- А что же, все же, в саквояже?))))))
Вопрос, заданный Автору со стороны Ценсора,
при согласовании предыдущего текста :-)
8.
Окна в кладовой не было, поэтому Полина оставила дверь открытой, чтобы в то самое место, куда она пришла, проникал дневной свет, хотя бы и отдаленный. Просто, чтобы иметь возможность видеть то, что ей припасла заботливая хозяйка.
Кстати, Полина допускала – в смысле, считала вполне возможным, даже весьма-весьма вероятным! - что причины всех этих странных забот со стороны миссис Фэйрфакс о ее одежде имеют несколько специфический характер. И, возможно, шуточный. Ну, наверное...
Итак, на этот раз ее хозяйка возжелала, чтобы она, Полина, немедля, вот сию же минуту, взяла тот самый саквояж и одна, без свидетелей изучила его содержимое.
Да, вот он этот самый саквояж – клетчатый, приметный, даром, что стоит сейчас в углу. И нет никакой проблемы в том, чтобы его открыть тем самым ключом, что ей вручила хозяйка. Достаточно откинуть по бокам обычные застежки... Ну, а дальше действовать этим же самым ключом так, чтобы открыть изящный замочек, творение изощренных немецких шлоссеров*.
Ну что же, вот он, этот самый ключ, врученный ей госпожой-американкой. Имеет смысл пустить его в ход и по прямому назначению.
Полина отодвинула саквояж от стены, взяв его за ручку. Судя по его весу, там не было ничего такого, чрезмерно тяжелого. Она окинула взглядом весьма загроможденное пространство собственной кладовой, выбрала сундук, размером побольше-повыше, и поставила саквояж на него сверху. Дрожащей рукой вставила ключик в замочную скважину. Повернула его – щелк-щелк! Откинула боковые застежки наружу – дзинь-дзинь! Раскрыла саквояж и заглянула внутрь.
Одежда. Там действительно лежала какая-то одежда...
Да вовсе не «какая-то», а...
Дрожащими руками Полина извлекла часть содержимого из глубины саквояжа.
Первая вещь...
Ну, конечно же. Сарафан, синего узорного шелка. Красивая вещь, господской ткани и крестьянского покроя. Немыслимая роскошь для... девки из дворни-при-усадьбе. При усадьбе, которой, в общем-то, нет.
Там же оказалась роскошная рубаха-исподница белого тонкого шелка, чуть не полупрозрачная – ну, ежели надеть ее на голое тело, то, наверняка, будет видать темным пятном русый треугольник волос внизу живота. А уж как будет облегать эта нежная ткань заострившиеся кончики ее грудей, как все это будет смотреться, нежно и с вызовом...
Да, в своеобразно-точной и изысканной утонченности вкуса госпоже Фэйрфакс не откажешь! Так же, как и в умении поражать свою... возлюбленную.
Да. Все в точности так. Этот подарок, в подобных обстоятельствах... Это такое... своеобразное признание в любви. Не просто в любви, как некоем нежном чувстве, которое находит свое место на грани интимных желаний, но никогда... - никогда! – не переходит ее. Такое дарят, имея намерение четко и недвусмысленно обозначить желание утонченной телесной близости особого рода. Не грубого обладания, нет, а такого, где царят взаимные нежность и ласка – иногда странная, почти что доходящая до резкого, и даже до того, что со стороны может показаться грубостью совершенно непристойного плана. Однако, все это – и резкость, и грубость, и прочее, особого рода! – все это желанно и необходимо тем, кто любит друг друга... именно так.
Нет, не то...
Этот ее подарок... Одеяние... и роскошное, и в то же время простое... Слишком уж простое, для какого-то праздничного выхода и слишком богатое своей особой роскошью - сокрытой, чувственной, откровенной и понятной лишь наедине с той или тем, кого любишь, и только лишь при медленном, неторопливом, на-свету-и-постепенном, утонченно-изысканном обнажении тела, когда оба наслаждаются красотой и предвкушением друг друга...
Это предложение. Четкое, прямое и недвусмысленное. Действительное на ближайшую ночь и... на все те ночи, которые им обеим угодно будет провести наедине-и-вместе.
Вот только...
Подошло ли на этот час то самое время? Время именно для таких, особых одежд?
Не рановато ли?
Кстати, это ведь еще не все! Что же у нас там далее? Ну... там, в саквояже!
