Из записных книжек.
Всё в мире проходит через боль-расставание, горе-любовь и стыд – это такой мудрый закон жизни.
Был я на отдыхе в одном неприглядном курорте-санатории, в доме отдыха на берегу озера среди леса и познакомился там с Екатериной Андреевной, от которой узнал, по откровению, историю её жизни, записанную в мой дневник – записную книжку, которую я веду каждый вечер, складывая и впечатления свои от природы-погоды и впечатления от встреч с новыми людьми.
Не сказать чтобы, что был у нас какой-то роман. Но симпатию проявляя мы вместе проводили время, вместе гуляли, вместе танцевали на вечерах, устраиваемых для отдыхающих на летней террасе-танцплощадке. Вокруг озера были несколько санаториев и отдыхающие из других корпусов, стоящих среди соснового леса, приходили на нашу большую площадку со сценой, где играл оркестр.
Катерина Андреевна приходила со своей подругой и вначале мы гуляли к озеру по аллеям и по песчаному пляжу у озера втроем. А затем подружка её нашла себе подходящего кавалера, и мы гуляли вдвоем.
В один из вечеров, кажется сразу на третий или четвёртый день. Нашего знакомства я пришел к площадке, где оркестр играл вальсы уже более часа и многие пары танцевали.
Солнце садилось за озером. Половина неба рдела багровым, обещая на утро ветер. Катерина Андреевна была в белом платье, перехваченном в талии зеленым с белыми цветочками пояском. На огненном фоне заката её голова прозрачно золотилась тонкими волосами. Увидев меня, она улыбалась, не просто и не зло, а скорее ласково и протягивала руку.
- Я отчасти виновата во вчерашнем… Скажите, вы не простудились? – тон её вопроса искренний, участливый. А я нахожу в себе столько смелости, что рискую сам над собой пошутить.
- Пустяки… Маленькая ванна… Это, скорее, полезно закаляться… Вы слишком добры ко мне Катерина Андреевна – сказал я, смешливо улыбаясь, и мы оба принимаемся хохотать самым откровенным образом.
Действительно, ничего не было так смешно, чем вчерашнее моё падение с лодки, прикреплённой к причалу: Я хотел было влезть в лодку…, но наступил не туда, а на край борта так, что лодка накренилась. Катерина Андреевна попыталась мне помочь, протянула руку, стоя на мостках, - и потянувшись к её руке в пол-оборота туловища я потерял равновесие совсем и упал в воду. Всё это было близко к берегу, но время было осеннее и вечернее и ветренное. Пришлось снимать мокрую рубашку и брюки и выжимать тут же на берегу, а потом по прохладе темнеющего леса бежать по аллее к своему корпусу в мокрой одежде.
- Нет, этого так нельзя оставить, - говорит она, продолжая смеяться. – Вы должны взять реванш. Вы умеете грести? –
- Умею, Катерина Андреевна. –
- Ну, так пойдемте, пока ещё часа два будет работать прогулочная пристань. Я узнавала, они работают до семи… Да не называйте меня постоянно Катерина Андреевна… Впрочем вы не знаете как меня зовут! –
- Знаю, - Катерина Андреевна? –
- Дома меня все называют – Кэт… Зовите и вы – просто Кэт –
Нам подтянули лодку близко к мосткам и выдали нам жилеты оранжевые. Лодку придерживали пока мы не расселись: я на вёсла, а Катерина Андреевна на сиденье напротив меня на корму. Она смотрела вокруг на берега и рукой пробовала воду за бортом.
Когда мы опять шли по темной аллее ближе к корпусам обсаженной акациями, она прижималась ко мне плечом с зябкой и ласковой кошачьей грацией.
- Мне одной было бы здесь страшно-грустно… -
У развилки центральной дороги, проходящей между корпусами, мы прощались: ей направо, мне налево.
- Что вы сейчас будете делать? – спросила Кэт, когда я, наклонившись (она была на голову ниже меня), поцеловал её в щечку. Нацеловались мы уже весь вечер в лодке, и потом, стоя на песке на берегу в последнем уходящем свете солнца под тусклыми ещё фонарями. Теперь фонари освещали и аллею и дорогу и многочисленные квадратики окон в корпусах санаториев.
