Тайные бумаги в наследство начало

               

Мой дед Александр Мокеевич славился в нашем хуторе и за его пределами тем, что имел свою пилораму. Да, да! В середине прошлого ХХ века у  моего деда была самая примитивная пилорама.  Мы - семья числом шесть человек: дед, мои отец и мать, моя тётка и её дочь - жили тогда  в хате деда. Она стояла на краю хутора над затоном, который отделял наш огород от луга, где паслись людские коровы и в конце левады соединялся с рекой Ворсклица. Впереди хаты вид - широкая улица, заросшая зелёной травой. Улицу разделяет дорога, а за ней, метрах в десяти выкопана большая яма. Поперёк той ямы уложены два толстых бревна на расстоянии пяти метров одно от другого.  На эти брёвна  со штабеля накатывается третье бревно и всё - пилорама готова. Как сейчас помню: дед стоит с пилой наверху на этом бревне - ведёт пилу  и тянет её вверх, а помощник стоит в яме с мешком на голове, чтобы опилки не сыпались за шею и в глаза - тянет пилу вниз. И так целый день тягают пилу. Вверх - вниз, вверх - вниз. К вечеру напиленные доски складировали во дворе у деда. Работа у деда была тяжёлая, но он её любил.  Кроме работы он обожал возиться с птицей. Во дворе при его жизни было до сотни курей, столько же гусей и пар пятьдесят голубей. Голуби занимали весь чердак в сарае и там же выводились. На кормёжку дед приучил их летать в поля,  и особой заботы с ними не было.  Куры паслись на улице, благо она с самой весны и до снега зарастала травой. А вот  гусей держать  не просто. Кругом  хутора  поля колхозные и чтобы гуси не шкодили, их надо было с раннего утра и до позднего вечера пасти.  Отец, мать, тётка - работали на полевых работах в колхозе, и им было не до гусей. Денег им тогда не платили, а ставили трудодни. Один день - одна палочка трудодень. В конце года на трудодни людям выдавали зерно, картошку, кукурузу, свеклу, семечки. Всё полученное шло на корм скотине и птицам.  Глубокой осенью, скотину и птицу везли в город и продавали на рынках.  С города везли деньги, одежду и обувь. Всё остальное - от косы до копчёной рыбы и колбасы - можно было купить в магазинах сельпо. 
Весной, в последний год жизни деда, мне шёл седьмой год. Помню тогда в нашем дворе куры и гуси постарались - вывели много цыплят и гусят.  Дед с раннего утра возился с ними во дворе – кормил их, поил и вечером после работы делал тоже.  Когда на его пилораме заканчивались брёвна, и  пилить было нечего - дед приучал меня пасти гусей. Мы гоняли их с утра на луг к речке и там целый день за ними присматривали.  Дед, на своём веку повидал многое, и чтобы мне не было скучно - рассказывал  всякие истории, а то и небылицы из своей жизни. Я внимательно слушал его и хорошо запоминал  всё то, что он мне баял. Иногда  он мне рассказывал про былую старину,  про то, что в нашей округе рос когда-то дремучий лес. Что триста лет назад  наш пращур по велению царя Петра  в семи километрах  отсюда на реке Ворскла  построил городок крепость  Вольный. К той поре, коли началась Северная война и под Полтаву пришли иноземные войска шведского короля Карла XII  в городке и в ближней округе уже стояли станом  резервные войска царя Петра. Река Ворскла тогда была судоходная. По ней из Белгородских  земель в городок Вольный и до самой Полтавы ходили вельботы с провизией и оружием - снабжали войско.  По окончании Полтавской битвы, многие солдаты и офицеры  остались служить в сторожевом полку при городке Вольный и составили основной костяк населения. Обжитые места, где когда-то стояла почтовая станция, где станом стояли стрельцы, ездовые, пушкари - стали называться:  Станичное, Стрелецкое, Ездоцкое, Пушкарное.

Весна в праздничном наряде, продолжала, шествовала по нашим краям. Заканчивался Апрель месяц. Ночи стали короче, рассвет наступал раньше. Он ещё только обозначался всполохами зарниц на восходе солнца, как его приближение чуяли хуторские петухи и начинали пробовать свои голоса. И лишь простор над горизонтом  восточной стороны  красился  алой зарёй, тогда в хуторе  слышалось их  настоящее пение. В нашем дворе к петушиному пению добавлялось ещё и гоготание гусей. Чтобы во дворе было тише, дед вставал до восхода солнца, выпускал со двора стаю гусей и гнал их к реке. Меня в такую рань не будил - жалел. Вслед за дедом уходили на работу отец, мать и тётка. Когда солнце уже поднималось высоко над горизонтом, он приходил домой - будил меня и сестру. Мы втроём быстро завтракали, после шли к бабушке Аксинье нашей соседке, оставляли у неё сестру, а сами шли к речке пасти гусей. Иногда он брал удочку и учил меня ловить рыбу. Мне такое занятие не особо нравилось и дед, видя моё нежелание смотреть на недвижимый поплавок, опять начинал рассказывать всякие истории. 
В начале мая дед слёг в постель. Он лежал, прикрыв глаза ресницами, тяжело дышал, и было ему не до нас. С утра и до вечера за нами теперь присматривала  соседская бабушка Аксинья.  Она была старушка добрая, но запрещала мне и сестре подходить близко к дедушкиной кровати. Мы обиженно смотрели на нее, но ослушаться не решались, а нам так хотелось его пожалеть. Однажды я сидел за столом и химическим карандашом на бумажном  пакете рисовал каляки маляки. Бабушка Аксинья с сестрой ненадолго  вышли в сени что-то там искали. Дед, возможно, ждал такого случая, слабым голосом позвал меня:
-   Внучок, иди ко мне поближе!