Еще один комплект одежд. Ну... это уж нечто куда более крестьянское! Другой сарафан, того же покроя, что и предыдущий, но только такой, обыденный. Ну... для совершенно обычного, будничного времяпрепровождения крепостной девки. Чистый, приятный на ощупь... Вот только пошит он из тонкого льна, а вовсе не из шелка, как предыдущий. И тоже окрашен в синий цвет.
А еще нижняя рубаха, тонкого полотна, чуть шершавая на ощупь. Одежда, хорошо знакомая бывшей крепостной. Ежели надеть эту исподнюю вещь на тело, соскам грудей Полины, наверняка, достанется легкое зудящее ощущение, совсем иное, чем от шелка, но по-своему занятно-приятное. Особенно, когда прямо-и-в-точности знаешь, ради услаждения чьего взора все это будет... надето.
Да, вот сейчас, пожалуй, самое время именно для таких одежд.
А что, ведь это идея... Выйти в этом самом «русском» платье на кухню, отвесить поясной поклон матушке-барыне, обозначив тем самым принятие ею – формально свободной девушкой! – подчиненного положения пред лицом своей госпожи и благодетельницы.
Кстати - между прочим... А что же в этом такого нового и особенного? Будто бы раньше-и-прежде Полина Савельева была так-уж-и-вовсе не в подчинении этой зеленоглазой госпожи-американки! Будто бы та, кого там, в стране, расположенной в-дали-и-за-океаном, нарекли этим загадочным именем, Элеонора Фэйрфакс, не купила себе с торгов русскую рабыню! И разве не она, эта самая госпожа-американка, даровала своему одушевленному имуществу свободу и права девушки мещанского сословия, имеющей место жить здесь, прямо в столице Российской Империи?
Однако, сейчас все иначе...
Господи, какая утонченная и... жестокая честность! Она ведь могла просто приказать своей рабыне! Ну... например, распорядиться, чтобы Полина пришла к ней в спальню. Могла приказать, чтобы взволнованная и напуганная крепостная девушка разделась и легла в ее постель. А уж там...
Несколько нежных поцелуев... и она, Полина, сама бы потянулась к груди своей госпожи, чтобы одарить ее теми самыми ласками, которых та, несомненно, ожидает от своей рабыни. И ей, Полине, непременно понравилось бы это странное... развлечение, игры с женским телом. Телом, прекраснее которого крепостная девушка не видела.
Вне всякого сомнения, ее госпожа воистину совершенна телом и благородна душой. И то, что она выбрала себе возлюбленной именно ее, Полину Савельеву, ничтожную крепостную – которая, без ее помощи запросто могла оказаться в гареме какого-нибудь стервеца-стервятника, из числа престарелых сластолюбцев! - для русской рабыни это, скорее, своеобразная честь, а вовсе не унижение.
Однако... ее госпожа снова оставила право выбора за той, кого полюбила.
Даже обидно...
Обидно, что госпожа-американка все еще сомневается в ней!
Решено! Вот прямо сейчас она наденет скромную крестьянскую одежду и весь оставшийся день будет усердно служить своей госпоже, исполняя приказы той, кого безмерно любит и уважает. А вечером...
Между прочим, сарафан полагается подпоясывать. Иначе, девушка выходит на люди эдакой растрепой-неряхой. Странно... Неужели, именно в этом и состояла задумка матушки-барыни, чтобы найти, к чему придраться и все ж таки... применить к своей рабыне те самые прутья, которые Полина только что приготовила, оставив вымачиваться в высокой вазе там, на кухне?
Ах, нет же, нет! Просто она еще не полностью разобрала содержимое этого самого «подарочного» саквояжа. Вот они, два пояса, один побогаче, другой поскромнее. Оба плетеные, первый - из шелковых шнуров, второй – из кожаных. Все на месте!
Все?
Ох ты, Боже мой! А это что там еще такое? Там, под ними, на самом дне этого саквояжа?
Еще несколько предметов, наличие которых вполне себе логично. Ну, ежели припомнить интересы и наклонности ее хозяйки!
Эти предметы... они тоже... того же рода. Ну, условно...
Во всяком случае, их общее, объединяющее название... тоже связано с... плетением.
