У двери август замер в карауле.
Просторы горизонта далеки.
Гардины алым парусом надули
скользящие по спальне сквозняки.
Крадётся зайчик солнечный по коже.
Часы ссыпают время не спеша.
И нет причин, но... как-то безнадёжно
Саднит душа...
Татьяна Парсанова
Время неумолимо стремится обогнать жизнь, путает порядок и линейность событий, заставляет их носиться кругами и петлями в одних и тех же пределах и плоскостях, пытается завязать случайности в хитрый экзотический узел, настойчиво вновь и вновь возвращая к началу чего-то незавершенного ранее.
Наверно у всех так. Планируешь изящный симметричный узор, а выходит некая бесформенная абстракция, невнятная по содержанию, можно сказать пятно, клякса с элементами едва различимого контура.
Так было не всегда. Поначалу в нашей семейной жизни всё шло замечательно: красиво, ярко, необычно и до чёртиков выразительно... до тех пор, пока в крови бродили ароматные соки страстной влюблённости.
Как же взаимное интимное притяжение впечатляет, когда случается впервые. Мир преображается, становится удивительно разноцветным и ярким, настолько, что порой приходится зажмуриваться, чтобы не ослепнуть, не лишиться сознания от избытка эмоций и чувств.
У нас была настоящая любовь, такая, когда переживания превращают мир двоих в безграничную Вселенную, многократно превосходящую размерами бренные тела.
События тех дней и их последовательность выстраивались без участия нашего сознания, сами по себе, словно мир заранее знал, как и почему мы поступим именно так, а не иначе.
Любовь и её проявления воспринимаются осмысленно лишь спустя продолжительный период времени, когда наступает похмелье, когда огонь страстей больше нечем поддерживать, когда иссякает энергия единения.
Чувства – ресурс ограниченный, невосполнимый. Если неумело или слишком расточительно ими пользуешься, рано или поздно они иссякнут. Пришедшее на смену ярким эмоциям опустошение заставляет смотреть на происходящее совсем другими глазами.
А там, на выцветшем холсте судьбы... там не остаётся ничего, кроме намалёванных наспех пятен.
Какими же глазами смотрел я на свою жизнь, если не видел основного и главного. Девушка моей мечты на поверку оказалась редким сочетанием авантюризма, эгоизма, самовлюблённости, страстного стремления наслаждаться и праздновать.
Она не обманывала меня тогда, в самом начале отношений, честно созналась в том, что в годы ранней юности, задолго до замужества, имел место ряд слишком откровенных романтических приключений, которые заканчивались весьма взрослым проявлением чувств.
Конечно, Лиза приукрасила своё повествование, добавила в него для убедительности и трагического художественного эффекта щепотку перца, немного соли и пряных приправ, чтобы усилить впечатление от послевкусия.
В историях её любовных похождений прослеживались интриги, в которых маленькую, неопытную, но очень чувствительную девочку соблазняли, обманывали и предавали все, кому не лень.
Героиню её повествований невозможно было не пожалеть. Она вызывала искреннюю симпатию, завоёвывала сочувствие, внушала доверие и приязнь.
Лиза откровенно рассказала о недавнем прошлом, отлично сознавая свои не совсем обычные чувственные повадки и наклонности: привычку безоглядно влюбляться во всё, что обещает толику воодушевления, выразительные эмоции и праздник.
Я был окрылён и вдохновлён очарованием внешней привлекательности, темпераментом и чувственностью юной подружки, её податливостью, готовностью воплощать в реальность мои незрелые, но вполне определённой направленности мечты.
Это было так давно.
С тех пор многократно менялись правила любовной игры, её декорации и сюжетные линии.
Моя девочка довольно быстро из сказочной феи превратилась в земную женщину: корыстную, заносчивую, капризную и циничную.
Наверно стервозность, которую приобретают жёны – это обязательное условие в развитии семейных отношений, которые, по сути, приводят к неизбежному разрушению возвышенных чувств, сопутствующих созданию этого союза в самом начале.
Но тогда я об этом не догадывался.
Словно опытный сёрфер следила Лиза за окружающей её тело мужской средой: улавливала неким подобием радара малейшие потоки интереса и внимания, направляла его в нужное русло, взбиралась на вершину разбуженных волн и парила на гребне восторга, наслаждаясь вожделением и страстью столь долго, пока не иссякала энергия влечения.
