболочкой.
От Любови Петровны пахнет раскалённым грилем, забродившим виноградом, отсыревшей синтетикой и неутолённым сексуальным желанием. Я наперёд знаю, что на пуфике после её шикарной лайкровой задницы останутся влажные липкие отпечатки, похожие на географическую карту двух полушарий.
- Не я это!.. Не я!.. – стонет она на весь дом.
Я не застал момент, когда Ленка выкручивала мамочке руки и усаживала на пуфик, но процесс наверняка не обошёлся без криков, брани и топанья ногами. Любовь Петровна – боевая сельская женщина. Она даст отпор кому угодно, она совершенно не боится змей, мышей, пауков, ночных хулиганов и милиции, зато никогда не окажет сопротивления дочери. Если Ленка говорит: «Мама, успокойся!» - и проводит матушке болевой приём с выламыванием локтей, - Любовь Петровна даже не пытается бунтовать. Она хнычет, обзывается, верещит, но покорно даёт связать себя верёвкой или заковать в наручники.
Любовь Петровна слабо шевелится, пуфик под ней угрожающе кренится, жёлтая верёвка пилит промежность в чёрной лайкре, словно кусок мыла. Витая верёвка покрыта мелкой насечкой, эта насечка дополнительно раздражает женский пах. Тёща лязгает зубами и закатывает бешеные глаза. Сзади её мощная попа похожа на огромный дорожный чемодан, перетянутый посередине жёлтой парашютной стропой. Верёвочный узел разделяет ягодицы пленницы до самого копчика. Он норовит разорвать неосторожную пленницу надвое – прямо сквозь тонкие лосины и трусики. Поэтому женщина ничего не предпринимает, лишь покачивается в позе лотоса да периодически выпячивает толстую нижнюю губу, обдувая мокрое миловидное лицо. На изогнутых бровях висят мелкие капли пота.
- Ну а даже если я? – внезапно меняет пластинку Любовь Петровна. – Ленка, вот какое тебе дело?... Твоя мать – свободная и незамужняя баба, поняла? О-о-ой!... Больно!...
Я и сам люблю мучить свою фигуристую, сексапильную тёщу втайне от жены, но всё-таки интересно: за что Ленка сегодня вздёрнула маму на дыбу? Ведь Любовь Петровна не пьяная. Вопросительно перевожу взгляд с орущей связанной пленницы на Ленку.
- Поздравляю! Наша мамочка снимается для порнографических интернет-сайтов, – рычит Ленка и вновь жмёт на шатуны велотренажёра.
Турник прогибается, верёвка со скрежетом движется вверх. Любовь Петровна отрывается от банкетки на сантиметр.
- Не я там! Не я! – визжит тёща, брызгая слюной, хотя только что допускала обратное.
- Меня сегодня девчонки на работе высмеяли! – визжит в ответ Ленка. – Елена Степановна, говорят, а твоя мамочка ещё ого-го! Тоже мне, Николь Энистон из Хацепетовки. Мало того, что пьёшь, ещё и в порноактрисы подалась?
- Твои суки в шоке?! – тёща ревёт и трясётся в жёлтой верёвочной упряжи. – Отвалите все на хер! Не я там! Не я!...
Жена сердито стучит кулачком по рулю тренажёра.
- Ты не понимаешь, как подставила меня, мамочка? Витка Лозовая спит и видит, как меня подсидеть, а она ... Тебе совсем по фиг карьера дочери?
Виталина Лозовая – коллега и заклятая подруга Ленки по рекламному агентству. Они с Ленкой постоянно воюют за доходных клиентов и за лучший продукт месяца. В ход идут изощрённые мелкие гадости, от подмены компьютерных файлов и до подкладывания хлопушек с фальшивой красной кровью под седло унитаза в офисном туалете.
Заинтригованный, я вновь с облегчением убеждаюсь, что поводом для сегодняшних разборок стали не мои любовные отношения с тёщей. Но энергетика возбуждения от этого не спадает. До чего же сексуальна моя полная Любовь Петровна, подвешенная в чёрных лосинах! Ух, я бы её!...