Этих предметов, обнаружившихся под слоем носильных вещей, предназначенных в подарок одной юной девушке, бывшей рабыне - а ныне вольноотпущенной мещанке! - всего три. У каждого из них деревянная рукоятка, явно изготовленная одним и тем же мастером, странная, точеная-резная, длиною чуть больше чем в три четверти фута. С одной стороны, такая рукоятка расширена, и диаметром как бы и не в два дюйма. А к противоположному концу рукоять сия сужается, и заканчивается вставленным в дерево полированным металлическим кольцом, как бы вытянутым вперед-вдоль. Это кольцо, будучи подвижным в стороны, до рукояти и обратно, в целом направлено вовне, и по своему внешнему диаметру даже несколько побольше-шире, чем часть рукояти, ему противолежащая. И к этому самому металлическому кольцу привязаны-приплетены...
А вот на каждой из трех одинаковых рукояток все изготовлено по-своему и оригинально. Вот, к примеру, одна рукоять от подвижного кольца продолжается длинной шелковой прядью, мягкой и какой-то... почти что гладкой на ощупь. И явно, легкой «на хлест». Ну... разве что, только если смочить ее водой... соленой :-)
Ко второй такой рукоятке, в свою очередь, приплетен хвост из шелковых шнуров, изящно-красиво переплетенных между собою, плотно и... жестко. Вот уж точно, «плеточка шелкова», из русских сказок. Из тех, что рассказывали старики в давние времена ее, Полины, детства, там, в деревне...
Какова эта плетка «на хлест»... Нет уж, без крайней необходимости пробовать не стоит. Может быть и больно... :-)
Ну, а хвост третьей плеточки приготовлен из ремёшки. Кожа ее... не то, чтобы очень жесткая, но ежели выстегивать умело и без жалости, то и до кровушки быстро дойдет...
Н-да... Матушка-барыня, как это обычно за нею водится, честна и благородна. Так изысканно жестока, в этом своем неуемном желании предоставить выбор, честный и недвусмысленный...
Вот оденется сейчас Полина Савельева в роскошное платье «a la russe», выйдет к своей хозяйке в таком виде – значит, согласна только на «постельные утехи». Наденет она обычную одежду крепостной прислужницы – красивую, приличную, добротную, но простую! – ну, что же, значит, готова служить госпоже-американке верой и правдой в обыденной жизни, даже не скрывая от окружающих своей подчиненной роли.
И с этими... «плетеными» предметами все очень даже просто. Ежели явится Полина на кухню, поклонится той, кто сделала ей такой странный подарок, да и протянет плетку из длинной шелковой пряди – это знак, мол, разрешает девушка применять к себе любимой только такие... нежные истязания. Вручит хозяйке другую шелковую плетку – значит, и обращаться дозволяет с собою эдак... построже. А ежели отдаст она, крепостная, по доброй своей воле, кожаную плеть в руки ея... Значит, дозволено будет госпоже-американке лупцевать свою рабыню, крепко, без жалости, да в полную силу. Хоть в слезы, хоть в кровь, хоть до полусмерти.
А ведь можно же явиться к своей хозяйке и вовсе с пустыми руками. Кто же запретит? И тоже все будет ясно-понятно. Знать, не судьба несостоявшейся иноземной барыне испытать изысканное удовольствие от сечения тела одной русской девушки. Той девушки, которая, в принципе, обязана всем своим достоянием дарительнице, вручившей ей сегодня ключ от клетчатого саквояжа.
Да, сегодня ей, Полине Савельевой, доверили сделать выбор из нескольких вариантов, да еще и с вариациями...
Кстати, а ведь она, действительно, и вовсе может не довериться своей госпоже. Собрать все подаренное обратно в саквояж, да и запереть. А ключик выбросить.
Это ведь так просто, вернуться на кухню, как ни в чем не бывало. В нынешней своей одежде, да с пустыми руками. Обозначив, тем самым, что между ними будет все по-прежнему. Дав понять таким знаком, что Полина юмор шутки – или же шутку юмора - своей госпожи оценила по достоинству, посмеялась втихаря, да на этом все и закончится.
Так Полина получит свою настоящую свободу. И ее госпожа, поняв это невысказанное послание точно и без ошибок, наверняка, уедет обратно, возможно, даже и сегодня, ближе к вечеру. Оставив свою бывшую компаньонку одну-и-без-нее на веки вечные. И оставшись в одиночестве сама, на то же самое время.
Вот тогда все будет действительно, жестко и честно. В любом смысле сути этого крайнего расклада.
Впрочем, варьировать степень суровости обращения со стороны госпожи-американки с собою любимой, вольна исключительно-и-только сама Полина.
