Жулька

               
  Её подарил папе охотник, когда мы с ней обе были ещё в щенячьем  возрасте. Забавная, длинноухая, с  голеньким пузиком, она стала самой любимой моей игрушкой. Живая, весёлая, озорная-- ну вся в меня!  И имя ей придумали, Жулька. Ох и доставалось же нам обеим от мамы, когда мы  с ней устраивали в доме ералаш. Ей  сделали из старого одеяла подстилку в передней.  А она, как только я укладывалась в постель, всё норовила пробраться ко мне  под  одеяло, думая, что там её не найдут. Но мама, безоговорочно,  извлекала маленькую хитрюгу  за холку и, ощутимо шлёпнув по толстенькому заду (а заодно и меня), водворяла её на место.
    Выгуливали Жульку  папа или мой старший брат.  Им она подчинялась беспрекословно. Оба были для неё авторитетами, хотя никогда пальцем её не трогали. Папе достаточно было строго взглянуть и тихо  сказать:  "Жулька, нельзя". Тут же прекращались все шалости. Она чинно усаживалась и устремляла преданный взор на папу.  Маму побаивалась и при ней  вела себя "тише воды, ниже травы". Володе приходилось  командовать окриком, но его приказания исполняла с особым удовольствием, хотя и не с первого раза, пытаясь заигрывать с ним. Ведь ни с кем  не удавалось так побегать и попрыгать, погоняться за мячом, поплавать и  покувыркаться на траве. А со мной можно было не церемониться.  Я для неё была такой же игрушкой, как она для меня. Зато терпела от меня всё, иногда   беззлобно рыча и покусывая  мою руку, если я  неловко больно тянула её за шерстку, за ухо или за хвостик.

   Однажды в воскресение  мы всей семьёй  собрались на дневной сеанс в кино.  Жульку, чтобы она без нас ничего не натворила, привязали  к ножке моей кровати за ошейник длинным поводком в  нашей  маленькой  детской.
 Вернувшись, увидели  такое, от чего мама села на стул и заплакала. Всё, до чего  Жулька могла дотянуться, было сорвано, порвано,  сброшено на пол, измято и  погрызено.  С кроватей, моей и брата, были стянуты накрахмаленные  покрывала и накидки вместе с одеялами и подушками. Карниз с порванной тюлевой шторой  на одном гвозде  болтался поперёк окна. Жулька смогла дотянуться даже до
этажерки с Володиными учебниками.  Несколько  изорванных в клочья книг      разбросаны  по полу.  Сама Жулька, услышав,  что  мы вернулись, соскочила с моей кровати, где, вдоволь натрудившись, сладко спала,  и приветствовала нас радостным лаем. Но, взглянув на папино лицо, почувствовала, что что-то  не так, уселась с виноватым видом, и её щенячьи глаза  выражали такую искреннюю  преданность, что, хотя и заслуживала самого сурового наказания, ни у кого не хватило духу поднять на неё руку и задать проказнице трёпку.  Только Володя,  увидев свои  книги, воскликнул: "Жулька! Что же ты натворила!"
   Но ведь сами виноваты,  нужно было думать, что ребёнок впервые остаётся один. Папа отвязал поводок, на руках отнёс её на матрасик и строго велел с него не сходить. Таким наказанием ограничились. А Жулька чувствовала  по отношению к ней, что в чём-то провинилась, покорно  легла, положив голову на передние лапки, и грустными глазами наблюдала  из своего угла,  как  Володя и папа приводили в порядок  детскую.  Мама же,  в отчаянии,  махнув рукой на всё изорванное, измятое и испачканное,  ушла на кухню  готовить   ужин. Мне папа запретил подходить и разговаривать с Жулькой. Я сидела в гостиной и сочувствовала ей издали, через открытую дверь.

   Мы с Володей росли, и Жулька стала совсем взрослой  красавицей, с белой в чёрных подпалинах,  длинной, волнистой  шерстью. Мы переехали на новую квартиру в доме, до революции принадлежавшем попу. Дом  одноэтажный, на высоком  цоколе. Под ним  был большой, глубокий подвал,  у входа в который, перед лестницей, ведущей вниз, в отгороженной каморке и поселили Жульку. Папа охотником не был, поэтому, хоть она и охотничьей породы, содержали её как простую дворнягу, разрешая  бегать, где хотела.
  Дом -- в тупиковом  переулке, на  высоком берегу маленькой, мелководной  речушки. Крутой  спуск  к ней   засажен фруктовыми деревьями и ягодными  кустарниками. Детвора с утра до вечера плескалась в реке. В этом принимали участие и наши четвероногие друзья. 
 Все игры устраивали прямо на проезжей части дороги. Машины по нашему переулку не ездили. Детям и собакам  жилось очень вольготно. Жители домов во дворах сажали огороды, а в сараях держали кур. Мы тоже  обзавелись крылатой живностью. Жулька добровольно, по своему собачьему инстинкту, приняла на себя обязанности  охранницы. Когда мама выносила курам корм, к нашим  иногда пристраивалась и    соседская. Жулька, притаившись неподалеку за кустом, зорко следила, чтобы чужие куры не приближались к кормушке. Как только  какая-нибудь бедолага позволяла себе такую наглость, стремительно выскакивала из засады,  хватала чужачку за загривок, делала несколько резких рывков туда-сюда  головой, и куриное туловище  отлетало в сторону, а голова оставалась в собачьих зубах Отбросив голову, Жулька с победоносным  видом приносила  тушку  птицы и клала к маминым ногам.  Маме приходилось  с извинениями нести  хозяйке вместо  убиенной нашу курицу. А у нас в этот день  к  обеду  бывал  очередной неприятный разговор  мамы с папой о том, что собаку надо отдать, и куриный бульон.
 
