28 сентября 1749 года во Франкфурте на Майне родился великий поэт – Иоганн Вольфганг Гёте. А 4 февраля 1804 года в Лобниц в Саску родилась Ульрика фон Левитцов, не знаменитая личность, но тем не менее достойная представительница чешско-немецкой аристократии,которую обессмертил великий поэт.
Что же связывает два этих имени?
Если очень кратко – в августе 1821 года, приехав в Марианске Лазне (Мариенбад), Гёте познакомился с 19-летней баронессой Ульрикой фон Леветцов. Отеческое участие, с которым относился к девушке маститый поэт, перешагнувший уже рубеж 70-летия, очень скоро переросло в несчастную любовь. Он просил руки возлюбленной, но получил отказ. Чувство печали, обуревавшее Гёте, нашло своё выражение в «Мариенбадской эллегии», созданной в 1823 году. После этого Поэт больше никогда не приезжал в Чехию.
А всё началось в далёком 1810 году, кода во время пребывания Гёте в чешских Теплицах, он знакомится с Амалией фон Левитцов – матерью шестилетней Ульрики. По Европе маршируют наполеоновские полки, перекраиваются границы, вершатся судьбы народов... Только в 1812 Гёте приезжает в Теплице и на следующий год вновь появляется в семье фон Левитцов. Потом пять лет перерыва. И лишь в 1818 году Гёте опять посещает Карлсбадский край.
Знакомство с Амалией было не «шапошным» и, разумеется, он знал, что мать Амалии и, следовательно, бабушка Ульрики живёт в Марианских Лазнах, куда и едет Гёте в 1821 году. Именно там, в доме бабушки Ульрики, Гёте встретил свою старую знакомую Амалию фон Левитцов и её старшую дочь Ульрику. Овдовевшая мать и семнадцатилетняя дочь, которая в это время заканчивала учёбу во французском пансионе в Страсбурге, пробудили Иоганна от семилетней депресии, гнетущей его после смерти жены Кристины фон Гёте (Вильпиус). В своем дневнике он писал «...не чувствовал в себе и около себя ничего, кроме пустоты и спокойствия смерти...». Его одиночество углублялось – и этого не мог изменить даже тот факт, что с ним в доме жил сын Август с любимой снохой Орттилией.
Я держу в руках «Воспоминания о Гёте» - это страницы лукавства стареющей девы, Ульрики. Её «Воспоминания...», написанные в старости, по просьбам любопытных германистов, опровергаются её же письмами, которые в 1824 и 1827 году она написала ко дню рождения Гёте, вспоминая проведённый вместе с ним день 28 августа 1823года: «... тайно рада, - звучит дополнение к письму от 1824 года,- год назад мы имели честь провести с Вами почти целый день на Локте, сегодня всё по-другому, но не лучше, так как нам не хватает счастья быть в Вашем обществе, и поэтому мы можем сказать, что чувствуем в этот день, который нам и всему миру подарил Вас. Желаем Вам от всего сердца счастья и спокойствия и вдалеке вспоминайте иногда о своей верной подруге Ульрике».
В 1827 году Ульрика уверяет, что в день рождения Гёте она выпьет за его здоровье: «Ваша дочка присоединяется к матери со своими пожеланиями всего наилучшего для Вас и пьет из Вашего бокала сегодня за Ваше здоровье.Ульрика».
Но «верная подруга» пьет из бокала Иоганна спустя четыре года, после того, как отказала Гёте, нанеся глубокую рану его пылкому сердцу.
И это заставляет нас заглянуть в предисторию драматического 1823 года. «Воспоминания» Ульрики повествуют о первой встрече с Гёте, которая произошла, как мы уже говорили, в Марианских Лазнях в доме её бабушки.
Ульрика пишет: «Бабушка меня позвала к себе и девушка мне сказала, там находится какой-то старый господин, который меня хочет видеть.... Когда я вошла в комнату, где также была и моя мать, она представила меня: «Это моя старшая дочь Ульрика.» Гёте меня взял за руку, с улыбкой на меня посмотрел и спросил меня, как мне нравятся Марианки. Последний год я провела в Страсбурге в французском пансионе, мне было только семнадцать лет, о Гёте я не знала вообще ничего, какой это известный человек и знаменитый поэт, поэтому я нисколько не стеснялась этого ласкового господина, не имела никакого стеснения, которое обычно при знакомствах с новыми людьми я испытывала».