- Я сейчас буду писать свой дневник, - ответил я.
- Дневник?.. – Лицо Кэт выразило удивление и – как мне показалось – неприятное удивление. – Вы пишете дневник? –
- Да, почти ежедневно, по настроению. –
— Вот как!.. и я тоже присутствую в вашем дневнике? –
- Да. Может вам это неприятно? –
Она рассмеялась принужденным недолгим смехом.
— Это смотря по тому… Конечно, вы когда-нибудь покажете мне ваш дневник? –
Я пробовал отнекиваться. Но Кэт так настаивала, что в конце концов пришлось согласиться и пригласить её на следующий вечер ко мне в комнату, когда уйдут мои жильцы, а в комнате было еще двое отдыхающих. Комната на четверых. На следующий день мы сидели на балконе-лоджии – вышли из нашей комнаты и читали мои записи.
Потом я услышал большой рассказ про её жизнь. Кэт так прониклась доверием, после прочтения описаний моих – о природе и людях курортного местечка, что рассказала многое откровенно, ничуть не боясь, что я что-нибудь опошлю из её рассказа-биографии.
Рассказ Екатерины Андреевны.
Так случилось, что в последнем классе школы она влюбилась и уже мечтала о семье, - главное о свадьбе в белом платье… с машинами украшенными цветами. Но парень ушел в армию и пропал, а она родила дочку.
А одноклассник, который её действительно любил уехал в Сибирь, на заработки. Про одного, который отец её маленькой дочки слышно было, что он продолжил службу по контракту на 10 лет на флоте и уплыл в дальние страны, на Кубу. Другой работал водителем-дальнобойщиком и возил продукты и материалы нефтяникам: трубы для вышек нефтяных, в Западной Сибири. Это был Олег Лапшин.
«С Олегом у нас была настоящая дружба, это особый случай, я думаю, - я чувствовала его как будто родным, и семьи наши дружили, и занимались мы уроками то у него дома, то у нас дома, запросто и просто я себя с ним чувствовала.
А на самом -то деле, я была влюбчивой девчонкой в свои школьные годы. – Рассказывала сама Кэт. - Мне нравился один мальчик и гуляла я с ним, в один год. А после каникул на другой год влюблялась в другого и уже гуляла с другим. В старших классах учеников уменьшилось. После восьмого многие пошли в ПТУ и из четырех восьмых получилось два девятых. И последний год я «гуляла» с Геной, но продолжала дружить со своим Олегом, с которым продолжала сидеть за одной партой. Это был такой интересный (для меня) «любовный треугольник», это как игра…
После школы. Сразу после выпускного вся романтика закончилась, - оба «любимых» ушли в армию, а я осталась одна с ребёнком на руках. «Игра в любовь» еще продолжалась в письмах, потому что писали мне оба.
Гена у меня был таким «любовником на стороне». В школе, мне, девчонке, нравилось, что мальчишки «дерутся» за мою любовь к ним, соперничают в подарках на восьмое марта и на день рождения, в том же марте, а ещё за походы в кино – с кем я пойду. Вдруг, я «убегала» в кино с другим, с Геной, вызывая ревность Олега. А то, - находила и любезничала с третьим, чтобы вызвать «ревность» обоих. В свои школьные годы я наигралась «в любовь» достаточно. Но всё было пристойно – дальше поцелуйчиков и ужимок дело не шло. Только с Геной поспешила – поверив в его заверения и рассказы, жениться на мне и «будем жить долго и счастливо». Потом за летний период, до призыва в армию, поссорились и поругались: я видела его с другими девчонками из, вообще, не нашей школы. Так что провожать его в Армию на осенний призыв я не пошла. Я уже была с животом более четырех месяцев. Провожала я Олега, потому что жил он рядом в соседнем подъезде и проводы устроил во дворе нашего дома.
Олег ничего не обещал и всегда он был спокойный и рассудительный и этим, может быть, всегда нравился мне, как-то я привыкла к нему. Хотя чувствовала себя изменницей и предательницей».