Как и любой поток, побуждаемый к движению извне, который неизбежно теряет энергию, её увлечения вскоре иссякали.
Растратив желание и силу страсти, Лиза вновь начинала скучать, хандрила, становилась агрессивной и раздражительной. Обыденная, однообразная, размеренная жизнь не представляла для неё интереса.
Ей приходилось подстраиваться под меня, основательно надоевшего и опостылевшего мужчину, под скучную обыденность семейного быта, заниматься хозяйством и детьми, что бесило, выводило из равновесия, требовало слишком много внимания, не дающего того безумного вдохновения, которое она принимала за проявление счастья.
Лизе приходилось заниматься стиркой, готовить еду, спать с мужем, который не способен в силу привычности ласк укротить её кипящие любовные соки.
Она не хотела и не могла убивать на семейную рутину драгоценное время молодости, которое можно было израсходовать иначе – празднично и весело.
Я всё это знал, много раз заставал жену за горячим, но категорически отказывался признаться себе в необходимости разорвать порочные отношения.
Лиза не скрывала, лишь слегка прикрывала неприглядные стремления фиговым листком лживых объяснений: юные девы, мол, наивны и непоследовательны, сами не ведают, что творят.
Не из похотливых якобы побуждений оказывается она в объятиях очередного любовника, а лишь из любопытства, от незнания жизни. “Соблазнил, воспользовался доверчивостью, бессовестно обманул, заманил в ловушку, околдовал, загипнотизировал, напоил, взял силой…”
На самом деле Лиза была не просто любознательна и наивна – назойливо сосредоточена на процессах совершенствования методов совращения.
Циничной её сделал первый интимный опыт, приобретённый в ранней юности. Это было искушение взрослостью, которая манила своими деликатесами, подробно и чувственно описанными в романах.
Любовное чтиво Лиза поглощала, как запойный пьяница алкоголь. Иногда родители заставали её среди ночи с книжкой под одеялом со светом фонарика.
Впечатления и чувственные позывные растревоженного неизведанными действиями тела копились и требовали реализации. Лиза ласкала сама себя, научилась быстро достигать необходимого напряжения и разрядки, но хотелось большего.
Восхитительная жизнь и волшебные эмоции, которые испытывали героини романов, проходила совсем близко, можно сказать рядом, но была скрыта таинственным пологом неизвестности и непонятно кем выдуманными правилами приличий.
Лиза ждала таинственных событий, торопила их, мечтала и грезила, представляла в деталях и красках, когда и как это произойдёт.
Мечты не замедлили войти, ворваться реальным воплощением в её скучную жизнь.
Я не оговорился, они действительно вошли, ворвались, вполне по-взрослому. Опытный похотливый самец настойчиво и грубо раздвинул горизонт событий вместе с нежными бёдрами до уровня первого, не вполне удачного женского опыта.
Позднее, когда раз за разом вскрывались её неумело камуфлируемые скабрезные шалости, я старался не обращать на них внимания, относя к совпадениям и нелепым случайностям, хотя каждый подобный эпизод добавлял к нашим странным отношениям царапины и шрамы, не кровоточащие до поры, но раздражающе зудящие.
Я терпел.
Почему? Наверно оттого, что Лиза была моей первой женщиной. С ней я познал радости настоящей любви, с ней прошёл подготовительную и начальную школу эротизма, с ней мечтал о возвышенно-волшебном будущем, с ней связал свою судьбу, счастливую, как пытался себя убедить.
Наверно я однолюб.
Сознаюсь, несколько раз пытался отомстить за измену изменой, но с одинаковым итогом: одноразовые любовницы казались мне синтетическими копиями настоящей женщины. Мне с ними было хорошо, иногда очень здорово, но не так, не так...
А хотелось так. Так как с ней, с моей Лизой, как в тот, самый первый в жизни раз.
С Лизой каждое слияние было как в первый раз. Наверно так я устроен. Желание близости с ней, с моей первой и единственной женщиной, возникало мгновенно, стоило только представить её милый образ.
Я любил Лизу даже тогда, когда ненавидел.