Я посмотрел на неприкрытую дверь в сени и подошёл к деду. Он положил мне руку на голову, потрепал волосы и едва слышно  молвил:
-   Николка! Не нынче так завтра я уйду к «верхним людям»! - Дед показал пальцем в потолок. - Меня не станет ты, внучок помни, что сундук, на коем ты спишь - смастерил я. Твоим родителям он достался, как подарок на их свадьбу. С тех пор они в нём хранят свою одежду и не знают, что в сундуке я спрятал тайные бумаги, кои я получил из рук  моего деда. Они продолжение тех исто-рий, что я тебе баял. Ты Николка, коли станешь большим, те бумаги  найди….

   Летнее солнце поднималось над лесом, лучами пробивалось сквозь зелень листвы на деревьях, что падали на воду и весёлыми зайчиками играли на лице девушки, которая стирала бельё. Ловкие движения рук, быстрота движений наводили на мысль, что работа ей не навязчива и привычна с детства. Вот она выпрямилась, поправила левой рукой упавшие на лицо волосы, а я невольный наблюдатель увидел, что она красива, стройна, и аккуратно заправленный за пояс подол платья завораживал мужской взгляд стройными ножками, несмотря на то, что они находились до колен в воде. Это была Любаша -  дочь лесника Рошина, которого я знал с давних пор и считал своим приятелем. Выдавались дни, когда я житель городка крепости Вольный ещё затемно седлал  лошадь, мчался за десяток вёрст к лесному пруду, и уже на зорьке стоял с удочкой - ловил больших, бронзового цвета карасей. Какая прелесть встречать солнце ранним утром, слушать пение птиц и наблюдать за спокойной гладью воды - ждать, когда дёрнется поплавок.  И вот он дёрнулся. Рыба клюнула наживку. Подсечка и тяжесть, оказавшаяся на крючке, заставляет осторожно наматывать леску. С замиранием сердца подвожу рыбу поближе к берегу и вдруг слышу:
-   Карась нынче большой ловится в нашем пруду! Надо бы подхватку подвести!                Я обернулся на голос за спиной и чуть ослабил леску. Этого было достаточно, чтобы рыба сошла с крючка. Хотелось обругать человека, мол « ходят тут всякие», но его добродушный взгляд убедил меня ответить мягче:
-   Собирался на рыбалку затемно вот сетку подхватку и не взял!               
-   Не взял и не взял! - сказал примирительно подошедший человек. - Пойдём ко мне во двор я дам тебе сетку!  Рыбы наловишь - заходи в хату - блинами угощу!
Сетка оказалась удобной. Караси весом по пол кило и более выловленные в пруду подтверждали удачу. Вот только солнце не пришлось увидеть на восходе в полном розовом свете. Не успело оно показаться над лесом, как его затянули набежавшие тучки. Они быстро сбились в кучу и затянули небо над прудом. Начал накрапывать дождь. Пришлось смотать удочки.  Коня я оставил пастись на зелёном лугу у пруда, а сам чуть ли не бегом поспешил к хате лесника. У порога дома, встретил пёс. Он для порядка пару раз гавкнул, и полез в будку устроенную в самом пороге. Дверь отворилась. Показалась голова девушки  лет шестнадцати в цветной шляпке, молвила:
-   Заходите дяденька приезжий - будем блины кушать!                Я зашёл в сенцы - любезно представился:
-   Комендант городка крепости Вольный Мокей Александрович Крамской.
-   Мокей Александрович уто снимайте с себя мокрые пиджак и кепку! Вот тут на верёвку вешайте одежду и мойте руки.               
Засуетилась Любаша и подала полотенце. Я старательно вымыл руки пропахшие рыбой и зашёл в светлую комнату. Навстречу мне встал хозяин, протянул руку, молвил:
-   Иван Петрович Рощин. Я лесник тутошней округи. Вы, я слышал, представлялись Любаше,комендант городка крепости Вольный Мокей Александрович Крамской!
-   Всё так Иван Петрович! Я комендант городка крепости Вольный Мокей Александрович Крамской! - Тады прошу к столу! Будем кушать блины и заодно выпьём рябиновой настоечки. За знакомство так сказать!                               
Пока мы с Любашей усаживались за стол, Иван Петрович открыл пробку на графине, оплетённом лозой, и разлил напиток по точёным стаканам, молвил:
-   Ну, вот теперь порядок! Берите стаканы, чокаемся и пьём за знакомство!
Чокнулись -  выпили. Закусили свежими огурчиками. Потом принялись за блины с жареными грибами. Рябиновка оказалась хмельной, и мы слово за слово - завели разговор. Любаша девчушка молодец - подсуетилась. Ко второму стакану рябиновки выставила из печи глиняный горшок с томлёной картошкой и курицей. Быстренько всё разложила по глиняным мискам, молвила:
-   Папенька и вы Мокей Александрович уто давайте уже пробовать картошечку с курицей, пока не остыла!
Мы опять подняли стаканы с рябиновкой, чокнулись и  выпили - я за здоровье хозяев, а они за моё здоровье. Опять разговорились, непринуждённо и весело. После третьего стакана я почувствовал крепость напитка - понял, что после четвёртого могу не сесть на коня  и не в обиду хозяевам, молвил:
-   Иван Петрович! Любаша! - Я рад, очень рад вашему гостеприимству, но извиняйте! Ехать мне надо! Нынче с вечера я дежурным по городку заступаю.