– «Вот такие дела с этой любовью, всю свою жизнь я эту свою влюблённость проклинаю, а что такое любовь так и не знаю до сих пор. Живу вот одна одинёшенька». – жалела себя в своём откровении Кэт, Екатерина Андреевна.
________________________
Три года прождала она будущего мужа, но он не вернулся. И надо было чем-то жить, устроилась она в «Центральную научную библиотеку», так называлась большая библиотека в центре городка. В ней действительно занимались профессора из институтов и студенты. Работала Екатерина библиографом в книжном коллекторе в хранилище. Она и вправду уже никого не любила. Перегорело всё в душе, остался от всей любви только комок обид и неприятный осадок.
Все силы были потрачены на воспитание девочки, плода своей влюблённости. Приезжал Олег – друг. И заходил к ней, и они общались, но никаких обещаний от него. Он был такой скрытный. Но его всё время тянуло в путешествия в далекие места, и он вновь уезжал: «порода такая цыганская», - говорил он сам про себя. Он оставлял только надежду.
__________________
«Серая мышка».
Так Екатерина Андреевна превратилась в ту «серую мышку» из провинции, которая знала о жизни и о любви только по книжкам. Радости в её жизни были редки. Один день походил на другой, как похожи одна на другую книги в пачке: и цвет обложек у них одинаковый и количество страниц, - когда раскладываешь книги по карточкам, то не обращаешь внимания на каждую в отдельности.
Так и Екатерина. Она перестала различать дни. Протекали месяцы и годы.
Она вставала чуть свет; мылась; готовила завтрак; кормила Наташку и сама что-либо хватала наспех, и они вместе выходили из дома: мать спешила на работу, дочь в школу. Надо было дойти до троллейбуса пешком – противно сразу лезть в первый переполненный, начинать день с толкотни и ругани. Но как раз, как назло, этих десяти минут, которые необходимы, чтобы от дома дойти до остановки, всякий раз недостает (можно опоздать на работу), и Екатерина вскакивает на ходу в переполненный троллейбус. Кто-то наступает ей на ногу, и она кому-то наступает тоже. На неё давят со всех сторон, но ей всё же удается встать в угол, и хоть на одной ноге, зато относительно спокойно доехать до работы.
Сама она редко появлялась среди людей, прогуливаясь, буквально скрывалась в подвале библиотечного коллектора. Коллектор был большой, а сотрудников немного, со всеми она знакома, и все занимались своими делами, всё это помогало примириться с жизнью.
В коридоре библиотечного хранилища она снимала металлический жетон, висящий в шкафу над столом дежурного, и спешила в зал со стеллажами с книгами, центр которого заставлен столами. Среди которых был и её, Екатеринин стол. Поздоровавшись с подругами, которые успели явиться раньше её, она подходит к своему столу – это не только рабочее место, это её второй дом. Всё тут было привычно и обжито; справа было место для заявок, по которым книги собирались; тут же прямо стояли флакон с клеем, коробка скрепок, ножницы и авторучка. В верхнем ящике в сторонке от бумаг лежало зеркальце. Екатерина доставала его и, приладившись к утреннему освещению, падавшему из окна, поправляла прическу. Затем брала бланк-заказ, который первым лежал в стопочке, и принималась за работу.
В полдень звонил звонок – обед, так им сообщали сверху из научной библиотеки. Екатерина открывала самый нижний ящик стола; доставала оттуда стакан, ложку, ножик, пачку сахара; съедала два-три кусочка хлеба с сыром и бежала в коридор к телефону.
- Наташа! Ты пришла? – говорила, как мама переживающая. – Открой холодильник. Там наверху кастрюля. Синяя, синяя! Достань, поставь на плиту. Суп. Да! Разогрей и кушай. Я сегодня вовремя приду, не задержусь.
