(надеюсь на здоровое чувство юмора у читателя. данный отрывок - фрагмент большого произведения, вырванный из контекста.)
1. Мои « ЛИМОННЫЕ ДОЛЬКИ».
Кладу в прозрачный чай несколько осыпанных кристаллами сахара мармеладных конфет с лимонно белым кантиком по краю полумесяца. Протягивая удовольствие, помешиваю не спеша витою серебряной ложечкою. Удерживаюсь! Потом, когда льдистый колкий сахар уже растаял в чае, выуживаю упомянутой ложечкой оттаявшую прозрачную дольку и кладу её на зубы. Их дуга приятно совпадает с полукружьем мармеладного цитруса, лимонно-жёлтого.
Подержав немного живую дольку в глубине, чтобы рот наполнился ароматной влагою, решительно двигаю языком, упирая его кончик прямо в центр между дужками. Не торопясь. Не торопясь, я начинаю толкать упругую сладость вперёд и назад, попеременно языком и губами. При этом, потихоньку прикусываю, выдавливая из мармеладинки ванильный сироп. Новый, незнакомый оттенок вливается в обретённые ранее привкусы. Надавливая губами, я постепенно втягиваю мармелад обратно в глубины рта.
Дерзко, языком, мощно двигаю дольку вперёд! - слегка растягивая губы и напрягая их при этом. Мармеладинка пружинит, дрожит, и густой сок из неё начинал выбрызгивать тягучими фонтанчиками. Предчувствуя скорый финал, всё плотнее смыкаю зубы. Прозрачная мякоть, внутри меня, начинает исходить полукружьями укусов. И долька взорвалась в нежной пещере рта моего! И вот - наполнила его ликующими кристаллами!
Мерцает явление слияния соцветий совкусия. Цель!
Но дальше, - сладкая тоска… Дальше уже не будет ничего:
Ни буйных биений языка, ни мягкого, но сильного упрямства губ! Ни упоительного осязания безудержного фонтана во рту. Ни вкусового ощущения до беспамятства! Ни фантастически прекрасного сглатывания сахарного сиропа и желе…
Лимонная долька была последняя!
Ночь.
Но нет! Нет! Осталась под губой тоненькая лимонная корочка с белой жилочкой. Она чуть твёрже, чем истёкшее тело мармеладинки, но так же изумительна нежна. И уж конечно,- не менее желанна!
Прижав корочку к внутренней стороне зубов, я начинаю водить языком, настойчиво разъединяя мармеладные полоски. Жёлтую и, чуть потоньше, беленькую. Половинки извивались. Язык осязал, какие они гладкие внутри.
Полосочки шелковисто поддались и раздвинулись навстречу языку, который требовал! После чего, - мягко скользнули в горло.
Финал я выпил из тонкой китайской чашки чудесного чая с медово-мармеладным, рассветным оттенком последней грусти…
Так, собственно, я и занимался литературой. Ведь… ненавижу слово «ведь», но здесь оно к месту.
Ведь, надо понимать, что такое литература? Кто для кого пишет? С какой целью? И зачем друг другу читатель и писатель?
Читатель воспроизводит внутри себя все интимные подробности духовного обнажения писателя. Все выпуклости и впадинки. Облизывая их виртуальным языком гипоталамуса. Повтор букв и звуков вместе с пишущим, мимически отражается в морщинах повторяющего. Оба непременных участника литературного процесса сливаются, срастаются. Без этого добровольного симбиоза литературы нет!
Физиология, пристрастия, чувства – всё общее. Читатель вползает в сброшенную чулком шкуру писателя. Вползти в шкуру змеи может только другая змея! Поэтому свившиеся в клубки читатели с писателями – неразличимы.
Читающий – чтящий иногда боготворит своего писателя, иногда, ненавидит, но всегда ревнует. Ежели сам писатель явно, а чаще тайно, боготворит читателя, всматривается в него, хочет его, то «чтящий» уже сам управляет замыслами пишущего. Семьи бывают разные.
Естественно, что читатель обвивает комплексы писателя щупальцами личных фобий и поглощая оные, зачастую имеет в голове своей не ту картину, что рисовал себе автор. Только это и интересно в литературе: запустить в оранжерею образов чужой чувственности своих проверенных тараканов.