-   Так вы ж не забывайте нас - приезжайте ещё! Такому гостю мы всегда будем рады! - Молвила Любаша. Иван Петрович. Провожая меня за калитку, добавил:
-   Служба на то она и служба, чтобы устав соблюдали!
Напоследок мы пожали друг другу руки, и я зашагал на луг, где пасся мой конь. Сняв пута с его  передних ног, я уселся в седло, молвил: - домой Чубук, домой, домой! Мы уже проезжали мимо двора Ивана Петровича, когда открылась калитка, и он на прощание мне сообщил:
-   Мокей Александрович! Совсем запамятовал…. После сенокосной поры - примета такая - под Лысой горой на зорьке хорошо ловится язь и линь! Коли надумаешь порыбачить в том месте - загляни к нам! Я поеду с тобой - покажу прикормленное местечко!
-   Иван Петрович приеду, но не раньше, чем наши солдаты закончит заготовку сена для полковых лошадей! - ответил я, и мы расстались.
               
                **
               
Дорогу Маришка знала хорошо. Лошадка шла, зная, где свернуть, объехать яму или иное препятствие. Любаша Маришке доверяла, сидела на возке, отпустив вожжи - любовалась природой и тихонько пела.  Лошадка вдруг странно фыркнула, замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.
-   Почему стоим Маришка?
Маришка прядала ушами и, опустив голову что-то обнюхивала. Любаша проворно спрыгнула с возка, подошла к  вещице - на неё косилась и странно фыркала Маришка.
-   Сейчас посмотрим Маришка, что это такое!
 Любаша подняла тугой свёрток. Развязала поясок, развернула тёмно-зелёную материю и увидела, что в нём лежит стеклянная баночка.
-   Странно, кто этот свёрток мог потерять! - думала Любаша, открывая крышку на баночке. - Чужие люди на этой дороге бывают редко. Может, кто из местных поселенцев потерял?
Как оказалось, баночка была наполнена кремом, и Любаша сразу почувствовала запах ландышей.  Вдыхая аромат любимых цветов, Любаша погрузилась в лёгкий призрачный сон, забыв про всё на свете, а пальцы уже тронули крем. Потом прикоснулись к лицу и лёгкими движениями стали наносить его на полненькие щёчки. Маришка до поры стояла спокойно, но когда пальцы Любаши коснулись лица - она недовольно фыркнула. Любаша вздрогнула, очнулась - сбросила странное оцепенение, молвила:
-   Ой, да что же мы стоим! Мариша давай, трогай!
Любаша слегка стегнула лошадку вожжами по бокам. Послушная лошадка взяла с места галопом и, поднимая копытами пыль - покатила возок в поселение Станичное.
Под вечер, когда солнце уже садилось за лесом - Любаша вернулась в лесничество. Во дворе хозяйку встречал, радостно повизгивая, породистый пёс Ешка. Отец был ещё на обходе леса. В летнюю пору он вертался домой после захода солнца. Любаша до его прихода всегда успевала, управлялась по хозяйству сама. И нынче успела - справилась. Распрягла Маришку и поставила её в стойло. Принесла и заложила в ясли свежескошенную траву для Маришки, и бурёнки Лыски. Посыпала зерно курам, дала поесть Ешке и потом принялась раскладывать привезённые продукты и вещи.
-   Ой! А где же найденный свёрток!?
Вдруг засуетилась Любаша.  Перебрала ещё раз привезённые продукты и вещи в комнате. Вышла во двор, переворошила скошенную траву, что лежала на возке, и под ним, и во дворе, но не нашла.
-   Странно, где же он затерялся?
-   Мариша, Лыска! может он у вас в яслях с травой лежит?
Лошадка и корова смачно хрумали свежую траву, и смотрели своими большими черными глазами на хозяйку. В яслях свертка тоже не было. Любаша вышла из сарая, прислонилась к возку, на котором приехала из поселения и стала вспоминать, где доставала его в последний раз. Проезжая по Станичному к торговой купеческой лавке и обратно она показывала свёрток  встречавшимся ей людям, но никто ни в  этот день, ни днями раньше такой свёрток не терял и не считал своим. Последний раз - Любаша всё же вспомнила - показывала свёрток на выезде из деревни пожилой, вдовой женщине Палахе Молчухе. Она стояла у дороги, опёршись на клюку. Чёрные волосы, сбившиеся в космы длинными сальными прядями свисали до самой поясницы. Голова повязана старым поношенным платком так, что его концы торчали на голове, словно уши ишака. На тело был одет сарафан, а поверх него одета телогрейка с торчащей наружу шерстью  то ли козлиной, то ли собачьей. Стоптанные башмаки дополняли неприятный вид самой старухи. Шамкая беззубым ртом, она тогда молвила Любаше:
-   Ш – ш - то шря пешёшься молодица! Коли табе шамой швёрток не нушен так и выброшь его там иде взяла!
Сказала и как в воду канула - исчезла с того места где стояла. Любашу такое исчезновение не столько удивило, сколько испугало.  О Полахе Молчухе она знала мало. Слышала как-то от отца, что недалеко от поселения Станичное и сразу за левадами хутора Широкий Берег в речной, болотистой развилке есть песчаный островок весь заросший кустарником и вербами. На том островке, издавна стоит избушка, а в ней, сколько отец помнит - живёт отшельница Палаха Молчуха. Женщина она сама себе на уме и обладает странными способностями, но какими - отец не сказал.   Нынче, разговаривая с Палахой Молчухой, Любаша сама убедилась в её способностях. Палаха стояла буквально в двух шагах от её возка - разговаривала и среди бела дня неожиданно исчезла. Как сквозь землю провалилась.