В пять вечера, по тому же звонку, Екатерина задвигала ящик стола, говорила «до свидания», вешала на место жетончик со своим личным номером и бежала домой. С работы она шла пешком, заглядывая по пути то в один, то в другой магазин. Домой возвращалась уже неся сумку и авоську с продуктами. Отдышавшись, она переодевалась. Дома её ожидала целая пропасть дел. А когда дел много, то в красивые одежды не облачишься! Она набрасывала на себя легкий ситцевый халат, затягивала потуже пояс вокруг талии, и начинала хозяйничать.
Надо было убраться в квартире. Утром Екатерина не успевала, да если бы и успевала, всё равно вечером приходилось убирать заново. За день Наташа всё перевернёт вверх дном. Матери дома нет; соберутся после школы у неё подружки; играют, клеят стенгазету; набросают на пол клочков бумаги, насорят. Прибираясь, Екатерина ворчит на Наташу, что она такая да сякая: балованная, не жалеет мать; но в душе Екатерина понимает, что ругать надо не дочь, а себя саму. Сама набаловала девочку – двенадцатый год идет, а она тарелку после еды ополоснуть не может.
Прибравшись, Екатерина готовит ужин, и они садятся с дочерью за стол. За ужином только и отдохнешь. Потому что после ужина она тут же торопится в ванную. Ещё со вчерашнего вечера у неё замочено бельё. Надо переложить его в бак и поставить бак на плиту. Пока бельё кипятится, Екатерина моет посуду. Потом стирает, согнувшись над ванной. Белья накапливается больше, потому что дочка растёт. Прополоскав половину, Екатерина спешит уложить девочку; затем ещё битый час стоит возле ванны, полоская и отжимая бельё.
Развешивая на балконе бельё, Екатерина глядит на ночной город.
Внизу, а жила она на пятом этаже, бесшумно движется вечерний троллейбус полупустой, ярко освещенный; сверху он кажется уютным катером, плывущим по черному асфальту дороги, как по реке. Но Екатерина знает, что это за химера такая – троллейбус, как она проклинает его каждое утро. В кинотеатре через дорогу, рядом с парком со скверами, налево, окончился последний сеанс, и люди заполняют улицу. У кого-то играет транзистор, напевает музыка и слышится смех девушек. – У кого-то есть жизнь и помимо работы; кто-то ходит в кино, в театр, в гости к друзьям. У неё ничего этого нет. Ничего, кроме библиотечного коллектора да вот ещё, пожалуй, кухни. Екатерина перестает развешивать бельё. Вздыхает. – Прошел день. Завтра будет другой. А там ещё и ещё. И все дни похожи. Как окна, в которых погашены огни, в домах напротив. Не было у неё походов в кино, как в школьные годы. Никогда она не ходила в театры, а было их в городе несколько. Был даже музей и галерея художников, где проводились выставки картин. О чем на улицах висели большие красочные объявления. Не было даже семейных вечеринок – некого было в гости приглашать.
В этой её однообразной жизни. Когда день за днём складывались в месяцы, а месяцы в годы, только мимолётные и всегда неожиданные наезды друга-Олега приносили ей грустную радость. Хоть он приезжал к родителям, но всегда приходил к ней в гости и привозил подарки и ей и дочери.
___________________
Каждый раз Олег приезжал из какого-нибудь нового далёкого угла Сибири: то из Ханты-Мансийска, то из Нового Уренгоя или из Ноябрьска.
Хотя был прописан, как говорил он сам, в Тюмени, где у него имелась квартирка в барачном районе окраины города. Большие города отошли в прошлое, раньше он ездил в Ленинград и там даже оставались у него друзья какие-то. Мода прошла, как проходит мода у женщин на одежду, непоседы, вроде Олега, вербовались теперь на Север.
Приедет, явится – в промасленной куртке-телогрейке, вытертая шапка, чуть не кирзовые сапоги-ботинки с длинным верхом. За час он всё это сбросит. Накупит новое одеяние, и станет совсем другим человеком. Неделю Олег жил на родине, у матери: ходил в гости по друзьям, потом ехал на курорт; с юга в Ленинград; и снова исчезал на целый год или даже на два.