Да, вот прямо сейчас. Как она сделает, так оно все дальше и будет происходить.
С ними.
С обеими...
Думать за двоих.
Решать за двоих.
И мучиться, ежели совершишь ошибку, тоже... и за себя, и за нее.
Ну что же, все в твоих руках, дорогая Полина Савельева! Господи, вот уж, действительно, такая изысканная жестокость...
Полина запихнула все ранее вынутое обратно в саквояж. Совершенно небрежно, комкая одежду. Возможно, что-то там помнется – да не возможно, а наверняка! – но не суть. Сейчас это все совершенно неважно. Закрыла-захлопнула сей предмет дорожно-багажного обихода, защелкнула «на холостую» замковую планку на верхней металлической рамке-накладке. Запирать уж не стала, ибо без надобности – тут, как говорится, рядом, чай, не в дорогу до Берлинов-и-Парижей собралась!
Вышла из кладовой, притворив за собою дверь. А дальше направилась в свою комнату – в смысле, в ту комнату, которая уже при вселении в этот дом была определена ей хозяйкой для проживания, вот сразу же после его постройки. Нет, мнением самой Полины госпожа-американка тогда, конечно же, поинтересовалась. Однако, всю обстановку для комнаты своей компаньонки – как и всего дома в целом! - она заказывала на свой личный вкус и выбор.
Нет, если говорить откровенно, Полине нравилось все то, что делала для нее миссис Фэйрфакс, и подвергнуть сомнению правильность выбора со стороны ее Старшей, к примеру... цвета покраски стен в хозяйственной части дома, фактуры обоев парадных комнат или же состава предметов меблировки... Да это ей и в страшном сне привидеться не могло!
Так было все время, пока Полина числилась крепостной господина Сергеева и наемной служанкой миссис Фэйрфакс. Вплоть до этого самого дня – ну, когда ее госпожа избрала вариант, согласно которому, в этот раз право выбора предоставлялось самой Полине, как девушке, формально свободной, и несущей личную ответственность за свою судьбу. Вроде бы как...
Да, конечно же, в этом самом случае, когда ее дальнейшая судьба напрямую зависит от того, что именно она сейчас сделает.
Вот только ли ее судьба? Только ли одна ее судьба повисла сейчас в этой тягостной неопределенности своего дальнейшего существования, в стиле «быть-или-не-быть»?
Войдя в спальню, Полина поставила клетчатый саквояж на небольшой столик, который, вообще-то, предназначался для совершения утреннего туалета перед висевшим на стене вытянутым овальным зеркалом - позволявшим своим размером видеть себя и стоя, и усевшись за этот самый столик. Кстати, заметим, что покамест он вовсе не был заставлен всякими разными предметами, как-то: склянками духов, баночками кремов, коробочками пудры, пуховыми спонжиками и прочим таким... как говорят в народе, украшательным для физии лица и дамским :? Так что, Полина, приподняв, поставила принесенный багажно-сумчатый :) предмет на свободное место, снова открыла его, вынула оба комплекта одежды, купно и с поясами, и выложила их на своей постели. А дальше... начала расстегивать на себе платье.
Повозившись в пуговках и застежках, она, наконец-то сняла с себя верхнюю домашнюю одежду того самого, «европейского» образца, столь нежеланного ее хозяйке, аккуратно сложила ее и повесила платье на спинку стула, стоявшего там, возле туалетного столика. Освободилась от нижних юбок и панталон. Наконец, решительным движением, сорвала с себя, закинув руки накрест-за-спину, нижнюю сорочку, украшенную тонким вологодским кружевом. Небрежно кинула белье на тот же самый стул.
Она осталась совершенно оголенной, открытая телом и с обнаженной душою, готовая принять решение, сделать тот самый выбор. Полина взглянула на себя в зеркало, висевшее прямо над столом. Увидела свое взволнованное лицо, отчаянные глаза, блестящие каким-то нервенным блеском, и... замерла, слушая ту звенящую волну эмоций, что находилась там, у нее внутри.
Нет, она не то, чтобы всерьез ждала подсказки Свыше, в виде Знака, Знамения и прочих внешних эффектов мистического плана. Ей просто хотелось сделать по-настоящему правильный выбор. Такой, который сделает ту, с кем свела ее судьба в этом странном воплощении человеческого тела, по-настоящему счастливой...