— Жу, — сказал робокот, вместо консервативного «Мяу» и посмотрел на меня своими искренними черными глазищами. В глазищах отобразился я: поседевший, сутулый, с серым уставшим лицом.
— Не «жу», а «мяу», — решил я поправить своего кота.
— Жу, — невозмутимо вторил мне кот. Звуковая система дала сбой и поэтому кот стал издавать немного иные звуки с обязательным присутствием шипящих. Отдавать кота в ремонт я не спешил. С дефектом он стал мне роднее.
Выходной я начинал с долгого сидения в кресле. Старое кресло моего прадедушки или даже прапрапрадедушки, впитавшее в себя тысячи забытых запахов старого мира, когда все еще считалось важным иметь в квартире мебель. Посреди пустой белой комнаты стоял лишь этот пыльный раритет, о который по заложенной программе терся и жужжал робокот.
Широкое смартокно во всю стену показывало всю панораму города: восходящие к небу остроконечные строения, на которых бесконечным калейдоскопом шла реклама. Превалировала реклама кибернетической программы «Aeternum». Молодые девушки, заметившие морщины на лице, с улыбкой шли в клинику «Аeternum», откуда выходили вечно молодыми, с лицом лишенных хоть каких-то признаков старости. Люди, потерявшие зрение, становились зрячими, потерявшие руку, обретали новую, поседевшие и полысевшие ходили с пышной шевелюрой. Невольно я дотронулся и до своего лица. Морщины, да. Седею, да. Я был далеко не старик, но тело стало сдавать. Кто-то винил в этом ускорение жизни, кто-то череду прошлых войн и нынешнее влияние технологий. Но я знал, что люди старели всегда и смерть - это естественное продолжение жизни.
Соловьиный свист оповестил меня о посетителе. На смартокне появилось улыбчивое лицо девушки. Кот задрав свой пушистый хвост, побежал к двери, я неторопливо побрел за ним. По выходным ко мне приходили «друзья». По новой моде, которую выцепили из прошлых столетий стало важным, чтобы по выходным и вечерам приходили домой коллеги, сокурсники и соседи, чтобы пятнадцать минут о чем-то поговорить. Психотеоретики говорили, что это важно для сохранения социума в рамках роста кибернетики. Но вместо живого общения это все моментально превратилось в механизм.
Нынче ко мне пришла Алиса, блондинка с первого этажа, почти полностью кибернировавшая себя.
— Привет!
— Щяу! – поприветствовал гостью кот.
Я коротко кивнул и пригласил ее пройти. Алиса была намного старше меня, но возраст никак не отображался на ней. Более того, с каждым походом в клинику она становилась все моложе.
— Что с твоим котом? Его срочно нужно починить! – блондинка подхватила кота, который недовольно зажжужал, запрограммированный на любовь только ко мне.
— Не стоит. С поломкой он выглядит естественнее.
— Естественнее? С этими странными звуками? – Алиса засмеялась.
Я помнил, как она смеялась. Раньше она смеялась со странным кваканьем, теперь же ее смех стал мелодичным. Чужим.
— Как у тебя прошла неделя? Много ли веселых моментов было?
Всю неделю я просидел в коробке два на два метра, следя за показателями работы энергоустановок в метро. Передо мной проплывала вереница чисел, и каждый час я отправлял отчет об исправности системы. Я следил за работой компьютеров, которые никогда не дадут сбой, потому что за ними следили другие компьютеры. Человек был ненужной частицей в конвейере машинного однообразия.
— Знаешь, веселых моментов особо не было.
— Ох, тогда я расскажу тебе свой!
Алиса с удовольствием рассказала выдуманный веселый случай, который она будет рассказывать еще другим «друзьям» и после которого все весело посмеются. Я смеяться не стал.
Алиса прошлась по периметру моей пустой белой квартиры, похвалила меня за дизайн, зная, что дизайнерской идеи я никакой не прикладывал, рассказала о своем супруге, который недавно вернулся к своему тридцатилетию, заменив все органы и вальяжно плюхнулась на мое кресло, угнав оттуда кота, который без практичной необходимости вылизывал себя.
— Твое кресло стоит сдать в ремонт и на чистку, я могу посоветовать тебе отличного специалиста.
В ее голосе не было наигранности, казалось, Алиса правда проявляет заботу обо мне, ее пятнадцатиминутном "друге", чудаке, который держит вонючее кресло и робокота с дефектом. Но она и сама не понимала, что лжет.
— В этом кресле сидели все отцы моего семейства.
— И пропукали все кресло.
Алиса вновь мелодично засмеялась, запрокинув голову и показав свои идеальные зубы, вместо некогда слегка кривоватых зубов с желтым отблеском.
— Ты все в себе сменила?
— Что ты имеешь ввиду?
— Ты молодеешь.
Алиса довольно улыбнулась.
— Слышал о их новой программе? Теперь могут омолаживать не только тело, но и мозг, вставив микрочип, который поможет контролировать всю твою жизнь!
— Жизнь ли это.
Алиса промолчала, не вспомнив из инструкций психотеоретиков верного ответа.
— Иногда мне кажется, что я последний, кто еще не напичкан железками и микрочипами. Последний, у кого в желудке не камера для переваривания пищи, а нутро с кишками и сердце живое, не мотор с клапанами и вижу я все своими глазами с падающим зрением. Последний человек. От природы.
Алиса вновь засмеялась.
— Какой чудак ты все-таки.
— Неправильная реакция.
— Что?
— Ты должна была задуматься.
Алиса задумалась.
— Ты думаешь о смерти, Алиса?
Лицо блондинки перекосилось, глаза будто покрылись пеленой и улыбчивый рот, из которого только что лился мелодичный смех превратился в тонкую линию.
— Мне не нравится этот разговор. Я уйду, - голос Алисы был механически холодным.
Она решительно встала и ушла. Ее проводил робокот, что-то прошипев на прощание.
Я плюхнулся в кресло. Стойкий запах старости успел впитать в себя и тонкие духи блондинки. Надеюсь, он скоро выветрится.
На колени прыгнул кот и скрутился клубком, внимательно смотря на меня. Его холодные, бездушные глаза сканировали меня, считывали эмоции с лица и замеряли температуру тела.
— Жу, — вновь издал кот, то ли вопросительно, то ли удивленно.
— Определенно, — согласился с ним я.
Я вновь обратился к городской панораме.
Огромные и безликие небоскребы забирали даже небо, становясь незыблемыми монолитами нового мира, погребая под собой все живое. Летали таксолеты желтыми шмелями, змеями ползли поезда, управляемые единой системой, которая никогда не даст сбоя. Где-то же внизу копошились толпы людей, едино улыбчивых, красивых, вечно молодых.
Время замедлилось, прогоняя смерть с насиженных мест, создав нового бога с бинарным кодом. Не осталось места ни живому, ни мертвому, оставляя за собой лишь механизм.
И лишь в вонючем кресле жизнь и смерть нашли себе пристанище, в душе последнего человека, упрямо не желавшего чинить своего кота.