 В зимнюю морозную пору не редко можно было увидеть странную картинку.  Бегут по улице на четырёх мохнатых лапах торчащие вперёд штанинами, как огромные рога,  замороженные растопыренные мужские кальсоны или женские трико.  Ну не  выносила наша Жулька вывешенных на всеобщее обозрение предметов нижнего белья. Как ей удавалось стащить их с верёвки и удерживать ледяные в зубах перед собой, не волоча по земле, ведала только она. И опять дома разговор, уже со слезами, потому что мама не знала, кому относить эти вещи. 
Но держать собаку на привязи! Такого издевательства  в нашем доме допустить не могли, и всё оставалось по-прежнему  до тех пор, пока  Жулька  ни осчастливила нас шестёркой прелестных щенков. Крошечные, слепые, беспомощные копошились они в  картонной коробке. Опросили всех соседей, но щенки никому не потребовались. Что с этим  выводком делать?

  В  воскресный день папа куда-то  уезжал. А через несколько дней к нам во двор вкатила конная телега. Зачем она приехала, я не знала.
Нашу Жульку вместе со щенками  увезли в завязанном  мешке. Родители постарались, чтобы  я не увидела, как её увозили.  Про мешок узнала потом,  много позже. Вот как это было.
   Я и Володя, мы очень  горевали  и скучали  без нашей Жульки. Прошло лето, потом зима.  В одно тёплое весеннее воскресное утро  мы всей семьёй сидели во дворе  под цветущей старой грушей  за накрытым к завтраку  столом. Вдруг наше внимание привлекло нечто вползающее под ворота и ползком приближающееся к столу. Это была собака. На полпути она легла, прижав  голову к земле и глядя на нас виноватыми, слезящимися глазами.
  --Да это  Жулька! --закричал Володя. Собака, не поднимаясь, завиляла хвостом. Мы вскочили со своих мест.
 Жулька! Жулька!
 Что здесь началось! Бедная псина, увидев, что её узнали, не гонят, не сердятся, вскочила на ноги, бросилась к нам, подпрыгивала, норовясь дотянуться  и каждого лизнуть в лицо.
 Радости её и нашей не было границ."Жулька! Жулька!" --кричали мы, не веря своим глазам. Она бегала вокруг стола, подбегая к каждому из нас, прижималась всем туловищем, заглядывала в глаза, лизала руки  и  вдруг, как подкошенная, тяжело дыша, свалилась в изнеможении на траву.
  Узнать её действительно было трудно Вся в грязи, в клочьях  ободранной  шерсти на впалых боках с торчащими рёбрами. Кожа, да кости.  Лапы в крови, избиты.  На шее обрывок металлического провода. Мы дивились, как удалось ей его оборвать? И как найти дорогу? Ведь её со щенками  увез папин знакомый лесник за сотню  километров, в соседнюю область, в завязанном мешке. Сколько времени  и сколько километров пробежала она в поисках дороги к дому?

   Жулька осталась у нас. Откормили, залечили её израненные лапы.  Не стали  никому отдавать и никуда увозить.
Мы все были счастливы и не расстались бы с ней никогда, если бы   не пришлось нам ехать в Литву (тогда она  ещё была "заграницей"), куда был направлен папа, служивший в одной из частей  ограниченного контингента Советских войск. Мы ехали по заграничным паспортам.  О том, чтобы  везти с собой  собаку, не могло быть речи.
 Уезжая, договорились с занимавшими после нас квартиру новыми жильцами, что они оставят Жульку себе.
  Когда пришла за нами машина, чтобы ехать на вокзал, Жульку заперли наверху,  в одной из комнат. 
 А потом, уже в Литве, получили мы письмо от  друзей, провожавших нас на  вокзале.
  "Когда ваш поезд тронулся,--писали они,-- и уже был виден только его  последний вагон, на перрон вдруг вбежала Жулька. Она  прорывалась между толпившимися людьми.  Беспокойно вглядывалась в лица, озиралась по сторонам. Уткнувшись носом в землю, сделала бегом несколько кругов по перрону. Мы  кричали, звали её, но она  ни  на кого не обращала внимания. Пытались поймать, но  вдруг она  соскочила на рельсы и бросилась бежать по шпалам вслед за поездом. 
Новые жильцы, у которых вы  оставили  Жульку, при встрече рассказали  нам, что  окно в комнате, где её заперли, не закрыли. Оно было высоко над землёй, думали, что собака не сумеет выпрыгнуть. А Жулька сумела. Больше в городе её никто не видел."

   Как сложилась её судьба? Нашла ли пристанище  где-нибудь у сердобольных людей?
 Мы все очень тяжело пережили это известие. 

2018