Навещая Екатерину, Олег проявлял к ней разные знаки внимания. Покупал подарки, приглашал в кино и ресторан, иногда даже ночевать оставался у неё. Но всегда держался предупредительно, как друг. Хотя, судя по всему, он был изрядный ловелас. Иногда, подвыпив, Олег начинал хвастаться своими успехами у женщин. «Когда я работал персональным водителем в Ленинграде, - рассказывал он, - была у меня девица. Шикарная! Очень любила наряды и быструю езду. С машиной хорошо. Привезу, бывало, утром шефа в офис, а у него совещание. Значит, часа три ты ему не нужен. Звоню подруге: так и так, дорогая, машина свободна! Подкатываю к условному месту. Дверцу нараспашку: пожалуйста! Через двадцать минут мы уже за городом, на лоне природы: с вином и закусками из гастронома. Шеф там руководит своей фирмой, а я тем временем… Кхе-кхе!».
Екатерину такие рассказы будоражили. Она долго потом не могла уснуть; намаявшись от бессонницы, вставала, шла на кухню, пила капли; возвращаясь, останавливалась у дверей маленькой Наташиной комнаты, где спал Олег. В комнате слышался храп и сопение его сонного. Она возвращалась к себе на раскладной диван, где с ней спала Наташа, и её мерное дыхание успокаивалось.
Утром, когда они уходили, Олег ещё спал. С работы Екатерина звонила ему, чтобы он достал из холодильника то-то и то-то и поел.
Сближение наметилось между ними лишь в последний приезд Олега, это было года два назад.
Тогда было начало лета. Занятия в школе закончились, Екатерина собирала Наташу к деду Лёве, где она проводила в деревне каждые каникулы. Это был сосед родителей – те продали свой дом давно, а сами перебрались в город. В тот вечер они сидели в большой комнате; Наташа отбирала книги, которые надо было взять с собой на лето, а Екатерина выставив швейную машину, шила, удлиняя девочке старое платье из которого она выросла.
Кто-то позвонил. Наташа оставила книги и выбежала в прихожую, чтобы открыть дверь. Через минуту оттуда донесся её радостный возглас:
- Дядя Олег! –
Екатерина – как сидела за машинкой в вылинявшем халате и в стоптанных тапочках – вышла в прихожую. У двери, снимая шляпу, стоял Олег. Одет он был по-городскому: модный плащ, светлый костюм в клеточку, блестящие лакированные ботиночки. Значит приехал давно, успел «приодеться».
- Здравствуй, Кэт! – по-дружески приветствовал он.
- Здравствуй, Олег – улыбалась она, не в силах скрыть свою радость. Друг всегда вносил разнообразие в её серую будничную жизнь.
Уже снимая плащ, он рассказывал. Приехал он два дня назад. Позвонил ей утром – молчание. Вспомнил, что все же работают и решил не спешить: то да сё.
- Я на секунду. – но всё-таки он прошел на кухню, где Наташа поставила на стол тортик, который Олег принес. – Я на поезде еду в Ленинград. Через недельку проездом на юг заскочу. –
Он выпил-таки чашку чаю и скрылся.
Когда Олег приехал через неделю, Наташи уже не было дома – Екатерина отвезла её в деревню. Олег с вокзала позвонил Екатерине на работу. Договорились встретиться на вокзале. С быстротой молнии она отпросилась с работы и бегом через полчаса была на месте.
Ещё издали увидела она Олега. Он стоял с букетом цветов. Было много народа; солнце пригревало по-летнему, и дышалось легко, как в молодости. Она окликнула его. Олег подбежал к ней, театрально преклонил колено, поцеловал её руку и протянул цветы. Екатерина приняла его игру и, как подобает даме, сделала реверанс. И оба рассмеялись. Они вошли снова на вокзал; взяли из камеры хранения Олеговы вещи и на такси приехали домой.
Пока Екатерина переодевалась, Олег распаковывал свой чемодан. Он был очень предусмотрителен. В чемодане оказались вино, копчёности, консервы, набор дорогих конфет. Кое-что нашлось и у Екатерины, и теперь всё это они выставили на стол в большой комнате.
