Это произошло в те годы, когда небо было голубей, солнце ярче, а бабочки и стрекозы порхали по воздуху, как цветные облака...
С тяжелым отравлением попала я в инфекционное отделение. Лет мне тогда было около четырех. Лежала в палате одна под капельницами и единственным развлечением было слушать ворчание санитарки Дуси. Эта тетка была худощавого телосложения, с деревенским говором и вечно не в духе; за что и прозвала я ее "тетей Гусей в красных тапочках". Тапочки, видавшие виды, были из красноватой кожи, больничные; других она не носила. Тетя Гуся ни с кем не церемрнилась и первое, что приходило ей в голову, озвучивала с чувством всем без исключения.
Когда дело пошло на поправку, врачи разрешили мне есть конфеты и пить компот. Почти в каждом магазине продавали "Дунькину радость", батончики, карамель с ирисками, и леденцы. В бумажном пакете карамель и леденцы, да банку болгарского компота мне передали от бабушки. Летом в полупустой больнице было скучно, белые палаты и запах хлорки радости не вызывали, и я отправилась осматривать территорию. Сколько пустых палат мне попалось не помню, но одна, большая с отказниками, мне запомнилась на всю жизнь. Воздух в палате, где стояло около двух десятков деревянных кроватей-манежей, был спертым. Малыши были примерно одного возраста: полтора-два года, но разных наций. Все они громко кричали. Персоналу, видимо, не было дела до крика и в их палату подолгу никто не заходил. Представьте себе: двадцать, орущих на разные голоса, детей. Одни кричали без слез, другие плакали. Я удивилась такому массовому явлению и пошла вдоль кроватей. Когда обход был закончен, выяснилось, что у двух из двадцати мокрые ползунки. Памперсов в те счастливые времена не было. Я позвала и пришла санитарка, переодела детей в чистое и снова воцарилась тишина. Так было несколько раз. Я заходила "в гости" к оставленным, зажимая в руке красивые невидимки с цветочками и бабочками. Невидимки выпадывали из рук то в одной, то в другой кровати; я даже не просила этих крох вернуть мне мои украшения, так как думала, что слов они, все равно, не поймут; но каждый раз повторялось одно и то же: маленькое дите, шатаясь на матраце, пыталось подобрать мою невидимку, чтобы вернуть мне. Во время тайных визитов я раздавала конфеты, которые у многих падали изо рта, попадали в руки и прилипали к одежде. Хоть и собирала я фантики, чтобы не навлечь нареканий, но о моих похождениях донесли врачу и меня отчитали; объяснив, что из-за моей благотворительности дети на излечении будут находиться гораздо дольше. Я приходила уже без конфет и мы, молча, смотрели с ними друг другу в глаза. Вы были свидетелями "немых" диалогов? Вам когда-нибудь смотрели в душу четыре десятка детских, чистых глаз? Дети вели себя, как одно живое, разумное существо: там, где один не мог докричаться до взрослых, помогали остальные и так всякий раз, когда нужна была помощь.
Меня выписали и я долго просила бабушку забрать с собой хоть нескольких детей. Сестер и братьев у меня не было, а так хотелось жить в большой, дружной семье. После, я часто мечтала вслух: вот вырасту и усыновлю пять девочек. " Почему пять"- спрашивала бабушка. Я отвечала: потому, что у меня есть пять красивых халатов, из которых я выросла. Мы будем ходить в лес, собирать ягоды и грибы, и греться вечерами у печки...
В книге Бытия сказано, что все люди произошли от одной пары. Значит нет разницы между народами. Значит где-то там, плачут оставленные НАШИ братья и сестры.
(Вышемирская Ольга)