предыдущее - http://www.proza.ru/2018/06/23/1152
На работе к моему удивлению всё было тихо. Сменщик мой мирно сидел в каптёрке, и лично я никому позарез не был нужен, что было большой редкостью в моей практике.
Однако не успел я отпустить сменщика и выложить коробочки с духами в стол, как затрезвонило. Я мог побиться об заклад, что это грозный Эверест, который своей шестой, а может, двенадцатой чуйкой ощутил, что я на месте и полностью готов к истязанию начальством.
Но это был не Эверест, звонила дежурная с главной вахты.
- Славчик, на месте? Тут тебя малец спрашивает, уже второй раз прибегает. Дойди до нас, я ж на территорию не пущу малолетнего.... Принёс что-то лично в руки, - засмеялась она. – Прямо лично тебе в руки, нам не даёт. Ждёт сидит твою персону драгоценную…
И заодно в столовку заверну, подумал я, кладя трубку и вспоминая, что с утра маковой росинки во рту не имел, кроме бутылки пива.
Без куртки, налегке, я добежал до главного корпуса.
Малец при виде меня поднялся с дивана. Знакомый был пацан, из соседнего со мной дома, сынок горничной из санатория «Звезда».
- Мамка велела передать лично в руки, – шмыгая носом, солидно просипел он и вытащил из авоськи что-то прямоугольное. Я увидел пёстрый пакет с иностранными надписями – и сердце моё дрогнуло.
Я пожал пацану руку, молча взял пакет. Я уже знал, что это.
Пацан помчался, подпрыгивая и размахивая авоськой. Я посмотрел ему вслед и прямо увидел эту картинку: как этот заграничный броский пакет «мамка» упрятывает в серенькую советскую авоську, чтобы не дай бог, никто по дороге не загляделся... Ч Лучше позакрыть от всех, мало ли что от этой заграницы ждать…
Я вернулся к себе, не заходя в столовку - аппетит у меня сразу пропал – заперся, вытряхнул пакет на стол и завалился на койку.
И долго лежал и курил, глядя на красивую глянцевую коробку с глянцевой чёрно-золотой наклейкой на торце, где чётко прочитывалось:
ARGENTINA…
* * *
...Это было моё возможное будущее. Такое незнакомое и такое близкое. Такое неожиданно свалившееся с неба и головокружительное, ни на что не похожее… И совершенно, совершенно чужое…
Да ведь ты сам хотел уехать отсюда, идиот, - затрендел в глубине души отчётливый голос, и я улёгся поудобнее на спину и начал его слушать.
Ты же сам хотел всё бросить – говорил голос, и я слушал его, изредка затягивась и сбрасывая, не глядя, пепел в консервную банку, стоящую на полу.
Тебе ж хотелось какой-то своей, независимой жизни, совсем другой, и в другом месте – внимал я голосу.
Тебе хотелось вывернуться из-под родимого крыла и жить своей головой, а не тётушкиной-дядюшкиной. Тебе хотелось своих собственных решений. Ты все эти два года хотел доказать всем и себе, что ты на это способен. И вот теперь, когда у тебя появилась такая возможность, ты трусишь, и пятишься. А тебя ждут с распростёртыми объятиями. Тебя практически на коленях умоляли. Перед тобой интересные проекты, интересные люди, новые места, новые города, может быть, даже другие страны… Как она там сказала: стажировка в Нью-Йорке… Так легко она сказала, как будто это в часе езды отсюда… Конечно, она преувеличивала… Но хотя бы пусть даже стажировка в Москве. А это что, разве не перспектива для провинциального недоучившегося великовозрастного остолопа?
Это сказала бы тётка.
Мама сказала бы: Сынок, ты хорошенько подумай…
И ещё мама сказала бы: Неужели тебе плохо дома?...
Дядьки сказали бы: Ну ты шо, педик, что ли, по сцене скакать? Мужик ты или кто?
А Геныч скажет: Старик, а помнишь, как мы когда-то вместе мечтали о мореходке?..
А Сарман скажет: Что сказать, бэби… все мы когда-то мечтали о мореходке…
А Ирэн скажет: Ой, ну это вообще!.. Ой, ну ты, Славчик, даёшь, мы тебя будем смотреть по телеку теперь…ну, это вообще класс…
А дед скажет: эх, мало тебя в детстве драли, внук красного партизана, героя Аджимушкая…
Впрочем, тётка тоже скажет, что меня мало драли…
А Нора ничего не скажет. Просто поднимет тонкую бровь, усмехнётся и пожмёт плечом.
И Таня ничего не скажет, только посмотрит косо, и горько закусит губу, и станет словно меньше ростом…
А пани?... Что скажет пани?...
Я встал, вытащил из ящика синюю коробку духов и поставил рядом на стол. Она была такой маленькой по сравнению с коробкой, где лежало моё будущее. Она была очень маленькой, но яркого, смелого цвета. И крошечный профиль на картинке напоминал её маленькую гордую головку…
Я смотрел на синюю коробочку, и на сердце у меня теплело. А потом я смотрел на коробку с туфлями, и на сердце у меня скребли кошки…
А пани обрадуется… Я же буду ближе, я, может быть, буду даже рядом. Она будет счастлива видеть меня в Москве. Она уже писала об этом и именно этими словами: я буду счастлива видеть тебя в Москве…
Я потушил сигарету, растёр руками лицо. Потом встал и открыл форточку.