Она и никто больше - знала, что за свёрток нашла Любаша. Наперёд знала и то, что случится с Любашей потом. Не зря же её колдуньей называли. Боялись её и почём зря ругали. Ругали за то, что мор на кур напал. За то, что корова у селянина не растелилась. Ругали за дождь с градом в пору жнива. Ругали за всё и везде, стоило двум, трём женщинам вместе собраться, и начиналось…. А вечером те же женщины тайком через огороды и по трясине болотной спешили к избушке Палахи Молчухи за снадобьями от разных женских хвороб. Взамен отдавали ей большой кусок сала, десяток яиц, лепёшки две деревенского хлеба или то, что сама Палаха попросит. Назвать её старой неопрятной женщиной язык просто не поворачивался. Столько у неё было всякой одежды, обуви и других вещей. Палахе Молчухе нужен был такой вид, чтобы увидев её любой человек непременно постарался отвернуться от неё и быстрее уйти с того места, где с ней встретился. Не местных жителей её жизнь не интересовала, а потому к её избушке кроме охотников, мало кто ходил - отпугивало слово колдунья.  Местные чужим казали:
-   Туда нельзя! Пойдёшь - после всю оставшуюся жизнь каяться будешь!
Мужики, на то они и мужики. Им сам чёрт не страшен, если надо было выпить. А где можно было взять крепкий самогон - у Палахи. Станичанский купец в своей лавке такой крепкий не продавал - жадничал. Ух и жадина был - разбавлял всё что мог!
Соберутся, бывало, мужики вечерком близ колодца - сидят, выпивают. Пьют с одной глиняной крынки по очереди, после первого закусывать не спешат - занюхивают «локтевым суставом», а то и водичкой с колодца запивают. После второй крынки уже кидают на пальцах - отсылают проигравшего огурчиков с погреба принести. Сидят потом хрустят теми огурчиками и сплетничают.
-   Вот Палаха ведьма: - «спотыкач» гонит крепкий - видно сам дьявол ей помогает. Бывало, напивались мужики до поросячьего визга и там где пили там и спать укладывались.
 
               
                ***

    До той поры, когда запасные полки царя Петра осваивались в округе Лысой горы, она была по-крыта лесом. У подножия двухсотметровой возвышенности протекает небольшая речушка Ворсклица, берега коей заросли непроходимой стеной камыша,  тальника и аира. Наверху самой горы в окружении  деревьев находится небольшое плато. Его восточная часть заканчивается кру-тым склоном. Но не обрывом.  Он от самого берега реки и до верха зарос осиной и акацией, а на его краю находится покрытая шелковистой травой поляна. Это место знаменито тем, что отсюда можно видеть окрест лежащую местность с востока на юг и далее на запад. Западная часть плато имеет продолжение в виде всхолмленных возвышений пересекающихся глубокими оврагами и сплошь покрыта лесом. Северная часть плато те же холмистые возвышенности покрытые лесом. Вдоль их подножия основалось поселение Станичное. А ещё чуть дальше - на северо восток - в урочище Любин Яр возле лесного пруда стоит хата лесника Рошина. В ней живут герои нашего приключенческого повествования Иван Петрович и его дочь Любаша. Но я поторопился и не сообщил о том, что речушка берёт своё начало где-то там, на северо востоке и течёт рядом с грядой всхолмленных возвышенностей на запад, часто удаляясь от них, а затем снова приближаясь. Вот на расстоянии этих удалений, по левому берегу расположились поселения и хутора по две три хаты. С Лысой горы хорошо виден хутор Корчеватое, ближе хутор Широкий Берег. За их левадами, в болотистой развилке речки Ворсклицы  живёт Палаха Молчуха, ещё одна героиня нашего приключенческого повествования. А если посмотреть с Лысой горы на юго-восток, то можно увидеть хутор Шурово. На южной стороне хутор Пенье. Они самые ближние хутора, что отстоят от Лысой горы и отличаются друг от друга разве, что их расположением по отношению к реке. Но это так будет казаться стороннему наблюдателю. В полнолуние, когда к Лысой горе на колдовские сборы спешит нечистая сила - они служат ей указателями на пути к подземному царству Флешки Чухова.
               
                ****
   
Городок крепость Вольный трудно назвать было крепостью по той причине, что его построили не на возвышении, когда-то являвшимся правым берегом реки Ворскла, а под ним. Изрезанная оврагами холмистая возвышенность тянулась с востока на юг и отстояла в ту пору уже в версте от реки. Обнесённый частоколом городок стоял в долине реки и скорее был заставой, чем крепостью. Но его так любовно назвали солдаты, кои стояли там дозором до прихода резервных полков царя Петра.
В последние дни сенокоса мне довелось ежедневно бывать на лугу возле реки Ворскла. Верхом на коне я объезжал угодья - смотрел, как солдаты городка крепости Вольный вывозили сено с луга поближе к конюшням и там его скирдовали. Каждый раз проезжая по берегу реки я, если видел рыбака, останавливал возле него коня, спрашивал:
-   Что нынче ловится?
-   Вот гляди, щучку поймал! - Отвечал он. -  Окуньков пяток да плотвы десяток…
-   А язь, линь ловится?
-   На нашей реке пока нет! На Ворсклице уже пошёл -  кажут рыбаки!