Приятный старый господин, который был очарован обаянием молодой девушки, в скором времени стал звать её на совместные прогулки. Он приносил ей красивые цветы и шоколад... Несмотря на частые совместные прогулки отношение Гёте к Ульрике ни у кого, даже у матери, не вызывало подозрения. В нём видели пожилого мужчину, который по возрасту мог бы быть семнадцатилетней девушке не только дедушкой, но прадедушкой. И как-то забывалось, что Иоганн Гёте страстно любил всю свою долгую жизнь многих женщин.
Осенью 1897 года Ульрика рассказывает биографу Гёте Людвигу Стеттенгейм очаровательную историю лета 1823 года: «Гёте нравилось общаться со мной и нашим кругом молодых девушек. ...Он обучал нас светским играм.», которые подчас вызывали девичью стыдливость, так как касались интимности женского туалета и прочего в этом духе, «отчего, бывало, - продолжает рассказ Ульрика, - я краснела и не знала что сказать, а Гёте смеялся и разъяснял что и как надо».
У семидесятитрёхлетнего любителя светских игр опыт был богатейший. Назовём имена тех, кому посчастливилось войти в историю, прилепившись к «Великому», но человеку: Фридерика Брионова и Екатерина Шонкопфова, Анна Елизабет (Лили) фон Шонеманова (в замужестве – Тюркхейм) - это им юный Иоганн дарил «очень личную любовную лирику»; Шарлотта фон Стеин - это ей поэт посвятил «совершенно одухотворённую любовную лирику»; Христиана Вулпиусова - это ей он дарит «совершенно чувственные эротические вирши; Минка Херцлиебова и Беттина Брентано фон Арним - это им любовник Гёте дарит «сонеты эротического содержания», Шарлотта Буффова, Марианна Йюнгова (Марианна фон Виллемер в замужестве), Вильгельмина Герцлиебова, Сильвия фон Циегесар («свободная пани»)...
Я могу включить в этот далеко не полный перечень любовниц Гёте его родную сестру - Корнелию фон Гёте, которую брат любил не только братской любовью. В своей автобиографии он писал: «Должен чистосердечно признаться, что когда я подчас мучался фантазиями о её (Корнелии) особе... я был бесконечно счастлив». Там же Гёте признавался в «безмерной ревности» и когда Корнелия вышла замуж, ревность также терзала его, о чём он писал своей в то время пассии Лотте: «... имел я тайность с сестрой.... и если бы не был братом, непременно был бы другом». Замужество Корнелии оказалось несчастливым. Сестра прокляла брата. И видно, было за что...
А разве не он сломал жизнь четырнацатилетней Фрилерике Брионовой? Эту юную красавицу, дочь священника, которой он пел о любви, величал «Звездою», он же предал позору и отрёкся, обвинив её во всех смертных грехах...
Вёл ли Гёте себя «целомудренно» с Шарлотой Кестнеровой, молодой женой его друга? Да нет же! Во время частых командировок мужа Шарлотта с Гёте прекрасно проводят время как в райских окрестностях имения, так и в будуаре супругов Кестнеров.
Похождениям Гёте нет конца, но нас интересует отношения с Ульрикой фон Левитцов. Если летом 1821 года Ульрика в Мариаских Лазнях находилась с овдовевшей матерью, то на следующий год с Гёте встретилась вся семья Левитцов, то есть мать с тремя дочерьми Ульрикой, Бертой, и Амелией, бабушкой и дедушкой: «В то лето Гёте был ко мне очень ласков, при каждой возможности мне уделял знаки внимания,» - правдиво пишет Ульрика.
Шарлотта Шиллерова, Каролина фон Волзоген и Каролина фон Гумболд, «камрадки» Гёте, восхищены, что у Гёте «снова проявляется молодая сила в сердце» в связи с любовью к Ульрике.
