Слушая разговор товарищей о власти олигархов и банкиров, я рассеяно смотрел «Военное обозрения» и задержался на снимке, где один из персонажей напомнил давно забытого подполковника Медведева, который вел занятия по военной подготовке у нас на первом курсе физического факультета МГУ.
Его занятия проходили очень напряженно и не допускали ни единой возможности для отвлечения или посторонних дел.
Возможно, у него была хорошая зрительная память, но памяти на фамилии не было никакой, и он забывал ее сразу, как только отрывал взгляд от журнала. Это была его ахиллесова пята, и на занятиях не было ни единого случая, чтобы он не перепутал фамилию слушателя. Мы к этому привыкли и не удивлялись.
– Курсант Чередниченко! – останавливаясь в проходе между столами, быстро вытягивал он руку в сторону Земляникина. – Что должен уметь делать солдат?!
Вопросы Медведев задавал резко, требовательно и энергично.
– Воевать! Соблюдать дисциплину!
– Отвечайте конкретно и очень точно!
– ?? – Полная тишина, все 30 человек замерли. – Солдат должен быстро и точно выполнять приказы командира! – громко выпалил Земляникин.
– Что еще?!
– ??? – Земляникин стоял навытяжку и не знал.
– Солдат должен колоть! Бегать! Пр-рыгать! – с расстановками отчеканил за него Медведев, и также четко и энергично добавил еще несколько качеств, необходимых в бою.
Он сел за стол, склонился над журналом, но ничего не отметил.
Пронесло. Секундное расслабление.
– Курсант Самородов! – указывал он на сидевшего в дальнем углу Ломоносова.
– Я! – вскакивал тот.
– Из скольких деталей состоит винтовка Мосина?!
– ??? – На всех лицах напряженная работа мысли и поспешные подсчеты в голове. Ломоносов, отличавшийся повышенными математическим способностями, чуть заметно шевелил губами и медлил.
– Не слышу! Громче! Отвечайте точно и четко!
– ???
– Садитесь! Почему не знаете?! – Медведев встал, оглядел группу и задал самый страшный вопрос: – Кто знает?!
– ??? – Все боятся шевельнуться и привлечь внимание.
– Мы с вами изучали буссоль и таблицу поправок на ветер и скорость движения цели! – начал он новый вопрос. – Задача: артиллерийским огнем из орудия БС-3 уничтожить движущуюся на позицию цель! Данные поста наблюдений: дальность 2 км, скорость цели 40 км в час, скорость бокового ветра 10 метров в секунду! Таблиц на угол возвышения орудия с учетом поправок на дальность, скорости цели и ветра у командира орудия нет! Такого быть не должно, но в бою бывает все! Быстро и по памяти рассчитать данные для стрельбы и доложить!
По тетрадям задвигались карандаши и авторучки, многие вместо попыток вспомнить таблицу занялись написанием формул с выводом баллистической траектории, однако, из-за трудностей с учетом сопротивления воздуха, что более подробно будем изучать дальше на третьем курсе в разделах математической физики, эти расчеты были неточны.
Вскоре начали раздаваться отдельные доклады, но Медведев был недоволен.
– Очень слабая подготовка! – хмуро и озабоченно сказал он себе. – Очень плохо! –
В раздумьях он подошел к доске, затем к окну, и объяснил: – От ваших знаний будет зависеть жизни многих людей! Поэтому вы должны отдать все силы изучению того, чем обязан владеть офицер!
Поглядев в окно и успокоившись, он повернулся к сидевшему в первом ряду и задал вопрос попроще:
– Курсант Пухначев! - быстро показал он на Хохлачева.
– Я! – вскакивал тот.
– Каков порядок погрузки подразделения в воинский эшелон?
Этот вопрос на занятиях не рассматривался, но требовалась самостоятельная подготовка, надо было ходить на консультации, работать с литературой, Уставами и так далее; будущий офицер должен знать все, что потребуется на войне.
– Вначале надо построить подразделение! Затем командир принимает рапорт… – начал не с того конца Хохлачев.
– Отставить! Так вы никогда не доедете до фронта, опоздаете на любую войну! Надо перечислять: Первое!… Второе!… Третье!… Четвертое!… Отвечайте четко, полно, и абсолютно точно!
– Первое! Командир подразделения отдает приказ построить подразделение по боевой тревоге!…
- Курсант Бочаров! - указывал он на вскочившего Бубнова. - Укажите ошибки и продолжайте!
...И так далее. Не блистая теоретическими знаниями и стремясь выглядеть лучше, ибо незачета никто не хотел, все старались отличиться в строевой подготовке. И тогда башенные часы МГУ с высоты 50 метров взирали на наши повороты на месте и в движении, в шеренге и в колонне, и другие усердно выполняемые упражнения.
Одно из зачетных заданий состояло в том, чтобы по очереди строевым шагом пройти от одного фонарного столба до другого, и перед последним в движении и с поворотом головы отдать честь командиру.
На месте командира с журналом успеваемости стоял сам Медведев, и в нужный момент, он строгим и четким движением принимал стойку «смирно» и брал под козырек.