Я вспомнил лесника Рошина. Он же мне казал, что в пору окончания сенокоса под Лысой горой будет ловиться язь, линь. Вспомнил и то, что он приглашал ехать сначала к нему в лесничество, а оттуда уже вместе к Лысой горе.
С городка крепости Вольный я выехал верхом на коне задолго до наступления рассвета. Ночь была тёплая. Ещё с вечера на чистое небо взошла полная луна, и ехать по дороге освещённой желтоватым светом было в удовольствие.  Отпустив повод уздечки, я полностью доверился Чубуку. Он шёл умеренным шагом на гору, а я сидел в седле - вспоминал последнюю поездку к лесному пруду - как гостил у лесника Рошина и, конечно же, вспоминал ласковые взгляды Любаши.
Мы с Чубуком уже поднялись на возвышенность, когда у развилки трёх  дорог мой конь остановился. Одна дорога сворачивала налево к ветряной мельнице моего родного дяди Павла, другая направо к ветряной мельнице моего родного деда Александра и третья прямая  дорога шла по лесной просеке прямо в поселение Станичное. Её прорубили солдаты. После прихода к городку крепости Вольный солдат царя Петра - тутошняя округа оё ёй как изменилась. Лес рубили поначалу возле жилых лагерей и вдоль русла рек Ворскла и её притока Ворсклицы. После вырубили и казённый лес и строевой, что Ахтырским боярам принадлежал в междуречье.
-   Чубук! Чё стоим? Ты забыл, по какой дороге нам ехать надо? Конь в ответ лишь всхрапнул и поскрёб копытом землю. Я посмотрел по сторонам, ища причину остановки моего коня и увидел, что  на ветряной мельнице деда Александра вертятся крылья.
-  Ну и чудеса! - молвил я вслух.- Ветра нет, а мельница работает! - Чубук, коли ты, как и я жаждешь глянуть на чудеса - тады трогай в ту сторону. И надо же - послушное животное пошло в сторону ветряной мельницы деда Александра. Возле хаты деда остановились. В маленьких слюдяных окошках темно и тихо. Я постучал в раму и в ответ услышал:
-   Дня не хватает, так ночью тревожите!
-   Деда, это я Мокей!
-   Ты-то чё в такую рань припёрся!
-   Деда выйди, глянь на свой ветряк!
В ответ молчание, потом щелкнул засов и на пороге в одном исподнем появился хозяин хаты. Меня увидел, спросил:
-   Што там с ветряком, Мокей?
-   Деда, выйди за хату и сам глянь!
-   Ну, ты Мокей и шебутной! Там же твой родной дядя Иван сторожит нынче! Он мужик крепкий, любого вора заломает!
-   Может и заломает, но так быстро крутить крылья не сможет!
Дед, когда увидел, как крутятся крылья у его ветряка - оё ёй, как ругнулся и побежал в хату будить сыновей. Из хаты уже выбежали втроём: дед, дядя Мишка и дядя Митька - по ходу повыдёргивали из плетня колья и побежали к ветряку. Я привязал коня Чубука возле хаты и побежал догонять родственников. При свете луны хорошо было видно, как они вбежали в подклети мельницы. Дверь за ними закрылась - и наступила тишина. Ни их крика, ни громкого шума не было слышно.
-   «Што то тут не то…!» - пронеслось в моём сознании. Я хоть и был человек не робкого десятка, но маленько сдрейфил. Подошёл к двери осторожно и, чувствуя, как мурашки бегают по спине - потянул ручку двери на себя. Дверь не открылась. Пока я мыслил, что делать дальше - крылья мельницы замедлили вращение, жернова перестали тереть зерно и за дверью я услышал:
-   «Чузя, муку смололи?»
-   «Смололи ваша низость!»
-   «Тады чё медлишь! -  кидай рабам чувалы на спину и тенью бегите с мельницы под Лысую гору. Завтра в полнолуние на верху Лысой горы я собираю шабаш. После шабаша ты Чузя будешь блинами паломников кормить!»
-   «Ваша низость, а с мельниками, как быть? Они же всё видели!»
-   «Чузя делай, што я табе сказал! А с мельниками я сам…!»
Возле развилки у трёх дорог Чубук стучал копытом о землю. Он всегда так делал, коли я задумывался или начинал дремать.
-   Ладно, ладно тебе стучать Чубук! - Я ж тебе доверился - повод уздечки отпустил, а ты словно первый раз тут идёшь - остановился. - Беги прямо в лесничество! Нам же к восходу солнца надо на пруд прискакать! Ты возле пруда сочной травки пощиплешь, а я на удочках леску размотаю, да в воду заброшу.
Вот такой длинной речью я загладил свою вину перед Чубуком, легонько стегнул его ремешком от уздечки по боку, и мы галопом помчались к заветной цели - в лесничество. К пруду подъехали на восходе солнца. Чубука я оставил пастись на лугу - сам поспешил к воде и  закинул удочки - стал ждать, когда клюнет первый карась.
Утро выдалось тихое, светлое. На восходе, за лесом солнце уже встало, белым светом лучей просвечивало лес, рассеивало сумрак в распадке яра. На дворе лесника Рошина запел петух, замычала корова, стукнула калитка, но кто вышел из неё, видно не было. Высокие, камышовые заросли стеной, стоявшие у берега закрывали собой двор.
На чистой водной глади задёргались поплавки. Вот он миг рыбацкого счастья. Глядя, как от них маленькими кругами расходятся волны -  забываешь, где находишься. По сторонам смотреть уже некогда. - Нынче пришлось отвлечься. За спиной нежданно женский голос, молвил:
-   Здрасте мил человек! Вас Мокей Александрович звать, величать?
