Осень семнадцатого года пришла раньше обычного, ещё до Покрова выпал снег. Старики говаривали, что лег он основательно и по всем приметам зима должна быть холодной. Берёзы не успели сбросить листву, а у собак, вырос плотный подшерсток. Утро было ясное и холодное. Ночью хорошо подморозило, дул холодный ветер. В воздухе, после ночных заморозков, стояла прохлада. Проезжающие повозки, глухо стучали колёсами по застывшим мёрзлым кочкам, натоптанных копытами домашних животных, после осенних дождей.
Петр суетился во дворе, управлялся по хозяйству, готовился к поездке. Деревня лежала в утренней осенней дрёме. Он услышал карканье птиц, которые пролетали высоко над деревней, по направлению на юг. Снега выпало мало, поэтому ездили ещё на повозках. Управившись по хозяйству, вошел в землянку. Жена суетилась у печи, дети ещё спали. У икон горела лампада, был праздник Пресвятой Богородицы.
Хозяин переоделся, затем молча пошел в передний угол горницы, помолился перед иконами, нашептывая молитву.
-Ну, что Алёна, буди Феню, позавтракаем да будем собираться в дорогу.
Хозяйка, всхлипывая подошла к иконам, помолилась.
-Господи! Помоги нам, одно несчастье за другим приходит в дом.
Затем подошла к печи, где спали дочери Феня и Марина. Она глядела на них. Как прекрасны детские лица во сне, никаких тебе забот и нужд. Нужды и беды ещё не затронули их сердца и разум. Добрый ангел охраняет детский покой и снятся им золотые сны, в это время расцветают детские лица во сне как маковки в саду. Мать приложила холодную ладонь к щеке дочери, Феня открыла глаза.
-Вставай дитятко! Пора в дорогу собираться, тато лошадь запряг.
Девятилетняя Феня, умывшись подошла к иконам, помолилась. Поправила свою длинную чёрную косу, села на лавку у стола. Полусонные детские глаза смотрели с упрёком то на мать, то на отца. Она знала, что ей нужно ехать в другую деревню, куда её определили в няньки. Отец заключил договор с хозяевами на год, от Покрова, до Покрова. Она не понимала значения этих слов, но знала, что ей придётся присматривать за маленькими ребятишками у чужих людей. Длинными зимними вечерами ещё и прясть овечью шерсть. Её детское лицо выглядело повзрослевшим не по своим годам.. Отец сел к столу, затем мать пригласила дочь.
-Садись дочка позавтракай да езжай с Богом. -Хозяева люди хорошие, слушайся Феня, тебе у них жить, одевать будут тебя.
Отец, пока решал вопрос отдать Феню в няньки, заметно постарел. Глаза его ввалились, лицо, заросшее густой щетиной, было каким-то уставшим, мрачным, серым. Был он высок, никогда не сутулился. Ел Пётр не долго, спешил или же чувствовал себя неловко за одним столом с дочерью. Накануне вечером, Феня, узнав что её отдают в няньки, расплакалась и высказала свои обиды. Ей было непонятно, почему её отправляют батрачить, а не старшую сестру Марину, ведь она сама ещё ребёнок. Решение родителей не принято было обсуждать. Мать усадила Феню в повозку, завернув в старое отцовское пальто, Сверху повязала шаль. Прижала к себе и затряслась в рыданиях. Феня услышала как у сарая залаял, а затем заскулил пес Валет.
-Ну будет тебе причитать. Вместе решали, так что нечего расстраивать дитё перед дорогой. -Пошел Серко, - отец отпустил вожжи и конь легко стронул с места повозку.
Мать стояла у двора и махала вслед. Феня пыталась ответить взаимно, но не хватило сил поднять тяжелый рукав отцовского пальто и тогда она вытащила руку наружу и стала махать матери. Второй ручонкой вытирала слёзы, но плакать в голос боялась, чтобы не разозлить отца, только слегка всхлипывала. Мать ещё долго стояла и смотрела вслед удаляющейся повозке, пока не выехали за деревню.
Колючий ветер забирался под одежду. Феня ещё не осознавала всей важности этого исторического дня. Её сознание ещё не способно сделать соответствующий вывод на этот счет — это был день, когда она простилась не только с родительским домом, но и самым прекрасным в жизни каждого человека — детством. Поймёт это она гораздо позже, пройдя по жизни длинный, тернистый путь. Никто не знает того момента, когда последний раз переступает порог родительского дома, уходя в самостоятельную жизнь.
Глаза её блуждали по бледному небу, по бескрайним, серым степным полям, овеянным осенней грустью. Феня смотрела на высокую, сухощавую, немного сгорбленную фигуру отца, сидящего впереди, управляя лошадью. Часто она оборачивалась, печально смотрела на удаляющуюся деревню, где осталось её детство. Подъехали к берёзовому колку. Деревья стояли в белых сорочках ещё не успели сбросить всю листву, позолоченную осенью. Порывы ветра срывали золотистые листья, падая на лиловый, пушистый снег, они старались прикрыть его, обрести превосходство над ним. Пришла осень, родная мать зимы. Человек был недоволен, что она рано сдаёт свои позиции зиме, преклоняется перед ней, не сопротивляясь.