И жаль было обувь круглого отличника по всем другим предметам слегка озорного Руфата Миркасимова, когда тот нарочито, страшно выпучивая глаза и пожирая ими начальство, со всех сил бил ботинками об асфальт, приближаясь к Медведеву…
* * * * *
…– Вспомнил, - наконец сказал, Виталий. – Это Смоленский. Один из тех, кто в 91-м больше всех был за «свободу», чтобы потом обворовать государство.
– Он действовал по закону, – вступился за вора Владимир Майнашин. И далее этот борец с Советской властью стал обвинять нас в рабской психологии, боязни свободы и неумении жить в свободном обществе.
– Погоди, Володя, – попросил Виталий. – Так ничего не понятно. Для начала скажи о себе: – Каких свобод тебе не хватало? Лично тебе?
Установилась пауза. Особенностью участия в разговорах Виталия из соседней лаборатории было то, что его почти никогда не прерывали, таким качеством обладают немногие, и здесь, видимо, скрыта какая-то важная тайна владения искусством беседы.
В отведенную паузу Майнашин не успел подготовить перечень ущемлений на его жизненном пути, и Виталий решил помочь ему в воспоминаниях.
Он сел в черное дерматиновое кресло и положил на колени тонкую коричневую папку с расчетами, осциллограммами и интерферограммами инжектора плазмы их установки МК, поработать на котором просились их американские коллеги из Лос-Аломоса по причине отсутствия у них подобных установок. И после этого напомнил ему пару эпизодов его юности:
– Ты говорил, что твои родители были небогаты и работали в колхозе. Ты мог остаться там, но после школы у тебя появилось желание получить более высокое образование. То, что для этого государству придется нести большие расходы и строить тебе учебные заведения, аудитории, лаборатории, библиотеки, общежития и многое другое, нанимать профессоров, много других специалистов и целых 5 лет содержать и оплачивать твое существование ; тебя это не волновало. Ты даже об этом не думал. Разве не так?
Вид у Майнашина был безразличен. Урвав в свое время у народа столь огромные деньги, он предпочитал об этом не вспоминать, и долги не отдавать.
– А на Западе у тебя бы такая мысль даже не появилась. Там за такое удовольствие надо платить тысячи долларов в год. А это уже, сам понимаешь, барьер. Ограничение свободы выбора. Причем существенное.
Так что ты, живя в Советском Союзе, – Виталий посмотрел на часы, – просто по факту своего рождения в нем имел возможности учебы, сравнимые с детьми американских богачей. Приехал за тридевять земель из Абакана в столицу, и без всякой проверки имущественного ценза был принят для обучения в самое лучшее и дорогое учебное заведение страны. На все бесплатное.
- Не надоело? – спросил Майнашин, занимаясь с компьютером . – Ничего бесплатного не было. За все платили мои родители, им недодавали зарплату.
– Твоя мать не работала, а малоквалифицированного труда твоего отца не хватило бы для оплаты даже десятой доли твоего обучения.
Далее Виталий заявил, что Майнашин был волен выбрать любую профессию, и перед ним были открыты двери всех отраслей, где при желания мог стать в ряд с такими, как Ньютон, Курчатов, Туполев или Королев. Стать Героем Труда. Если ошибся в выборе – в любой момент, и также бесплатно, мог получить другую профессию и стать врачом, или кем душа пожелает.
Виталий был человеком занятым и засиживаться за болтовней не любил. Готовясь уходить, он еще раз посмотрел на часы и завершил:
– Так что свобод, причем очень важных, у тебя было достаточно. Нельзя было только одно: – звать обратно в буржуазное общество, чтобы эти свободы для простого человека в глубинке, где ты был, исчезли, а были у тех, у кого есть капитал.
– Я не согласен с тобой, Виталий, – энергично заговорил Прошаков, поворачиваясь к Майнашину и собираясь объяснить ему ценность достижений чубайсо-гайдаро-ельцинской демократии иным образом. – Ты прав, Володя, свобод стало в сто раз больше. Дорогая учеба? А ты не учись! Дорогое лечение? А ты не лечись! Дорого ехать на курорт? А ты не езди! Лекарства стали в 50 раз дороже? А ты не бери!
Дорого своего кандидата выдвигать? А ты не выдвигай! Голосуй за кого подсунут!
Хочешь, – перекрывай дороги, хочешь – иди на рельсы! Хочешь, – молчи, хочешь, – кричи, чего еще надо? Все есть. Все права.
Чуть помедлив, он добавил:
– Володя, ты можешь сказать, что получил от демократов? Свободу вякать, выпускать пар? Развалить страну, устроить нищету? Стучать каской, как те шахтеры? Да они хоть головой стучи, никому до них дела нет …
Виталий поднял свою папочку, стал думать и переключился на свои дела.
- - -
Не однажды он говорил мне:
– Ты еще с ними воюешь? Брось это дело, побереги нервы. Ты же видишь, их не переубедить. Жизнь их научит лучше…
– – –
Объясняя в другой раз о причинах разобщенности русских, он говорил:
– Дело не каком-то менталитете, как пытаются нам представить, и отвести на это внимание, - а в том, у кого средства массовой информации. Кто заправляет мозгами народа и управляет им. Уже давно сказано: «Кто владеет эфиром, тот владеет миром».
Присмотрись к тем, у кого это в руках – смоленские, гусинские…, и все станет ясно.