Я повернулся на голос: увидел женщину лет сорока - она гнала корову на луг - ответил на приветствие:
-   Коли не шутите и вы здравствуйте! И звать и величать меня Мокей Александрович - вы угадали!
-   А меня по имени и по батюшке Фёклой Петровной зовут! - ответила женщина. - Я тут у Рошиных домоседую. Любушка в деревню к бабушке погостить отпросилась, а Иван брат мой - вас дожидаясь - меня из деревни в лесничество заранее и позвал. На хозяйстве управляться. С рассветом он ушел на обход леса. Вам  Мокей Александрович велел передать: коли, вы на пруду появитесь, - ждать его нынче после полудня.
-   Сказала и, не дожидаясь ответа, погнала корову дальше - на луг. Я глядя на уходящий под воду поплавок сделал подсечку, вытащил на берег большого бронзового карася и, радуясь улову - крикнул ей вслед:
-   Я непременно дождусь вашего брата, Фёкла Петровна! - И стал поправлять наживку на крючке.  День выдался ясный солнечный. С рассвета было безветренно, и притихший лес сочной зеленью листвы чётко отражался возле береговой кромки воды, где не росли камыши. Ближе к полудню посвежело.  Из  яра потянуло сквознячком. По воде пробежала рябь, запрыгали поплавки, зашелестели листья на камышах, и как отрезало. Карась перестал клевать. Я оставил удочки в покое, размялся: - помахал руками, поприседал, потом  расстелил плащ накидку на траву, прилёг отдохнуть - и уснул.      
А проснулся от лёгкой встряски. Открыл глаза и увидел возле себя сидевшего на корточках лесника Ивана Петровича.
Здорово служивый! Рыба не ловится, так отоспаться решил? - молвил он. Я пожал протянутую руку, ответил:
-   Решил всё сразу! И рыбы наловил, и выспался, тебя Иван Петрович дожидаясь!
-   Это хорошо Мокей Александрович, что ты выспался! Ночью под Лысой горой  за удочками приглянешь, а я прикорну малость!  А сейчас подымайся - пойдём ко мне в хату - отобедаем да и поедем под Лысую гору линей и язей ловить!
Вошли во двор. Звеня цепью, из будки вылез пёс.  Для порядка пару раз гавкнул, подошёл к хозяину и лизнул руку. Иван Петрович глядя ему в глаза сказал:
-   Еша, это наш человек!
Пёс отошёл к будке, лёг на землю, положил голову на лапы и стал смотреть на меня. 
Фёкла Петровна встречала нас у порога дома - хвалила собаку:
-   Ешку не бойтесь! Он у нас смирный! Так вы Мокей Александрович заходите в хату!
-   Смирный! - Коли хозяева во дворе, а нет хозяев, так и штаны с чужого снимет! -   Молвил Иван Петрович и стал мыть руки под рукомойником, что стоял у порога. Я отдал холщовый мешок в руки Фёкле Петровне, а она, принимая тяжесть улова в обе руки мешок не удержала - опустила на землю - душевно вскрикнула: 
-   Вот это улов так улов! С вашего позволения я этих карасиков в сметанке приготовлю!
-   Готовьте Фёкла Петровна! - ответил я - взял из рук Ивана Петровича мыло хорошо вымыл пропахшие рыбой руки и вслед за хозяином зашёл в горницу. Сели за стол - обменялись новостями и повели  разговор о рыбалке под Лысой горой.
А тут и Фёкла Петровна подсуетилась: - принесла хлеб, глиняный горшок и в такие же миски налила свежий сваренный борщ - тоже села за стол, молвила:
-   И не страшно вам уто в полнолуние под Лысую гору ехать?  По нашему Станичному поселению слухи уж который день ходють, будто там людей чужих видели…
Иван Петрович взял в руки графин оплетённый лозой, разлил по точёным кубкам розового цвета напиток, молвил:
-   Фёкла, я так мыслю! Нынче хоть и стоит время лихое, но мы в своей округе хозяева и с Мокеем Александровичем должны знать, что там делают чужие люди. Не пойди мы нынче под Лысую гору - завтра я их могу встретить на обходе в лесу - он на дороге. Давайте лучше выпьем за хорошую погоду и удачную рыбалку!
Выпили. Стали кушать пахучий борщ и Фёкла вдруг спохватилась:
-   Ой!- да што - ж я сижу! Мне же рыбу надо готовить!
Быстренько, быстренько почерпала свой борщ и удалилась в другую комнату. Что она там делала -  мы не видели, но зато было слышно, как в русской печи трещали, горели дрова, и жарилась рыба. 
Борщ Фёкла Петровна сварила вкусный и мы вслед за ней быстро опорожнили миски. Иван Петрович наполнил кубки по второму разу - крикнул сестре в другую половину горницы:
-   Сестрица!- ты скоро там  рыбу зажаришь?
-   Та уже иду!- иду! - ответила Фёкла Петровна и, держа в обеих руках две большие сковороды с жареными карасями - подошла к столу, молвила:
-   Вот вам караси жареные на конопляном масле: - поставила одну сковороду на стол. - Ети подаю в сметане! - поставила и другую сковородку на стол.
Иван Петрович подал нам кубки, наполненные рябиновой настойкой, молвил:
-   Под такую закусь не грех и по второму кубку выпить!      