Серко не спешил, бежал лёгкой трусцой по неровной дороге, иногда и вовсе плёлся. Повозка гулко грохотала и прыгала по мёрзлым ухабам. Петр остановился у скирды соломы. Принёс несколько охапков, приподнял Феню, усадил сверху, обложив соломой вокруг, чтобы было мягче и теплее.
-Ну как, не замёрзла дочечка? -До Притыки половину дороги проехали, - отец высморкался и застегнул верхнею пуговицу плаща.
Вдали показалась деревня, вначале были видны вершины тополей за пригорком, но затем стали появляться крыши землянок. Послышался лай собак, мычание скота. Феня слышала от родителей, что возле деревни протекает небольшая речка Бурла, которая впадает в большое озеро Топольное, куда летом отец ездил за рыбой. Заехали на деревенскую улицу, проехав немного, свернули во двор. Заехав во двор, из дома вышли хозяева. Они были по праздничному нарядно одетые. Хозяйка сразу подошла к повозке.
-Кто здесь спрятался в такое большое пальто, только глазки сверкают? Она с доброй улыбкой смотрела на Феню.
Затем расстегнула пуговицы на пальто, протянула Фене руки.
-Пойдем ко мне дитятко, теперь ты будешь жить у нас, вместо дочери. -Меня зовут тётя Фрося. А тебя как?
Феня настороженно смотрела на незнакомую женщину, растерялась не зная что говорить. Хозяйка так же по доброму смотрела на Феню. Затем взяла её на руки и направилась в дом.
-Сейчас я тебя искупаю в корыте, заплетём атласную ленту в косу, оденем новый сарафан и будем обедать. Сегодня большой праздник. Из-за шторки на печке, украдкой, на неё смотрел малыш. Рядом в люльке спал маленький ребёнок. В доме было тепло, пахло свежим хлебом и чем-то вкусным. Фене понравилась тётя Фрося и то как она обходилась с ней.
В передней комнате накрыли праздничный стол, который был заставлен тарелками с разной едой. Такого обилия блюд Феня никогда не видела, здесь были различные сладости: пряники, конфеты и полная чаша комкового сахара. Хозяин пригубил с отцом горилки, затем долго о чём то говорили. После застолья подписали какие-то бумаги, где оговорили расчёт за няньку, который равнялся двадцати пяти рублям. Отец стал собираться в дорогу, перед тем как уехать подошел к дочке и прижав к себе, молча держал в своих объятьях.
-Будь умницей Феня, слушай тётю Фросю. Я буду тебя проведывать.
Феня молча смотрела в окно, как отец во дворе, попрощавшись с хозяином, садился в повозку а по её щекам текли не прошенные слёзы детской тоски и горечи. Так началась её трудовая жизнь вдали от дома у чужих ей людей. Ей предстояло присматривать за двумя маленькими ребятишками. Подметать полы в доме, а длинными зимними вечерами прясть шерсть. Чем старше она становилась, тем шире был круг её обязанностей. Ночью она спала на печке, а вот целый день нужно было присматривать за малышами.
Выехав за деревню Пётр остановил лошадь, слез с подводы, осмотрел телегу, упряжь, закурил. Стоял молча, и смотрел с пригорка на деревню. Разные думы преследовали его, почему-то перед глазами стояла картинка его жизни на Украине в молодые годы. А теперь, уже здоровым мужиком жизнь так опрокинула навзничь положила на лопатки, что пришлось отдать в рабство девятилетнею дочь. Он смотрел на деревню, там за этими избами осталась его любимая дочь. Дочь, которая дорога ему тем, что была как две капли воды похожа на его первую жену Степаниду. Что-то тяготило его изболевшуюся душу.
Он сел в повозку, посмотрел на пальто, шаль в которые была одета Феня. Ком подкатил к горлу, стиснуло грудь, стало трудно дышать. Петр не смог совладать с собой, повалившись на солому, от огорчения сжалось сердце и слёзы пришли, как-то неожиданно, неудержимо. Заплакал страшно, по-мужски, захлёбываясь как обиженный ребёнок. Плакал долго безудержно, пока не иссякли слёзы. Лошадь, поняв состояние души хозяина, не стала ждать команду, тронула с места и лёгкой трусцой, направилась в сторону дома.
В памяти всплыло прошлое, молодые годы, первая любовь, женитьба. Всё шло хорошо, до трагического случая. Жена умерла, когда Фене было три года, а младшей Химе исполнился годик. Жили они тогда на Украине, где вся деревня и округа связана родственными узами. Не долго пришлось горевать Петру с малыми детками, тут же посватал соседку, которая одна растила пятилетнею дочь. Своей земли было мало, так как земельный надел выделяли тем семьям у кого появлялись на свет сыновья.. Помог исторический случай.
