Глава 20
Потянулись дни полного непонимания и внутренних мучений. Папа находился в какой-то отдельной реальности и жил одной мыслью «Я спокоен за дочу, она ждет ребенка от Эдика, мои дети счастливы». И он словно не замечал, что Эдик не только не ходит со мной никуда и ничего не рассказывает о зачетах, но даже не интересуется моим самочувствием. Оно, кончено, было стабильным. Папа сводил меня к врачу, там диагностировали третий месяц беременности и выписали витамины. Но я не могла себе дать полный отчет о происходящем. О том, что в моем животе поселилось какое-то существо. О том, что оно поселилось там вне брака, и о возможном браке ни слова не произносится. О том, что Кашины ничего не знают. О том, что я перечеркиваю себе перспективы на дальнейшее обучение в ПТУ.
- Целуй меня, - говорил Эдик, когда мы оставались дома одни, и я покорно подчинялась. Во мне жила уверенность в постоянной его усталости, и в том, что только мне под силу избавить его от этого. И когда усталость пройдет, Эдик переменится. Но она не ушла вслед за летней сессией. Наоборот, Эдик заявил, что на каникулы едет к родителям.
- А как же я? – его взгляд неохотно проскользнул по немножко увеличившемуся животу и остановился на моих глазах. Он был совсем серый и угрюмый, как у человека, получившего пожизненный срок.
- Люблю тебя, - прошуршали полы летнего плаща, и Эдик испарился из моей жизни аж до конца августа. Я эти два месяца ничего не делала, только книги читала. Ездить к брату папа мне запретил. Даже не разрешил навестить Машу в интернате, которую я черт знает сколько не видела.
Наступил сентябрь, а ни Кашины, ни Валерик до сих пор не знали, что Лиде Ольховой до родов остается меньше полугода. Несмотря на хорошие показатели на УЗИ, по ночам я боялась, что ребенок родится с патологией, или что он расположен неправильно, и во время родов я умру. Но я не чувствовала себя чьей-то матерью, я сама себя расценивала как ребенка, которому еще долюбливаться и долюбливаться. Живот рос, иногда я не понимала, это там кишки урчат или изнутри кто-то стучится. Мне мерещилось, что я начинаю рожать, и становилось страшно до седых волос. Сам процесс, из-за которого появилось это существо внутри, постоянно проходил для меня довольно болезненно из-за неопытности и излишних эмоций Эдика, и ужас сковывал при одной мысли о той боли, которая ждет в будущем.
- Кто будет? – спросил Эдик промозглым осенним утром.
- Девочка.
Меня часто стала мучить изжога, а живот увеличивался, и носить его становилось сложнее. Так хотелось всеобщего внимания, а получала в итоге только мимолетные фразы горе-отца и моего папы, который, как я поняла по месяцам беременности, с большими странностями. Мне казалось, все его поступки эгоистичны, что я даже забеременела по его прихоти несмотря на то, что он вечно твердил, мол, «мне главное, чтобы ты была счастлива». Чтобы я была счастлива или чтобы ты был спокоен за меня, папочка? – хотелось съязвить иногда, но я тормозилась. В таком положении все чувства накаляются, и подозрения вкупе с тревогами и желанием кому-нибудь насолить – это норма, так говорила моя врач. Я даже ее лица не могла запомнить. Постоянно посещали мысли о том, что Валерик был прав. Если б я переехала к нему, все складывалось бы иначе. Когда он звонил и тоскливо спрашивал, почему я совсем не приезжаю в гости, из глаз моих начинали ручьями течь наболевшие чувства, и я просто отвечала, мол, учеба… Как бы я хотела учиться!
Один раз, когда все были заняты делами вне дома, я лежала в постели и съедала себя размышлениями о том, что я снова в тупике, причем еще более непроходимом, чем в первые месяцы после смерти мамы. И вдруг в прихожей раздался звонок. Я заковыляла открывать. Думала, папа раньше пришел, и даже в глазок не посмотрела, так и распахнула дверь. Валерик…
- А почему ты не на учебе? Я вот раскис совсем без родных лиц, сам решил тебя навестить. Хотел сюрприз сделать, типа ты придешь из шараги домой, а тут я. Думал, что дома будет Вадим Геннадьевич.
В темноте прихожей он не заметил мой живот. Снял пальто, разулся. Алкоголем от брата не пахло.
- У меня сейчас, может, раз в месяца два приступы случаются, - объявил Валерик, как хозяин проходя на кухню. – Мне мамаша Кашина посоветовала таблетки одни, они реально помогают. Хотя дорогие, заразы. Ну чего ты там возишься, иди, обними брата родного! Лидуша!
Я пряталась за выпирающей стенкой в коридоре и обливалась потом. К горлу подкатывала истерика.
- Лида! Сестричка! Я торт ведь принес!
Он пошел меня искать в комнату, потом в ванную. Наконец, сообразил, что в коридоре темно и я теоретически там.
- Нашел! Помнишь, тебе было года три, и ты пряталась в комоде, а я тебя потерял на полном серьезе один раз и…
Он осекся, включив свет. Потом матюгнулся, шарахнувшись назад. Я беззвучно рыдала, закрывшись руками и глядя на него через щелочки между пальцев.
- От Кашина?
- Да!
- Я же тебе говорил, что ты стала крайней в их разборках!!! – заревел Валерик и, схватив с комода розовую стеклянную вазочку, шарахнул ее об пол. – Я тебе говорил! Чтобы ты! Ко мне! Переехала!
Он опустился на колени и обхватил мой живот руками, прижавшись к нему щекой.
- Какие разборки, Валера? Что тебе известно? Я вся в каких-то страхах, я ничего не понимаю, меня как будто забросили.
- Ничего я не знаю, это видно невооруженным глазом, что у них свое там что-то, а ты просто пешка. Ты опять будешь не соглашаться, но прошу, давай мы уедем! Я не хочу, чтобы рядом со мной опять погиб мой родной человек. Мы не смогли спасти маму, но я спасу тебя, ради нее и ради твоего будущего, Лидуша.
И именно теперь слова Валерика обрели вес. Показалось правдой все, что он сказал, глядя на меня воспалёнными от слез глазами.
Мы пили чай с тортом, он весело болтал с моим животом и, приставляя к нему ухо, восклицал:
- О! Она сказала мне, что ее зовут… Мария-Антуанетта Десятая! Да-да, так и говорит! О, а теперь спрашивает: «Дядя! Когда я, наконец, появлюсь и ты прокатишь меня в своей ласточке?!». Рассказывает, что она жила на далекой звезде Лида-Центавра в своем королевстве, а потом ее вызывали на Землю, чтобы она сделала твою жизнь счастливее! Это очень благородная дама, будь осторожнее, сестренка!
А я хохотала, попутно вытирая слезы, и просила передать Марии-Антуанетте Десятой пламенный привет.
- Ну я поеду. Не хочу сейчас видеть тех, с кем ты живешь. Боюсь не удержаться и разбить обоим рожи. Думать поздно, Лида, собирай в ближайшее время вещи и дуй домой. – брат поцеловал меня на прощание, а я была готова хоть сразу бежать за ним.
Глава 21
http://www.proza.ru/2018/06/26/1420