Летом 45-го года нас, мальчишек, нельзя было загнать домой. Мы жили войной и футболом. Носились, кричали, как одержимые. Рваный чулок, набитый тряпками, служил нам мячиком, достаточно было палки, чтобы она превратилась в оружие. Загнать нас на обед было почти невозможно. Не потому, что не хотелось есть. Пустые желудки посасывало. Но было что-то в этой пришедшей к нам с туманных Британских островов забаве нечто, побеждавшее на время чувство голода и жажды. Кусок посоленного чёрного хлеба, вынесенный чьей-нибудь сердобольной матерью, разделяемый на всех, уплетаемый тут же на бегу, укреплял наши силы.
Я не могу представить себе детство без футбола. Были и другие игры, из их клубка сплеталось ощущение непрерывного счастья. Война с течением лет потеснилась, но футбол продолжал царить в нашей жизни и в годы отрочества, и юности, и отяжелевшей возмужалости, и теперь, в годы наступающей старости. Мы уже не бегаем с криками за мячом по полю, по пустырю или по площадке двора, но наше сердце всё так же наполняется кровью, а пульс начинает учащённо биться, когда за стеклом телевизора мелькают фигурки в разноцветных футболках.
Сколько десятилетий в России играют в футбол? Не пять, не шесть и даже не десять. В конце 19 века пришла к нам эта игра. Сначала в Петербург и Москву, потом и в другие города и сёла. Мы достаточно пластичный народ, но почему-то никак не можем сравниться ни с бразильцами, ни с мексиканцами, ни даже с нашими северными соседями. В чём тут дело? В недостатке ли внутренней свободы, делающей лёгкими движения, быстрыми реакции и точными мысли? Отчего наши ребята на поле отстают на один два-темпа от соперников, не сразу находят правильные ходы, мало и боязливо импровизируют? Думаю, да, в этом. И если так, то футбол становится показателем всей нашей психической жизни, лакмусовой бумажкой культурного и умственного развития, боюсь этого слова, потенциала. Неужели мы так и обречены плестись в хвосте цивилизованных народов заурядными футбольными троечниками, обделёнными гением красоты и гармонии, завещанными человечеству древними греками? Потомки эллинов, кстати сказать, тоже не блещут на футбольном ристалище, но в красоте, пластике и артистизме движений им не откажешь. А ведь это важнее счёта в матче. Мы же как будто боимся красоты, свободного проявления чувств ; и муза спорта от нас отворачивается. Но с нами дружат все девять других муз, и десятая, кино не раз делила с нами лавры и «Оскары» на разного рода «кинотаврах». Чем же мы не угодны музе футбола? Не тем ли, что он ещё не стал для нас искусством, чудом творчества? А там, где нет творчества, нет и вдохновения и муза появляется редко. Но время это настанет.