9ч. Последние дни игумена Сергия

Михаил Илекский
   В светлой келии игумена весело играет солнце.

   Постник и аскет, настоящий подвижник, Сергий в одном не умел и не хотел себе отказывать. Он любил простор и свет. И его келья с широкими окнами не была похожа на обычную типичною келью, что были в обители.

   Все понимали, что простор и свет нужен был для игумена, воспитанного на просторе лесов и полей, как воздух, нужен потому, что всегда волнующая, беспокойная мысль игумена не позволяла ему сидеть на одном месте, требовала движения. Недаром посреди кельи выбилась целая дорожка от нервных шагов Сергиевского «учителя». Обстановка кельи тоже не была обычной. Только иконостас с темными, суровыми ликами, освещенными светом лампад, делал келью похожей как во всех кельях. Все остальное говорило, что здесь живет не обычный монах. Небольшая библиотека с кожаными переплетами была похожа на все монастырские библиотеки. Но кто рассмотрел бы эти книги поближе, то увидел бы рядом с Богослужебными книгами,  книги на неведомых языках: латинском и греческом. Трактаты киевских еретиков Феофана с братией. Суровый ревнитель, пожалуй, даже соблазнился бы, увидев этих «поганых».

   Впрочем, книги игумена уже год в забросе. Сергию не до них. Он чувствует, что не «жилец», что скоро оставит все: и эту библиотеку, и этот «мир суетный». И умирает он не спокойно. Не радостно. Не как пахарь, «до конца прошедший свою полосу, на отдых идет». Скит возвеличен и окреп. Его влияние распространилось на все Войско.

   И что сумел достичь Сергий, не погибло без следа вместе с ним. Он сумел передать свои знания Питириму, пришедшему с ним. После принятия монашества Питирима стали называть Тарасием. И все таки Сергий не чувствовал себя «свершившим дело свое». Был беспокоен, и чем сильнее сознавал он, что недуг его берет силу, тем больше усиливались смятение его духа. Последние дни он места себе не находил, и очень досталось бы дорожке, если бы Сергий мог держаться на ногах. Но уже с 1815 года Сергей начал часто изнемогать, болезнь гортанная перешла в постоянную боль. А с начала поста 1817 года он совсем свалился с ног. Сегодня он почувствовал конец. Уже дал знать и на Иргиз.

   Сергий состарился. … В сутулом исхудалом старце трудно было узнать Сергия. Только глаза и  выдавали всю его тревогу.

   - Как же? Как же быть? – то и дело вслух думал Сергий, ворочаясь на доске, служивший ему ложем. Его беспокоит давно одна мысль. Он чувствует, что религиозное положение его обители не прочно и не ладно. Он себе говорил, что «нельзя так жить», - давно решил он, - хотя в то же время постоянно старался убедить себя, что можно.

   - Нужду послал Господь. … Его воля. …  Не мы виновны.

   Разве нет выхода? Искали ли мы его? И внутренний голос говорил ему, что он сделал не все.

   - Тит! … Дай – ка письмо с Иргиза. Там, рядом с книгами, - обратился еле слышным, хриплым шёпотом Сергий к молодому послушнику, сидевшему около стола с книгой.

   Тит подал письмо, связанное шнуром.

   - Ну-ка, прочти еще раз, …  что вечор читал. «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Ведомо буди. …

   - Читай, что отмечено.

   «Да от вас же приняты иноки, иже от простых старцев пострижены, и те старцы у вас соборное начало держат: на трапезе хлебец Богородичен вынимают, и духовное дело творят, крестят, на покаяние приемлют, и воду Богоявленскую раздают, а овы из них постригают в иноки от своего образа. …  Совершаются у вас всенощныя бдения через устав, святой отец: понеже без священников, и без пяти всенощных хлебов, и без пшеницы, вина и масла, как имети устав повелевает. …».

   Сергий, чем-то отвлекся на минуту, вслушался.

   - Не то взял, это от Федосеевых, рядом, вон то….

   «От имени Господа нашего Исуса Христа… Смирение наше молчит… и не обретаются на земле жертвы, ниже священство. Всемогущего Бога силу они сводят в немощь и Его Божественную и творительную силу отъемлют от земли и Его пречитыя словеса в ложь сводят….»

   - Истинно, истинно… Всемогущего Бога силу сводят в немощь, - точно про себя повторил Сергий.

   Его стол был завален письмами федосеевцев, керженцев и с Иргиза….

   Сергий понимал, что все то, что писали, к примеру, федосеевцы, - не важно – волна не- братолюбия и многораздирательное смущение».