После случайных походов налево я себя презирал, ненавидел, понимал, что альтернативы жизни с Лизкой нет и быть не может.
Я понимал, что наши отношения – зависимость, мания, но ничего не мог с собой поделать. Лиза нужна была мне как вода, как воздух. Без неё не могло биться сердце, не текла кровь.
Отчего мы друг друга не понимаем, что с нами не так? Как и почему возникла эта странная зависимость?
В рассуждениях я исходил из того, что если есть яд, значит, обязательно должно быть противоядие. Нужно постараться найти антидот, снять с его помощью интоксикацию, раскрутить спираль чувственной привязанности обратно.
Или хотя бы постараться изобразить безразличие.
Я сосредоточился и начал действовать: приходил с работы на два-три часа позже, слегка под мухой. Есть не хочу, желаю спать в гордом одиночестве.
Удивительно, но это простое действие сработало уже на пятый день.
С моей милой кошечкой происходило нечто невообразимое: с ней, женщиной, которая привыкла гулять сама по себе. Она начала за мной следить.
Неужели зависимость обоюдна?
Нужно было выяснить, на чём она основана.
Поразмыслив, я понял, что большой мир состоит из одних и тех же элементов и событий, объединяющих, конкурирующих или враждующих. Действие равно противодействию.
Любовь действительно существует в реальной жизни. И дружба у супругов совсем не редкость. Ругаются, мирятся и конфликтуют все, но некоторые умудряются стежок за стежком выткать добротный семейный гобелен.
Чем мы хуже?
На тот срок, когда включаются чувства, мозг создатель отсоединяет, чтобы не перегрелся ненароком. Любовь – процесс энергоёмкий, приходится организм в режиме экономии эксплуатировать.
Скандалы, истерики и измены – очень сильные инструменты воздействия на психику, способные заставить делать многое против воли, но это работает лишь до тех пор, пока активно принимаешь в них участие, болезненно реагируешь на провокацию.
Как только удаётся абстрагироваться от парализующего влияния агрессивных действий, убедить себя, что совершаемые враждующей стороной манипуляции утратили власть, перестали возбуждать, магия резонансного воздействия прекращает работать, теряет энергию и силу, превращает власть зависимости в любительское театральное представление, банальное и совсем не интересное.
Лишившись могущества, энергия влияния должна иссякнуть.
Лиза недоумевала, это было видно. Она привыкла вести себя, как заблагорассудится, а я молчал. Теперь что-то пошло не так.
Это её обеспокоило.
Жена знала расположение, силу влияния и направление импульса каждой кнопочки в моей голове и в моём теле, на которые можно было нажать, чтобы заставить поступать, как ей необходимо.
Она чуть не с первого дня совместной жизни наслаждалась вседозволенностью, властью, тотальной зависимостью от любовных чар.
Лизу раздражало и бесило изменение правил игры без её на то дозволения. Она не понимала, что происходит.
Теперь жена вызывала меня на скандал, а я с абсолютно равнодушным выражением на лице занимался своим делом, на её выпады и манипуляции не реагировал.
Удачное начало эксперимента окрылило. Я изменил правила общения так, чтобы девочке моей самой расхотелось романтического пафоса, который можно безболезненно сменить на спокойное парение в тишине семейного моря.
Что может заставить женщину, которая увлечена поисками необычных ощущений и вечного праздника, возвратиться с небес обратно на землю? Может быть ревность? Но Лиза давно и безнадёжно равнодушна к моим мужским чарам.
Она любит бесцеремонных циников, обладающих грубыми мужскими достоинствами, агрессивных, настойчивых и сильных.
Для меня не вполне понятно, почему её больше привлекают мужланы. Может это неосознанное стремление к мазохизму? Почему бы и нет. Все её нынешние воздыхатели мало того, что приземленные и убогие, так ещё и примитивные.
Не уподобиться ли и мне им? А что – накачать мышцы, прижать так, чтобы визжала от боли, в качестве благодарности за терпение двинуть в глаз.
Слишком вульгарно. Наигранная грубость не поможет вернуть чувства. Хитрость нужна.
Можно попробовать использовать встречную провокацию, например, возбудить чувство собственника, намекнув, что эта или это может принадлежать кому-то другому.