Обратимся опять к дневнику Гёте, который даёт хронологию этого чешского лета – в августе 1823 года мать и дочь фон Левитцов уехали из Марианок в Карловы Вары, Гёте следовал за ними. Именно в это время у Ульрики и Гёте самые близкие отношения. 28 августа 1823 года в день рождения поэта Ульрика вместе с Иоганном «... имели счастье провести свидание на Локте (Локет)». Об этом она помнит и в 1827году «...сегодня всё по-другому, но не лучше, так как нам (ей и её матери-прим. автора) не хватает счастья быть с Вами... и вдалеке вспоминайте иногда о своей верной подруге Ульрике. Ваша Ульрика пъет из вашего бокала за ваше здоровье».
Далеко не последнюю роль в истории любви Ульрики и Иоганна играли, разумеется, и мать, и бабушка, и дедушка и конечно же, воевода Карл Август, « который был очень дружен с нами и относился к нам с большой приязнью.» и который взял на себя роль свата. Ульрика так описывает это предложение руки: «... и это был он, воевода Карл Август, кто сказал моим родственникам и мне, чтобы я вышла замуж за Гёте. Иоганн подтвердил это и часто это повторял, он сам мне описывал, как бы это выглядело, если бы я была первой дамой двора в Ваймаре. Моя мать твёрдо стояла на том, что не будет ни одну из своих дочерей уговаривать или заставлять выйти замуж. Со мной она об этом говорила и спросила, нравится ли мне Гёте и его предложение, на что я ей ответила, что если она этого желает, то я так сделаю. Она ответила: «Нет, дитя моё, ты ещё слишком молода для этого, но это предложение является честью.... Ты должна решить сама, можешь ли стать женой Гёте. Я сказала: «... если бы он был совсем одиноким, то тогда могла выйти за него замуж. Но у него есть сын, который женат и который живёт у него в доме, у него есть семья, а я не хочу занимать место девятнадцатилетней мачехи. Ему этого не надо, ему надо другое, а для меня уйти от матери, сестёр, дедушки с бабушкой было бы очень тяжело, я ещё вообще не хочу выходить замуж».
Было ли этим всё решено? Однозначно – нет! Гёте не получил окончательный ответ! И это подтверждается обращением к матери, госпоже фон Левитцов накануне нового 1824 года: «Передо мной стоит новый настенный календарь 1824 года, и все 12 месяцев выглядят так чисто. Неизвестно: который день откроется для меня в красный цвет, который в чёрный, всё так чисто, желания и надежды летают туда-сюда. Если бы они могли встретиться с Вашими. Только бы на пути их исполнения ничего! ничего! не стояло!... А если моя милая ... будет хотеть... потом всё будет проще. При этом я надеюсь, что она не отрицает, что приятно быть любимой, не смотря на то, что любовник может иногда казаться неприемлемым».
Именно в этот после дня рождения период, проведённый с Ульрикой в Локете, рождается «Мариенбадская Эллегия» - вершина любовной лирики Гёте, его лирического творчества. По свидетельству Вильгельма фон Гумболдт «...Ни одна буква «Элегии» не напоминает о старости». В «Эллегии» чувствуется снова пробуждённая радость жизни и любви, которую старый поэт после смерти своей жены считал для себя давно потерянной. Гёте дарит миру откровение:
«........ холодным скована покоем,
Скуднела кровь – без чувства, без влеченья,
Но вдруг могучим налетели роем
Мечты, надежды, замыслы, решенья
И я узнал в желаньях обновлённых,
Как жар любви животворит влюблённых.
А всё – она! Под бременем печали Изнемогал я, гас душой и телом.
Пред взором смутным призраки вставали,
Как в бездне ночи, в сердце опустелом.
Одно окно забрезжило зарёю,
И вот она – как солнце предо мною!»
Гёте никогда не терял свою веру в самоисцеляющую силу природы. Расход с Ульрикой Левитцов нанёс ему глубокую рану. Но надолго ли!?