К сожалению, между нами жена Ленка. Я лишь сочувственно киваю пыхтящей пленнице под турником, иду к компьютеру. Он открыт на нужной странице.
На экране - комната с огромной постелью. Трое мужиков втаскивают в кадр блондинку с полновесными формами. Действительно, волосы, фигура, габариты – всё как у Любови Петровны! Глаза у неё завязаны кожаной лентой, видны только губы и подбородок.
На женщине блестящие красные трусики, ляжки туго обтянуты чёрными чулками. Руки в наручниках за спиной. Спутники бросают пленницу в постель и первым делом стегают в три плётки. Женщина извивается ужом и в исступлении грызёт подушку. В какой-то момент она пытается вслепую сползти с кровати, но её тут же ловят и водворяют на царское ложе.
С выпоротой блондинки сдираются красные трусики. Первый мучитель ложится на спину и насаживает её на свой торчащий инструмент. Второй встаёт сзади и грубо пользует пленницу между иссечённых ягодиц. Третий встаёт спереди и насилует её в рот. Клубок из трёх голых тел с женщиной в чулках посередине колышется, рычит и рвёт мягкое, упругое женское тело со всех сторон. Весь спектакль занимает около пяти минут. Очень миленько, но по сути своей – низкопробная туфта, сделанная на ревматоидной коленке.
- Видал? – Ленка с такой силой вращает педали, что бедная Любовь Петровна отрывается от пуфика на целый кулак. – И ещё отпирается, что не снималась!
- Не я! – обречённо хрипит теща. Светлая чёлка горной лавиной падает ей на глаза. – Убери верёвку между ног! Развяжи меня! Не мучь!
- Буду мучить! – строго заявляет Ленка и опять поигрывает педалями. – Эммануэль выискалась! На весь мир жопой сверкнула!
Я еле сдерживаю смех. Мне с первых секунд ясно, что в скабрезном ролике играет не наша дорогая Любовь Петровна, а неизвестная проститутка с похожими волосами и объёмами. Разве моя ненаглядная тёща уляжется на траходром с тремя мужиками, да ещё под прицелом видеокамеры?
Шутите. Вам сначала придётся вбить ей в сердце осиновый кол. И вообще – в постели тёща ведёт себя совершенно иначе. Например, блондинка в кадре почти не подаёт голоса, хотя рот у неё свободен. Уж поверьте мне: если тёще не вставить кляп, во время секса она вопит как оперная прима. И оральными ласками Любовь Петровна занимается гораздо лучше бестолковой киношной блондинки в красных трусах и наручниках. А если кто-то сдуру предложит ей анальный секс - тот сам получит осиновый кол в упомянутое место. Ни за какие коврижки тёща не даст терзать свою изумительную задницу. А ещё…
Стоп. Но как объяснить жене, откуда я знаю о тёще столь деликатные подробности?
- Леночка, на фоне нынешних распущенных нравов, этот киношедевр – просто детский лепет на лужайке, - говорю я с серьёзной миной. – Заметь: ни поедания фекалий, ни некрофилии, ни завалящего чернокожего транссексуала. Это даже не порнуха, а мультик для дошколят из интерната зулусских олигофренов…
- Снимите меня! – плаксиво истерит наполовину подвешенная тёща, пытаясь извернуться на пуфике-напёрстке. – Зять, она уже полчаса меня пытает!... Больно! Уйду от вас! На съёмную квартиру!
- Вам обоим по фиг моя карьера, - грустно констатирует Ленка. – Одна снимается в порнухе, другой тоскует по фекалиям…
Я возбуждён. Мне жалко тёщу. Я не знаю, какие аргументы пустить в ход, чтобы переспорить сердитую жёнушку.
- Слушай, Ленок? Но даже если в кино - не Любовь Петровна…
- Не-е-ет! Не я! – ревёт тёща из-под турника. – Развяжите меня!
- … если это и вправду не Любовь Петровна, - продолжаю я. – Как ты собираешься доказать это Витке Лозовой? Ты попросишь подпольных режиссёров прислать официальное письмо с автографом неизвестной иммигрантки-прибалтийки, сыгравшей роль главного спермосборника?