Когда просят отдать или подарить совершенно ненужную, давно и прочно забытую вещь, маниакальное стремление вернуть притягивающий мысли предмет во что бы то ни стало, начинает активно высверливать мозг.
Если вдуматься, Лиза меня воспринимает как необременительный, вполне годный к эксплуатации, временами просто необходимый экземпляр привычного интерьера, к тому же добывающий средства существования.
Ну и что, если порой раздражает? Так случается. Это не значит, что можно просто так взять и выбросить не очень нужную, но привычную и удобную вещь.
Я ведь ещё доброкачественный, вполне расторопный, удачливый добытчик материальных благ. Должна же для неё быть во мне какая-то ценность.
Вот! Нужно для начала набить себе цену, а потом огорчить возможностью лишиться такого нужного меня. Я даже знаю как.
На следующий день я купил две упаковки резинотехнического изделия номер два, положил их в карман брюк и... нечаянно уронил на пол в её присутствии.
Нисколько не смущаясь, поднял и медленно, чтобы супруга имела возможность рассмотреть интересный предмет, положил обратно в карман.
Глаза у моей леди начали расти в размере и застыли в полностью расхлопнутом состоянии. Лиза начала ртом ловить воздух, словно выброшенная на берег рыба, жестикулировать, словно человек, увидевший живого мертвеца.
Похоже, наживка сработала. Ждём-с.
– Может, объяснишь мне, что за предмет ты сейчас поднял с пола?
– Вот это?
Я достал и протянул на ладони упаковку, – это кондом, презерватив. Нужная, между прочим, просто необходимая в хозяйстве вещь. Знаешь сколько аварийных функций можно выполнить при его наличии в случае непредвиденных обстоятельств?
– В том и дело, что знаю. И функцию и метод использования, даже ощущения…
– Девчонки рассказывали, — поправляется она. — Но ведь мы с тобой никогда... зачем они тебе?
– Просто ты в походы никогда не ходила. Обычно я использую кондом как контейнер, чтобы спички, сигареты случайно не вымокли. Потом, как напальчник, если поранился. Вместо жгута, опять же. Можно быстро прокладку временную сделать… для крана, насоса или карбюратора. Много чего ещё. А что тебя так удивило?
– Он и удивил. Мне казалось, это надевают… короче, если ребёнка не хотят… или заболеть боятся.
– А, это! Хочешь попробовать?
– Вовсе, нет! Похоже, ты очень хочешь. Кто она?
– Ты о ком, родная?
– Всё равно узнаю.
– Ревнуешь что ли?
– И не думаю.
– Странно. Последнее время тебя не интересует моя личная жизнь.
– Много чести. Мне и сейчас фиолетово. Дурой не хочется выглядеть, только и всего.
– Можешь успокоиться. Люблю лишь тебя одну. Кому мужчина добычу приносит, того и любит. Всё в этом доме исключительно для тебя милая. Ты – моя единственная женщина в этом мире. Обмену и возврату не подлежишь. Буду использовать, пока сама меня не бросишь. Или не состаришься.
– Не дождешься. Кстати, нас в гости зовут. Пойдёшь?
– Что-то случилось? Ты ведь давно уже никуда меня с собой не приглашаешь.
– Просто хочется… с мужем побыть… соскучилась.
– Так давай лучше никуда не пойдём. Ужин при свечах, романтическое свидание. Красное вино из больших бокалов, нежный поцелуй с многозначительным продолжением...
– С тобой же, Антон, со скуки помрёшь. Ты даже петь не умеешь, а там компания, там весело. Натанцуемся, выпьем, салатиков поедим, с людьми пообщаемся. Ты ещё не нацеловался за столько лет? Ну, чисто дитя малое.
– Ладно, подумаю. А Саша тоже там будет?
– Какой Саша?
– Как же, тот самый… блондин с длинными волосами, который с гитарой. Ну, помнишь, ты с ним на кухне целовалась?
– Вспомнил. И ничего не целовалась. Просто понюхала, чем его волосы пахнут.
– И как, понравилось? Уверен – никотином они воняли, жеребячьим потом… и винным перегаром.
– Не твоё собачье дело. За собой следи.
– Понятно, не моё… непонятно, почему собачье. Так он там будет?
– Конечно, будет. Он же душа компании, поёт и играет. Ты чего, ревнуешь? Глупости, какие.