-   Мы с Фёклой Петровной согласились, выпили и стали есть рыбу. Караси в сметане оказались то, что надо. Я не сдержался, похвалил:
-   Вот это рыба так рыба! Впервые ем жареных карасей в сметане Фёкла Петровна! За что и благодарствую вам!
-   Для нас с братом Иваном караси в сметане обычная еда! - а вы ешьте, ешьте не смущайтесь!
И я, и она, с братом осторожно обгладывая косточки ели рыбу и вели разговор. Под конец трапезы Фёкла Петровна принесла из погреба покрытый капельками росы кувшин киселя, сваренного из лесной земляники. Осторожно разлила его по глиняным крынкам, молвила:
Берите крынки, и пейте сей напиток прохладу и силу в себе таящий! А коли понравится, так и с собой в дорогу возьмёте!
Напиток оправдал себя. Мы с удовольствием опорожнили свои крынки: - сказали спасибо Фёкле Петровне и вышли из-за стола довольно таки сытые. Фёкла Петровна принялась убирать со стола, а мы стали собираться в дорогу. Сначала сходили на луг за лошадками - Маришкой и Чубуком. После полудня солнце пекло немилосердно. Наши сытые лошадки спрятались под развесистой вербой - стояли, отмахиваясь длинными хвостами от надоедливых мух. Мы одели им на головы уздечки, и повели ко двору. Проходя по берегу пруда там, где деревья нависали над водой, лошадок напоили прохладной водичкой. Во дворе оседлали их, к сёдлам привязали удочки, сетки - подхватки, провизию, сели сами в сёдла и верхом выехали со двора. Фёкла Петровна отвязала с цепи пса Ешку, вышла с ним за ворота - пожелала нам: - «ни хвоста вам, ни чешуи» Мы ответили ей - «к чёрту» - тронули лошадей и поехали по дороге, ведущей в поселение Станичное.

               
                *****

Флегонт Чухов родился о ё ёй как давно и среди нечистой силы был прозван, как Флешка Чухон. Где он родился, и кто были его отец и мать, тайные бумаги моего деда поведают вам чуть попозже, а пока читайте:
Чухон стоял в центре круга и глядел в восходящую сторону света. Два тёмных силуэта подошли к нему сзади, сняли с плеч длинную накидку и отступили на шаг назад. И сразу с тела Чухона покрытого шерстью, начали соскакивать с треском и вонзаться в землю тонкие зеленоватые змейки молнии. А глаза вспыхнули красным светом. Таинственное свечение в темноте  позднего вечера вырисовало образ странного создания. Те два силуэта, что стояли в шаге от Чухона - казались рослыми, но были на две головы ниже его. Образы не видно - скрывает темень.
На восходящей стороне стало светлеть. Там из-за края горизонта всходила большая луна. Она поднималась выше и выше серебристо жёлтым светом освещала восточную часть Лысой горы. Видимость поляны улучшалась, чётче обозначились два круга, в которых стояли спиной к центру тёмные фигуры схожие на силуэты людей. Два круга на удалении пяти шагов один от другого, а в средине: - стоял он - Чухон, а за ним те - две фигуры.
Полночь. Полная луна на небе.  Наверху Лысой горы тихо ни ветерка, ни шелеста листьев и хорошая видимость. Все, кто стоит на поляне - ждут и молчат. Лишь двое - они стоят поодаль от поля-ны: - ведут разговор:
-   Как я тут оказалась?
-   Ты пришла шюда по зову Шухона!
Молвила в ответ женщина очень нам знакомая по произношению слов.
-   Шмотри Любаша! - вона он у шамом шентре круга штоит! Той вышокий и ешть Шухон!
-   Палаха! - Мне не зачем всё это видеть!
Неожиданно громко выкрикнула Любаша. И возможно им повезло. Вместе с криком Любаши на поляне раздался жуткий свист и заглушил её слова. До этой поры молча стоявший Чухон поднял правую ногу. Потом согнул её в колене, а над ней вытянул руку с растопыренными пальцами. И по этому знаку началось: - стоящие в обоих кругах тёмные фигуры просто взревели. Взявшись за руки, и не поворачиваясь к Чухону передом, в первом кругу стоявшие начали раскачиваться вправо, влево. Во втором кругу влево, вправо. И оба круга пошли - первый круг вправо, второй круг влево.
Быстрее, быстрее, быстрее. Остановились, поменяли направление и опять пошли громко выкрикивая:
-   Чухон! Чухон! Чухон!
И потом - вы бы видели: - над поляной внезапно появилось большая стая летучих мышей. Два круга тёмных, безликих фигур вращающихся в разные стороны, летучие мыши, быстро мелькающие в лунном свете, существо больше схожее на зверя, чем на человека стоявшее в центре круга - создавали жуткое впечатление.
И опять послышался свист. Летучие мыши, как внезапно появились над поляной, так внезапно и исчезли. Тёмные фигуры в обоих кругах остановились, а затем и вовсе попадали на колени, опустили головы к земле и накрылись накидками. Наступила тишина - ненадолго.
-   Нечестивые!- Потрясая над головой руками - стал вещать свою речь Чухон. - Настала пора полнолуния, коли меня Флегонта Чухова, самого нечестивого повелителя надо унижать! - Поднимайтесь с колен: - водите хоровод, унижайте меня, подходите по одному, припадая к моим ногам, целуйте мои пятки - выказывайте преданность мне и нашему общему делу. 