- Дурак, - печально фыркает Ленка. – Плевала я на режиссёра со спермосборником. И на Витку тоже. Мне самой надо знать.
От праведного негодования Любови Петровны в спальне боязливо дребезжат стеклопакеты.
- Ты, гестаповка, в матери своей сомневаешься?! Думаешь, твоя мать – шлюха? С тремя сразу? Ах ты!... Вырастила на свою голову!...
- Посмотрим, что у нас тут ещё, - говорю я и пускаю следующий ролик.
Та же самая блондинистая пышка стоит посреди пустой комнаты, все стены в которой – зеркальные. Пышка позирует зрителю топ-лесс и едва не вываливает на меня из монитора тяжёлую супер-мега-грудь. На ней блескучие колготки цвета плодов какао, тонюсенькие трусики, перетянувшие ляжки, словно шпагат – колбасу, и сапоги на платформе.
На лице блондинки чёрная полумаска, скрывающая верхнюю часть лица. Нервно облизывая пухлые оранжевые губы, женщина переминается с ноги на ногу, громко скрипя капроном на бёдрах. Не зная, куда деть руки, пленница оглаживает себя по колготкам.
Слева и справа к ней приближаются две гибкие девицы, с головы до ног облитые тёмным искристым латексом. На ходу они разматывают узкие длинные ремни. Много ремней. Ни слова не говоря, девицы скручивают блондинке руки глубоко за спину, заставляя нагнуться. Женщина громко дышит от боли, но не сопротивляется. Послушно даёт себя крутить, повисая на принесённых ремнях, и неуклюже сведя коленки иксом, будто школьница, «пятки врозь, носки внутрь», которой на линейке очень хочется по-маленькому.
Её мокрые блестящие губы раздвигаются, впуская увесистый кожаный кляп. От кляпа идут ремни с зажимами. Садистки в латексе застёгивают зажимы на затылке и под нижней челюстью арестантки. Кожаный свёрток сидит глухо, накрепко прижав язык блондинки к жемчужным зубкам. Она беспомощно вращает жирно накрашенными глазами. Тушь на ресницах, размытая обильным потом, расцветает хлопьями сажи, оставляет потёки на скулах.
Девицы с упоением делают жертве жёсткую ременную вязку. Скручивают согнутые сзади руки от запястий до локтей, продёргивают ремни под мышками, стягивают вспененные груди и живот, фиксируют петли поперечными узлами. Благодаря окружающим зеркалам, зритель наблюдает процесс связывания женщины со всех ракурсов.
Блондинке рывком расставляют полные ноги в колготках, трижды пропускают ремни между бёдер, соединяя их с узлами на животе, талии и торчащих за спиной побелевших запястьях. Так же туго подхватывают ремнями складки под ягодицами. Истязаемая стонет в нос от боли и невыносимого напряжения в интимных частях тела. Потом ей плотно сдвигают ноги и вяжут лодыжки в сапогах, колени, ляжки несколькими слоями ремня, делая фиксирующие перетяжки между ног.
Опутанная ремнями блондинка, с кляпом и в маске, торчит неподвижным столбом, не имея возможности двинуться с места. Сливочная аппетитная плоть вываливается в просветы среди ременных перемычек, – белая выше пояса, и ярко-шоколадная внизу, где её облегают колготки. В компьютерных динамиках слышно, как потрескивают ремни, алчно рвущие мягкую и упругую добычу.
Девицы в латексе сбрасывают с потолка никелированные крюки на цепях. Один крюк продевается в ремни на запястьях арестантки сзади, второй – на лопатках, третий крепится к щиколоткам, а самый последний вводится под узел на крупной заднице, там, где тот выныривает из тесно сжатой промежности.
Схватив связанную блондинку, будто бревно на субботнике, насильницы кладут её на паркет лицом вниз. Включается мотор невидимой лебёдки, цепи вздрагивают и поднимают жертву в воздух. Пленница висит почти параллельно полу, слегка прогибаясь посередине, и тихо, на одной ноте, насколько позволяет кляп, ноет от адской боли.