Во время столыпинских реформ много односельчан уехали осваивать сибирские земли. Писали родным добрые письма, что земли много, обрабатывай сколько под силу. Приглашали земляков переехать на несметные богатства, сибирских просторов. Сибирь не Западная Украина, но когда под ногами земля-кормилица можно было не только жить, но жить в достатке. Необходимо было только желание трудиться на этой земле с любовью к ней с полной отдачей. У Петра было и то другое. Решил он тогда отправиться в далёкую Сибирь, да и потеря жены подхлестнула к отъезду. На новом месте, никто не узнает твои семейные узы. Вырастут дети и не будут знать родная мать их вырастила или чужая. Всё будет покрыто тайной. Получил от государства помощь. Купил новую упряжь, пароконную повозку, лошадей.
Накануне отъезда навестил могилу жены. У кладбищенской канавы буйно цвели плодовые деревья. Вместо забора стояла сплошная непроходимая стена из яблонь и вишен. Подход к которым преграждала канава, поросшая густой растительностью. Воздух был насыщен ароматом цветов, гудели пчёлы, шмели, собирая цветочную пыльцу. Здесь царил полный покой и не хотелось думать о земных невзгодах. Могила ещё не осела, всё напоминало о недавнем горе, невосполнимой утрате. Здесь покоилась его первая любовь: человек, который связывал его узами любви, а не обстоятельствами сложившейся жизни. Постояв у могильного холма, Петр решил пройтись по кладбищу. Надписи на крестах и могильных камнях напоминали ему об ушедших земляках. Многих он знал лично, многие были родственниками.
В дальнем углу покоились те, о которых некому было вспоминать, забвенные могилы без крестов, провалившиеся, сравнявшиеся с землёй. О них память живых давно умерла, дни их, время их, и всё. На этих могилах никто не молился, не плакал, не зажигал лампад... В густой чаще деревьев зловеще кричали какие-то птицы. Стало жутко и тревожно и горько на душе. Петр возвратился к могиле Степаниды.
-Прощай моя родная Стеша! Не знаю когда теперь побываю на твоей могилке и вообще побываю ли когда. Уезжаю в неизвестность. Забыть тебя не дадут дети, особенно твоя копия Феня, - обратился Петр словно к живой жене. Затем долго бродил по округе, чтобы сбросить с души боль и горечь утраты. С холма смотрел на деревню, свою Малую Родину...
На следующий день рано утром, на трёх подводах тронулись в далёкий, неизведанный путь. Мать вынесла икону и благословила на дальнею дорогу. Окропила повозку и отъезжающих святой водицей и каждому предложила испить по три глотка. Строго наказала домочадцам не подметать в избе в день отъезда. А хозяин запретил закрывать ворота. Подводы тронулись. В те времена никто и подумать не мог, что уезжает с родительского подворья безвозвратно и навсегда. Заголосили женщины отъезжающие и провожающие, им стали помогать ребятишки. У мужиков было одно желание: как можно скорее отъехать от родного жилища, где казалось и воздух был пропитан горечью разлуки...
Дальняя, неизведанная дорога утомляла не только лошадей но и душу ездоков. Днём ехали а ночёвку выбирали ближе к речке или озерку, рядом с жилищем. Пасли лошадей, косили траву. Женщины готовили еду для семейства. С опаской встречали ночь, так как были печальные случаи, когда нападали на обозы. Мужики до рассвета глаз не смыкали, караулили с ружьями. Чем дальше продвигались на Восток, тем реже поселения. Одно удивляло, сколько земель не паханых, какие просторы залежных земель, не то, что на Украине каждый клочок земли на учете. Степные просторы тянутся до горизонта, которым не видно конца. Мужики старались идти пешком рядом с повозкой, чтоб облегчить участь лошадей.
Обосновались в северной части Западно Сибирского края. Лесостепная зона с берёзовыми колками. Всю шло хорошо на первых порах, но в начале зимы подохла лошадь. Тяжело переживал Пётр утрату, лишился кормилицы. Только привстал с колен, купил весной коня, к осени опять неудача и так девять лошадей лишился. Подсказал случайный прохожий, просивший подаяние. На новом месте слепили из пластов землянку и пошло дело, стал обзаводиться живностью, а тут на тебе, затеяли переворот власти — Революцию.
Успокоившись Петр подъехал к берёзовому колку. Ему необходимо было время, чтобы прийти в себя, успокоиться. Натирал снегом лицо, прикладывал снег к глазам, припухшим от слёз. Ему не хотелось, чтобы жена заметила на его лице следы мужской слабости. Вечерело. Солнце скрылось за багровым горизонтом, догорали его последние отблески. На побледневшем небе холодно и ясно стали появляться звёзды. Ущербная луна нависла в зените, тусклый свет которой слабо озарял округу. Пётр, озябший от холодного ветра, продолжил свой путь домой, уезжая всё дальше от дочери. Приближалась деревня, в окнах изб, виднелись бледно-красные огоньки. Подмёрзшая дорога днём подтаяла, земля стала масленистой, повозка не грохотала на ухабах...