Чёрная накидка от резких движений его рук распахивалась в стороны и тогда таинственные молнии срывались с его тела и вонзались в землю. Оба круга стали водить хоровод, наклоняясь то влево то вправо. И каждый раз, когда Чухон переставал молвить - раздавались возгласы:
-   Так Чухон! - Так ваша низость! - У тебя самый худший облик из всех правителей подземных царств! - Ты черствее последней замшелой корки хлеба! - Ты сын дьявола, а не человек! - Ты правитель тутошней округи. - Ты корёжишь души наивных людей! Ты гнёшь в бараний рог натуры непослушных табе людей!
А из обоих кругов к своему повелителю подходили по одной тёмной фигуре, падали на колени и целовали оголённые от шерсти пятки. Чухон принимал ритуал целования пяток, как преданность ему лично, и вещал:
-   Собрал я вас для того, что хочу подвести черту о проделанной вами работе. Среди вас присутствуют именитые ведьмы, глядя на проделки коих обхохочешься: - Учудили, так учудили! Заблудших в болотных топях каторжников беглецов вынесли на своих плечах на край леса. Ну и чё!? Хто вам поверил и сюда пришёл!? Мине Чузя об етом коли поведал - так я сразу в осадок выпал от смеха. Посмеялся, посмеялся и велел ему тех отверженных людей найти и под начало моих косорылых прислужников поставить. Теперь оны копают ниши и ходы в моём подземном царстве.  А колдуньи! - по старинке на мухоморах своё зелье настаиваете!? - Люди вами заманутые иде? Оны в кругу стоят? - чи по нужде в нужнике сидят! Наговорщицы! - вы преуспели!  Заманили в наш круг много людей: - оговорили их соседей, приятелей, знакомых.  Их тут нет! -  но оны в нужную пору нам всегда пригодятся и сотворят свои чёрные дела….  Знахари! - ваша мазь с запахом ландышей - рук ваших творение - наилучшая! Один раз такую мазь достаточно женщине понюхать, прикоснуться к ней пальчиком и нанести на личико и она оказывается заманутой в наш круг. И кажу  последние слова нечестивцам ясновидящим! Заманивать людей в наш круг ясновидением особое ремесло, и вы его плохо освоили! На стук в дверь не спрашивают - кто там!?
До первых проблесков зари наставлял своих нечестивых поклонников Чухон. И каждый из них приложился губами к оголённым пяткам своего повелителя и согласился с тем, что он им говорил. Ну а как же Любаша! Она находилась на Лысой горе и не могла нарушить ритуал хоть и не находилась в кругу веселящихся тёмных фигур. Рядом с ней стояла Палаха Молчуха и наставляла:
-   Пришла твоя пора - иди! -  молвила она Любаше. - Иди и не шмей ошлушаться! - инаше пришлушники Шухона уморят тебя болезнями. И она околдованная словами Палахи Молчухи пошла, преклонить колени пред стоящим в центре круга будущим её повелителем, Флегонтом Чуховым. Уже находилась в шагах пяти от него, когда услышала крики Мокея Александровича:
-   Любаша вернись! Вернись!  Любаша я тебе сейчас помогу! - кричал Мокей Александрович. Он оставил спящего Ивана Петровича на берегу реки возле лошадей и удочек - поднялся в самую пору наверх Лысой горы и быстрым шагом поспешил к Любаше, надеясь увести её с шабаша. Чухон поднял вверх руку - остановил всех: - тёмные фигуры водившие хоровод, Любашу идущую преклонить колени и поцеловать пятки Чухону и Мокея Александровича тоже,  молвил:
-   Мине интересно знать, как вы етой девушке поможете, служивый!
-   Мокей Александрович не ответил, как укапанный в землю остановился и замер обездвиженный силой воли дьявола.
-   Тоже мне защитник! - насмешливо и громко молвил Чухон и позвал:
-   Чузя, отведи служивого человека к реке и посади его возле удочек! Да гляди мине, пальцем его не тронь! Понял!
-   Понял! - ответил Чузя - взял Мокея Александровича под руку и повел с поляны. Чухон поглядел им вслед - опять позвал:
-   Эй, слуги мои угодливые, покажитесь передо мною - дело есть!
И слуги появились - ответили: - тута мы наш повелитель!  Он во всеуслышание им молвил:
 -  Отведите ету девушку к её жилью - в лесничество! И ни волоска с её головы, чтоб не упало! И чтоб не уморилась в дороге…. А табе Палаха Молчуха, и всем в круге стоящим, кажу в последний раз: - Людей честных, работящих, как лесник Рощин, дочь его Любаша, служивый Мокей, как его родичи, живущие и работающие на ветряных мельницах  и других  таких же, как они в наш круг не сманивать. Не сумеете разбираться в людях - никого миловать не буду - рабами станете!  Я всё сказал! - веселитесь теперь!
До первых петухов водили хоровод ведьмы, колдуньи и колдуны, наговорщицы и словоблуды, знахари, ясновидящие и прочие нечестивые тёмные фигуры. Возможно, они не хотели таковыми быть, но, однажды не удержав язык за зубами, наговорили во хмелю нехороших слов на соседей,  завидовали трудолюбивым людям, клеветали на них, были у власти и воровали, воровали  и попали в сети косорылых слуг Флегонта Чухова. И до последних дней, коли будет гореть свеча их жизни, они будут сманивать слабовольных людей в свой круг, а после, когда свеча их жизни угаснет - душа их не улетит в светлый мир для успокоения, а уйдёт в тёмный мир. Тёмная, прошлая -  будет неприкаянно метаться по подземельям тёмных царств, вымаливая у верховных дьяволов росточек жизни для обновления.