Мучительницы обходят пленницу кругом и добиваются симметрии, слегка подтянув кверху за цепь, держащую ягодицы. Ремень под тяжестью мощного таза вонзается в женщину так, что грозит рассечь её вдоль от влагалища до самой шеи. Представляю, каково сейчас под колготками её распаренным, зверски стиснутым интимным прелестям!
Висящая блондинка слабо шевелится и раскачивается маятником. Вывернув шею, запрокидывает голову и укоризненно смотрит сквозь частую сетку белокурых волос прямо в камеру. Из-под полумаски вокруг кляпа бегут грязные слёзы.
***
- Вы развяжете меня или нет? – орёт подзабытая Любовь Петровна в позе летающего волшебника Хоттабыча. – Ну, пускай там буду я! Я! Я!... Подавитесь! Только не мучьте!
Её колени в неопреновой лайкре бликуют на свету, груди выпирают вперёд, как римские баллисты, заряженные каменными глыбами. От боли и тесной одежды на пуфик под арестантку натекло целое озерцо пахучей влаги.
Я так хочу свою связанную тёщу, что чуть не плачу вместе с ней. Какого ляда супруга заставляет меня смотреть садо-мазо порно, и до кучи пытает при мне свою сексуальную маму? Ещё немного - и я изнасилую Любовь Петровну прямо на глазах у Ленки, начхав на конспирацию.
- Зять, дай ты уже своей дуре по башке! – заходится тёща. - Делай с ней, что хочешь, только развяжи! Умираю!...
От полного идиотизма ситуации меня вдруг озаряет.
- Подожди! – кричу я, перекрывая тёщин хай, и прогоняю ролик ещё раз, рассматривая детали «групповушки». – Ленка, это точно не она! Смотри-смотри! У той шлюхи татуировка на лопатке и родимое пятно на левой ляжке! А так-то похожа. Лицо плохо видно, из-за маски.
- Да неужели похожа? – саркастически бросает Любовь Петровна, качаясь под турником на вывернутых руках. – Вот небось гонорара-то получила…
Ленка недоверчиво подходит ко мне. Я нажимаю на паузу, и жена не меньше нескольких минут скрупулёзно убеждается в наличии татуировки и родинки у порноактрисы. У тёщи их сроду не бывало.
Жена косится на нас, усмехается. Нехотя ослабляет натяг жёлтой верёвки, опускает мамашу на банкетку. Развязывает потной невольнице руки, распутывает сложный иероглиф, плотно влипший в живот и промежность Любови Петровны… Чмокает её в пылающую щёку.
- Пошутить уж с вами нельзя... Радуйся, мамочка! А то весь день пытала бы… за близняшку.
Лишившись поддержки верёвок, Любовь Петровна чуть не валится с мокрой банкетки плашмя. Потом, пошатываясь, распрямляет толстые неопреновые ноги, морщится от ломоты во всём теле и торопливо ковыляет в туалет, растирая опухшие суставы и бормоча проклятия.
Девицы на экране волокут к блондинке какие-то пыточные приспособления, разматывают провода и жужжат фаллоимитаторами, но мне опротивело смотреть эту лажу. Я выхожу из сети, не запомнив координаты похабного сайта. Они всё равно липовые.
- И это благодарность мамке, которая растила, учила, кормила?... Прикопалась к какой-то левой порнухе… Карьеристка хренова!... – жалобно доносится из коридора.
Ленка озорно встряхивает хвостом русых волос.
- Кто тебя разберёт, мамуля? Сейчас ты говоришь: одна жить привыкла... А завтра или в порнухе снимешься, или подцепишь кого… приведёшь нам домой нового папочку!
При упоминании о «новом папочке» из глубин квартиры звучит отборный боцманский мат. Любовь Петровна так цветисто обкладывает весь мужской род до девятой ветви, что мы с женой в изнеможении хохочем.
Прикрыв дверь, Ленка поворачивается ко мне. Скользит рукой мне за пояс брюк. Выясняется, что я давно и прочно готов к выполнению супружеского долга. Ха! Ещё бы!
- Мммм, вот где у нас самое сексуальное кино! – дышит жена мне в ухо, и мы летим в постель, едва не запнувшись за брошенную жёлтую верёвку на полу.