– Вот это тебе нравится в его исполнении, – ты трогаешь себя, ты стонешь и плачешь, как будто и быть не может иначе, как будто душа расплавляется телом. Ты делаешь это смело...” Я запомнил этот гениальный эротический шлягер. Ведь это он для тебя исполнял. А заразиться боялся, презервативов прикупил.
Не нервничай, они у него из кармана выпали… совершенно случайно. Я именно из-за этого и ушёл тогда с вечеринки. Переживал, глупый винторогий олень. Это ведь теперь не считается, правда? Подумаешь, делов-то: туда, сюда, обратно... один раз – не считается.
– Опять хамишь!
– Чего так разволновалась? Раскраснелась, взъерошилась… дело-то житейское. У нас ведь с тобой свободные отношения, правда? Ты иди, иди… мне в гости не очень хочется. Погулять с удовольствием схожу, подышать свежестью леса, с тобой наедине побыть, поговорить по душам… о том, о сём. Помнишь, как мы познакомились! Ты была такая… да, была, однако.
– Мне тоже что-то в гости расхотелось. Может, правда, посидим вдвоём, вина попьём. Или шампанского. Помнишь, как тогда...
– Напомни-ка… у меня что-то память отшибло. Давно с тобой не сиживал.
– Как это давно… года не прошло... всего год и не сидели. Ты тогда из командировки приехал, ожерелье ещё привёз… из коричневого жемчуга. Шарф кашемировый. А ещё духи. Клима кажется. Вкусные. Мы тогда до утра наговориться не могли. Неужели это была я?
– Сама удивляешься? Конечно ты, девочка. Представляешь, Лиза, год назад, всего год, мы были безумно влюблены… по уши... а что это значит? Только то, что до мозга любовь наша не доходила: сердце, грудь, нос, уши… и всё. Как до мозга дошла, начали думать, сопоставлять, сомневаться.
Оказалось, что любовь наша и не любовь вовсе – а так, иллюзия, глюки, что мы совсем не идеальны, попросту обычные люди… как миллионы прочих. Мираж растаял, осталось ощущение, что тебя надули, как последнего простака. Подсунули фантик вместо сладкой конфетки.
А ощущения той эйфории, счастья неземного, в памяти прочно засели, требуют повторения. Любовь ведь тоже наркотик. Это не преувеличение, так оно и есть на самом деле. Симфонию жизни исполняют гормоны, тот ещё опиум. Организм привыкает получать дозу допинга в виде космических эмоций и ярких оргазмов. Не дают – начинается ломка.
– Не выдумывай. Хочешь сказать, что мы сами себе не хозяева?
– Почему же! Люди взрослеют, набираются опыта, учатся справляться с любыми ситуациями, перестают жить иллюзиями. Жизнь слишком коротка, чтобы только и делать, что преодолевать одиночество, живя вдвоём.
Одиночеством нужно наслаждаться. Одному, в полной тишине. Только не очень долго. Если слишком увлекаешься, пропадает сладость блаженства. Оно превращается в несчастье, выдержать которое становится невыносимой пыткой. Когда начинаешь тосковать в браке, значит, любовь безвозвратно ушла, не выдержала испытания временем.
– На что намекаешь, опять скажешь, что изменяю!
– Зачем? До любой информации дозреть нужно. Никогда не замечала, что перечитывая одну и ту же книгу, не видишь и не чувствуешь одно и то же, каждый раз получаешь совсем иную информацию. А почему? Развиваешься, взрослеешь, набираешься опыта… становишься другим. А буквы и слова в тексте всё те же.
Понимаешь, Лиза, нет смысла строить дом на чужой земле, даже если очень хочется. Это исключено. Отнимут. Выгонят в лучшем случае. Обживать нужно своё поле, пусть даже крошечное, неудобное. Так как насчёт романтического ужина?
– Принято. Выдвигаю встречное предложение – что скажешь о романтическом завтраке? И вообще, может, хватит уже ссориться?
– Ты мне что, предложение делаешь, на любовь намекаешь?
– И не намекаю даже, всегда тебя любила.
– Считаешь, что я должен поверить? Удивляюсь я на тебя, Лизок. Какая-то ты сегодня зхагадочная.