Мудрецы говорят, что человека определяет окружение. С раннего детства вокруг меня присутствовали зэки . Бывшие и действующие.
И говорить-то, сказать первые слова в жизни, они меня научили. Родители, родственники, знакомые начали, было, переживать. Мальчику два года, а он не разговаривает. Поэтому, моё первое слово , конечно, очень обрадовало. Однако.
Знойным летом 1957 года заключенные, охраняемые автоматчиками и злющими овчарками, начали перекладывать дорогу неподалёку от нашего дома.
Брусчатка для второстепенной улочки маленького местечка Сокиряны, почему-то, подбиралась сродни той, что на Красной площади. Определялось это, скорее, не важностью объекта, а банальной близостью крупных каменоломен.
Увидев на яростном июльском солнце толпу изможденных мужиков, ворочавших тяжеленные камни и обливавшихся потом, моя бабушка Ривка совсем потеряла покой.
Отмахиваясь от свирепых конвоиров, как от назойливых мух, она бесстрашно и неистово ввинчивалась в тот работавший муравейник. Поначалу, бабушка только раздавала кружки с холодной колодезной водой и ломти хлеба, которого, и у нас-то дома, было, совсем-совсем, немного.
В ответ на конвоирское,- Не положено!- ею начиналась скоростная раздача супа, наспех приготовленного из того, что Б-г послал.
Опрометью, как белка в колесе, я носился от бабушки, стоявшей на раздаче с большой кастрюлей, в группку улыбавшихся бритоголовых мужиков и, тащил-тащил, им бесконечные миски с едой.
Под конец, совсем запыхавшись, усаживался поесть за компанию со всеми. Ривка передавала мне персональную тарелочку, и я с удовольствием уписывал все подряд.
Поле зверского аппетита, ощутимое, казалось, самой кожей, заражало все окружающее. Активно чавкали все - и заключенные, и овчарки, и конвоиры.
Последних, вконец, задобрили несколько рюмок нашей вишневой наливки. На все последующие десять дней, пока толпа каторжников не передвинулась в соседний квартал, ближе ко входу в мой будущий детский садик, ни окриков, ни лая овчарок, практически не наблюдалось.
По вечерам, отец долго и нудно отчитывал тещу - мою любимую бабушку Ривку. Доставалось ей, и за разбазаривание продуктов, и за подвергание ребёнка опасности заразиться туберкулезом и прочими напастями от плохой компании.
В ответ, Ривка горячо возражала,
- Ведь, совсем же недавно, в гетто, умирая от голода и холода, мы были в том же положении. Этого забывать, никак-никак, не следует.
Тут , как раз, вовремя подоспело и моё первое слово.
- Блять, блять, блять!,- радостно заповторял я, выскользнув из группы работающих зэков
- Блять, блять, блять!,- бодро кричал я всем гостям, приходящим в наш дом
- Ну и блять! -, возмущался отец моей бабушкой, взваливая на неё всю ответственность за плохое воспитание внука
- Блять!,- приговаривал сосед дядя Федя, избивая вожжами свою жену - тетю Шуру
Будучи начальницей женской тюрьмы строгого режима, она часто брала меня с собой на работу. Там меня буквально зацеловывали старые зэчки, соскучившиеся по малым детям.
- Они-они-они, могли научить нашего Милика неприличному слову,- справедливо возмущался могучий дядя Федя
- Добавь ей жару, Федюня!,- кричали болельщики из толпы зевак, сбежавшихся на бесплатное представление
- Посажу , ох посажу !,- взвизгивала в ответ ударам несчастная тетя Шура
По двору, раскудахтавшись, как угорелые, носились перепуганные куры, наперебой лаяли собаки, кричали ребятишки, возбужденно гомонил народ.
Тот удивительный шумный солнечный День, когда я впервые заговорил, навечно врезался в память какой-то особой, цветной , фестивально-радостной суетой.
С тех пор, чего греха таить, люблю, очень люблю, поболтать. Особенно в приличном обществе...