Не будем уточнять перед женой, чей вид меня возбудил. Ленка сидела на тренажёре в леденцово-розовых джеггинсах, у неё красивый переливчатый топик, похожий на шикарную вазу с двумя грейпфрутами-грудками. Это тоже привлекательно и здорово.
На протяжении любовной игры я поочерёдно представляю себе тёщу в лосинах и на дыбе, затем порноблондинку в красных трусиках, и даже почему-то несносную Виталину Лозовую из Ленкиного агентства, хотя в жизни конкурентка жены мне совсем не нравится. У Витки хрящеватые колени, длинноватый нос и дурная привычка хрустеть пальцами.
Ленка отрывается по полной. Ленка счастлива.
***
Назавтра Ленка допоздна пропадает в своём агентстве и мы с Любовью Петровной тоже самозабвенно пропадаем - во «вдовьей постели». Сегодня тёща не ворчит, не ругается и даже не предлагает «для затравки» партию в карты. Она необычно нежна, ласкова и задумчива. Мы занимаемся любовью с Любовью. Памятуя о вчерашней дыбе, я стараюсь не делать ей больно.
- Что это на Ленку вчера накатило? – спрашиваю я, когда мы некоторое время отдыхаем от страсти. – Турник, верёвки, тренажёр… Устроила тебе пыточную камеру! Какое дело этой Лозовой, если б даже ты снялась в порнухе с тремя мужиками?
Любовь Петровна вприщур глядит на меня с пуховой подушки. Её сочные губы искусаны: не сдержалась от боли, пока висела на Ленкином "детекторе лжи" с верёвкой в паху.
- Не включай дуру, зятёк, – снисходительно и серьёзно говорит она. - Порнуха - что? Ересь. Пустой повод.
Расслабленный близостью, я всё ещё туго соображаю.
- Тогда что, Люба? Ленка боится - ты нового папочку домой приведёшь?
- Тьфу на тебя! – Любовь Петровна кривится, будто выпила стакан уксуса. Раздражённо отталкивает меня. – Папочку! Молчал бы, филин!... Клоун!
Отворачивает голову в сторону и объясняет:
- Ревнует она тебя ко мне… наша Ленуська. Подозревает, конечно… Только спросить в открытую боится. Боится, что соврём. Боится, что правду скажем. И вообще – гордость не позволяет спрашивать…
Я настолько ошарашен, что не нахожу нужных слов. И растерянно погружаю рот и язык в тёплую грудь Любови Петровны.
- Вот об этом она меня спросить хотела, когда вчера связала и подвесила, - ровным голосом говорит тёща. – А придумала какую-то порнуху! Ха-ха-ха! Нужна она ей сто лет! Что, родная дочь первый день мамку знает? Ни под кого Любовь Петровна за деньги не ложилась. И не ляжет.
Женщина прижимает ко мне горячее красивое лицо и целует покусанными губами.
- Береги Ленку, зятёк, понял? Любит она тебя. Ревнует – значит, любит… Пускай на мне срывается. Выдержу. Или я не Кураховская баба по девичеству? У нас корень – во!... Кремень. Семижильные мы, из староверов.
Я начинаю гладить её молочно-чистые бёдра. Кончиками пальцев собираю росу в упругих складках под животом. Пробую языком на вкус околососковые кружки, шею и запястья.
Любовь Петровна блаженно мычит, подаётся мне навстречу. Кровать заученно, по-щенячьи, визжит болтовыми сочленениями. На спинку в спешке брошены чёрные «водолазные» лосины, будто присыпанные алмазной пылью, тёщины гипюровые трусики и майка.
- Сволочи мы, зять, - бормочет ненаглядная, жадная тёща. - И за что тебя Ленка любит, раздолбая окаянного?... Я давно убила бы!
Мы целуемся, теряемся, находимся, вгрызаемся друг в друга. И я почти не слышу звуков, но читаю по губам Любови Петровны, будто в азбуке глухонемых:
- Не нужен мне никто. Ни третий муж. Ни «новый папочка». Я… я тоже тебя люблю…