Екатерина, помолодевшая и радостно возбужденная, хлопотала возле стола, а Олег сидел на диване, курил, по разрешению Кэт, выдувая дым в открытое окно. Он рассказывал свои какие-то присказки, которые она пропускала мимо ушей.
- Ладно, хватит баек! – Она поставила на стол принесённую с кухни сковороду с яичницей. – Садись, Олег. –
Сели друг против друга, Олег наполнил вином рюмки. Чокнулись просто так, без тоста. Выпили, не спеша ели, и было как-то очень хорошо. Олег чудил, рассказывал про Север, про то, как моют золото, про тундровые дороги. Он работал дальнобойщиком.
- Зиму возим грузы, - рассказывал он, - а летом на месте дорог болота, не пройти и не проехать. Делать нечего, дают нам всем отпуск. Разлетаемся, как птички божии по злачным местам, чтобы прокутить деньги, заработанные за зиму.
- А скучно так, наверное, кутить и зарабатывать, зарабатывать и кутить? – озабоченно спросила Екатерина.
- Ну что ты! – удивился Олег. – Наоборот, скучно городским людям на одном месте работать и работать, деньги считать от зарплаты до зарплаты. А я не люблю считать, и в школе, ты же знаешь, математику я не любил. Я живу по одному закону – ни в чём себе не отказывать! Иногда зимой в пути заглохнет мотор на трассе. Морозище. Ветер. Разведешь костер, поджидая попутчика. Думаешь, всё, крышка! Последнюю зиму кручу баранку. А съездишь в отпуск, отдохнешь, и опять на Север тянет. Там азарт, свобода. -
— Это пока молод. – Сказала Екатерина, подумав про себя другое: «какие они разные с этим «молодым повесой», в школьные-то годы у них были одинаковые интересы, даже книги читали одни и те же. Ей нравились тоже рассказы про путешествия: «Пятнадцатилетний капитан», «Дети капитана Гранта», «Дикая собака Динго» и так далее.
- Возможно. – чуть приостановил свой пыл Олег.
Они засиделись до полуночи.
Убравшись, Екатерина пошла к себе на диван потушив везде свет. Олег уже спал в маленькой, Наташкиной комнате. Не помнит она, долго ль спала или просто забылась на какое-то время, но только вдруг почувствовала, что кто-то сидит у неё на постели. Открыла глаза. Олег! Сидит рядом, с краю дивана, смотрит на неё.
- Ты чего? – испуганно прошептала она.
- Хорошая ты… - Он приподнял её голову с подушки одной рукой и поцеловал в губы.
Екатерина вздрогнула, съёжилась вся не то с испугу, не то от неожиданности. Олег, видимо, надеялся, что она как-то ответит на его порыв: обнимет или хотя бы откинет край одеяла. Но Екатерина ещё не пришла в себя спросонья. Олег тоже не проявил дальнейшей решительности: он пробурчал что-то, извиняясь, и ушел к себе.
Екатерина потом долго не могла уснуть, прислушиваясь, не послышатся ли вновь его шаги. Но шагов не было слышно, и она заснула. А когда проснулась, Олега уже не было. Он оставил записку, что поезд его уходит рано и ему не хотелось беспокоить Екатерину.
Недели через две Екатерина получила от него письмо из Сочи. Письмо было сумбурное и малограмотное, но Екатерина отнеслась к письму всерьез и ответила. Несмотря на это, Олег не заехал по пути с юга, а написал с дороги: он снова улетел на самолёте на Север.
От последней их встречи у Екатерины остался неприятный осадок. Объяснить она себе не могла, почему. То ли потому, что злилась на Олега за его нерешительность, то ли злилась на себя за то, что оттолкнула его. Ясно одно, с Олегом у неё не может быть ничего серьёзного, решила Екатерина. Она даже не ответила на его письмо, которое он прислал уже с места работы, из Тюмени.
Жизнь её, возбуждённая на какое-то время приездом Олега, вновь вошла в свой привычный круг: завтрак, толчея в троллейбусе, работа в библиотеке «незаметной серой подвальной мышкой», опять толкучка в магазинных очередях, ужин, стирка…
Дни привычно бежали один за другим.