   Возражая против федосеевских зазираний, Сергий однако понимал, что все, что он писал, не то. Что все же в их возражениях, что в чине есть неподобное – правда, как была правда и в его зазираниях Федосеевцев. А послания с Керженца и Иргиза затрагивали уже не мелочи, а самую суть учения о Церкви, и Сергий чувствовал, что он не может не признать их истины.

   И его мучала мысль, что он не смог сказать Варфоломею: «Се аз и дети мои…»

   Когда появилась смута в обители, прошло три года. Смутитель и обманщик некто старец Варфоломей. Распустил слух, будто у него в пещере скрывается епископ, «которому более ста лет, и при нем священник, и тому столько же лет». «И живут там, в земле, никому не показываются, только ему одному». Несмотря на бессмысленные выдумки, к Варфоломею потянулся народ. И тот раздавал хлебы священные.

   Сергий понял обманщика, что его выдумка потому имеет успех, что люди желают полноты церковной. И ложь Варфоломея была для него как бы упреком. ….

   Сергий уже давно не слушал, о чем читал послушник Тит. Он знал наизусть все эти тревожившие его послания и, если заставлял их читать то только потому, что нравилось бередить рану. …

   - Сергий к себе зовет…

   - Отходит, слышь… пронеслась недобрая весть по обители.

   И словно застыла обитель в смятении тревоги.

   Сергий отходил. Он уже не говорил. Но глаза его еще жили. Дух еще был жив. Даже рука его ожила, которая не служила последние дни. Темной чередой потянулись в келью Сергия старцы во главе с Тарасием.

   - Брат, или покинуть нас хочешь? - кинулся к Сергию Питирим.

   Сергий остановил его властным жестом и сказал:

   - Братья! Блюдите веру… Заветы обители блюдите,…  Да никто не уйдет от вас голодным и раздетым. Для всех будут открыты входы в нашу обитель. И на стороне не оставляйте голодных, на то и изобилие послал Бог.

   И еще молю: не устроена церковь наша, и красоты церковной не полна. И о сем скорблю. Сие будет, … Чует душа не покинете вы нашу обитель. … Аминь.

   Сергий приподнялся. Он еще, что то хотел сказать.

   - Слышите… - Это немые уста сказали как будто.

   - Слышим. Исполним, исполним, - сквозь рыдания послышалось со всех сторон.

   Сергий просветлел. Снова привстал. Посмотрел куда-то вдаль.

   Несколько минут продолжалось молчание.

   - Отхожу. … Молитесь. …

   Эти слова уже трудно было разобрать. Сергий лежал, обратившись к иконам.

   Последнее крестное знамение и игумена Сергиевской обители не стало.

   Скончался Сергий в первую неделю святого поста после полудни. Всего лет ему было78 от роду, и был погребен на месте основанного им скита.

   Где то к осени в октябре 1827 года по указанию Оренбургского губернатора Эссена были сняты колокола с церкви Сергиевской обители в количестве шести штук и увезены в Уральск к благочинному Иосафу Корчагину.  А настоятелю Сергиевского монастыря Иринарху (в миру Иван Иванов из Илекских казаков, отставник)  было сказано, что впредь колоколов не устанавливали.

   Прокурор VII класса Анадольский, в сопровождении казаков и подполковника Мизинова, обнаружили в обители подземелье длинною около двадцати саженей в длину с тремя внутренними рукавами. Хоть монахи и заявляли, что это подземелье употребляется для занятия «по званию их уединенных трудов» выход подземелья завалили, при этом взяли подписку с настоятеля, что бы этим подземельем более не пользовались.

   Еще нелишним можно сказать, что в обитель удалялись и храбрые  воины казаки, чтобы здесь приготовить себя к будущей жизни. К примеру, в Сергиевскую обитель постригся в монахи уральский герой в войне 1812-1814 г., подполковник В.И.Буренин. – Он вел самый строгий образ жизни, постоянно пребывая в молитве, истязал себя постами и крайними лишениями. Здесь он помер, и прах этого храброго казака покоится на территории обители.

   Тихо кругом. Воздух прозрачен и чист. И далеко-далеко видно вдаль. Вот небольшая часовня с куполом, а рядом могила Сергия.


   
    Не прошло и четыре десятка лет, как от Сергиевского скита остались одни развалины  и покосившиеся то там, то здесь могильные кресты  заросли сорной травой. 

   Наступили сумерки, закатилось солнце, и всего в каких-то десяти саженях от того места появляется свет, и поляну наполняет треск горящего костра. Всю ночь костер то разгорается, то гаснет, а рядом задумчиво отдыхают два путника. ….