Канцлер Фридрих фон Мюллер после своих разговорах с Гёте 24 октября 1823 года (вы только вдумайтесь – не прошло и двух месяцев после памятного для Ульрики дня рождения Гёте!) констатирует, что Гёте, казалось бы в разгар чувств к Ульрике, посвящает стихи «Эллегии»....пианистке Марие Шимановской!!!
Канцлер утверждает это после разговоров с Гёте, а не на голом месте. Выдумывать ему не зачем. Он сообщает художнице Юлии фон Эглоффштейн о симпатиях поэта к пианистке Шимановской следущее: «Видите, что чувства Гёте к Ульрике фон Левитцов не исключены и я прав, когда утверждаю, что на теперешнее его состояние не повлияло взаимоотношение с Ульрикой, а увеличилась потребность его души в понимании, благосклонности и сочувствии ... к Юлии».
В этом канцлер прав. Одиночество Гёте после смерти жены Христианы длилось уже семь лет и ему нужны были ласка и понимание. Эти чувства, которых ему не хватало в своём окружении, он перенёс на молоденькую Ульрику и тут же на Юлию. И как подтверждение мысли канцлера звучат слова Каролины фон Волзоген, адресованные Каролине фон Гумболдт: «Так же, как это было всегда, цена предмета заключается только в представлениях поэта, потому что на самом предмете нет ничего выдающегося». В данном случае это относится к Гёте и, разумеется, к несчастной Ульрике.
Да! Гёте получил удар по своему неуёмному мужскому самолюбию, получив отказ юной, уже не девочки, а девушки. Но что Иоганн предал Ульрику, я не сомневаюсь ни на секунду. Именно это предательство повергло девушку и она избрала путь своей предшественницы Фридерики Брионовой – осталась незамужней и умерла в возрасте девяносто пяти лет, как старая дева, принадлежащая к благотворительному заведению «Святого гроба».
Милая Ульрика! ...Мне не хочется даже представить тебя, как о тебе пишут: «И уже постаревшая, живя одиноко в поместье своего неродного отца вблизи чешских Теплиц и, (если можно верить германисту Августу Сауер), –«на слишком назойливых изыскателей она могла послать своих собак».
Другие источники говорят, что у тебя было очень доброе сердце и ты, сострадания ради, отдала его поэту – старцу просящему, а он, негодник, увлёкся польской пианисткой. Я понимаю – ты не смогла простить блудливому веймарскому министру измены и эта подлость наложила на жизнь твою печать особую – печаль и презрение к мужской половине рода человеческого.
С тобой, Ульрика, мне жаль расставаться, как и с Олей Мещерской – такой же жертвой как и ты, но только в России, о которой Иван Бунин писал:
«...Предо мной не плита, не распятье,
Предо мной белое платье и пылающий взор».
Она сердце своё отдала, а он её предал, это не вызывает у меня никакого сомнения.
Скажите, господа, какая ж нормальная женщина станет этим, пусть не похваляться, но рассказывать посторонним о самом интимном, самом таинственном в своей жизни? Именно поэтому в старости в своих письмах Ульрика редко вспоминала о Гёте.
Когда в 1899 году, в год её смерти, должен был праздноваться 150-летний юбилей Гёте, она написала Теодоре Рупперт, внучке своего отца от второго брака, раздражённо (казалось, как будто на краю душевных сил): «Ты наверное знаешь, милая Теодора, что 28 августа все сообщества Гёте и его почитатели отмечают его 150-летний день рождения и предполагают, что при этом должна быть я, потому что при посредничестве прессы моё имя вошло в известность».
Ульрике эта гласность совсем не нравилась. Душа её жила всю её долгую жизнь тайной Любовью юности, печалью, разочарованием и одиночеством. Она не хотела делиться тем, что принадлежало ей лично – своей Судьбою.
А что же Гёте на смертном одре думал и повествовал о себе?
«... – я сам собой утрачен,
Богов любимцем был я с детских лет,
Мне был ларец Пандоры предназначен,
Где много благ, но скрыто больше бед.
Я счастлив был, с прекрасной обручённый,
Отвергнут ею – гибну, обречённый»