Что-то мешало мне пойти навстречу этим роскошным планам в эти роскошные ворота под небом золотым.
Что?
Я достал из коробки туфли, подержал в руках. Вспомнил, как она так же держала их передо мной, а потом поставила на пол и ушла. Оставила меня рядом с ними, чтобы я один, наедине с собой, без помех что-то почувствовал и понял… Она молодец… она всё всегда делает правильно. Как настоящая женщина… Значит, она просто не стала обострять отношения на прощанье. Не сказала мне больше ни слова про туфли, а просто улучила момент и попросила через знакомых передать их мне. Лично в руки. Чтобы я не забыл.
Всё правильно рассчитано у неё – чтобы я в суете сует своих дел не забыл о важном.
Я поставил туфли на пол и уставился на них.
А ведь я уже забыл…
Да, я забыл. Почти сразу - после того, как бежевая девятка шуганула меня с площади обратно на тротуар… Я потрогал ушибленное место, там уже набряк приличный желвак. Надо бы сходить к девчатам, обработать ссадину, но я представил, какое поднимется вокруг меня невероятное квохтанье, какое на меня обрушится несметное количество процедур с выбриванием, орошением и прижиганием, и Таня будет смотреть с немой укоризной тёмным, безысходным своим взглядом, и я буду чувствовать себя скотиной и предателем, неизвестно почему.
Я всё это представил, ещё раз потрогал шишку и решил справиться как-то сам. Вот, чёрт, что за жизнь, - чертыхался я, шаря на полках, - простой пластырь уже спокойно нельзя налепить… какие-то сложности идиотские... Наконец, я нашёл аптечку, вслепую кое-как залил шишку перекисью, сходил по коридору в туалет намочить полотенце и улёгся на холодное, хотя, конечно, это были уже бесполезные меры...
Итак, я соглашаюсь - и… и?
И уже в самое ближайшее время, уже где-то после Нового года жизнь моя начнёт меняться. Рядом со мной будет она. Много. Часто. Затмит всё. Работу, друзей, подруг… Она умеет захватывать и зажигать. Вовлекать в идеи, творчество, в свои планы…Она умеет поглощать. Она умеет выжимать силы. Но она умеет и дарить силы… Я вспомнил эти три волшебные ночи, проведённые с ней – длинные, невероятные, озарённые свечой, тёплые, горячие, прохладные, безумные, совершенно умопомрачительные… И не будет этого больше никогда, парень. Будет работа. А ночей таких больше не будет, не обольщайся. Нет, что-то будет, наверное, что-то дежурное с её стороны. Или не дежурное, но совсем не такое, что было. Потому что это были не простые ночи. Это были прощальные ночи. Это были встречальные ночи. Ночи воспоминания, узнавания, прощания... И больше их не будет таких, забудь и не обманывай себя.
И она об этом знала. Поэтому и осталась с тобой…
В глазах у меня защипало. Я зажмурился. Ладно пусть. Чёрт с ними. Пусть всё так.
Итак, я не соглашаюсь. И?
И ничего не меняется. Всё остаётся на своих местах. Кроме… кроме… кроме того, что ко мне приедет девушка, которую я жду уже полгода. Которую я чуть не забыл, как последняя сволочь. Да что там "чуть не забыл". Я именно забыл. Её не было со мной всё эти последние несколько дней.
А вот именно - сказал ехидно внутренний голос. Ты просто выпихнул её из своей жизни. Называй вещи своими именами. Ты просто позволил её вытеснить из своего сердца. И она перестала быть живой. Она превратилась просто в звук. Звук имени… И ты, скотина, даже не рассказал о ней – ни разу за эти три дня и три ночи – а именно так можно было сберечь её, сделать живой и значительной… А ты просто её предал.
Ты просто убил её в себе…
Я не выдержал, со стоном схватил с пола туфлю и зашвырнул её в угол со злостью, почти со злобностью. И сразу спохватился, и даже сердце у меня замерло, словно я бросил о стену живое существо, но я сразу расслабился и перевёл дух: по глухому стуку я понял, что туфля не пострадала - уткнулась в мешок с камуфляжем у стены.
Матерясь и злясь на себя, я подобрал туфлю, аккуратно сложил обе в коробку и опять завалился на постель. И опять смотрел на стол, где горела синим огоньком маленькая ладная коробочка с романтичным профилем. Смотрел и думал. А может, не думал – просто смотрел…
А потом вдруг в какой-то миг перед лицом моим, как живые, рассыпались волной чёрные, густые волосы, и я ощутил их запах, и почувствовал под руками сильное послушное тело... я почувствовал вдруг танец, его магическую силу, его почти охотничий азарт, его нежное мучительное завбение - все то, чего мне так не хватало последние четыре года... И у меня вдруг опять неудержимо защипало в глазах, в горле, в груди... И горький, горячий ком поднялся изнутри и ударил в лицо, как в детстве, я рывком перевернулся на кровати, уткнулся с силой в подушку, но у меня всё равно не получилось сдержаться…
Я плакал. Непонятно о чём, непонятно зачем. Наверное, я всё-таки прощался…
продолжение http://proza.ru/2018/06/28/1111