ОЧЕНЬ СТАРАЯ СКАЗКА
Часть 1
Деловито гремя, трамвай подкатил к остановке и гостеприимно раскрыл двери, впуская очередную партию пассажиров.
Кира сидела в полупустом вагоне и безучастным взглядом следила за входившими. Показ мод «Весна-78», на который она смогла пробиться с таким трудом, занял больше времени, чем она рассчитывала, и утомил ее.
Внезапно она вздрогнула, как от толчка, и непроизвольно прижала руки к груди, пытаясь унять охватившее ее волнение.
Молодой высокий мужчина в светлом демисезонном пальто, спрятав трамвайный билет в карман, неторопливо прошел по вагону и сел на пустовавшее впереди Киры сиденье.
- Юрий? – то ли спросила, то ли позвала она.
Мужчина удивленно оглянулся.
- Кира! Вот так встреча! – радостно воскликнул он. – Сколько лет, сколько зим!
Через несколько минут, негромко беседуя и время от времени с любопытством поглядывая друг на друга, они уже шли по залитой солнцем весенней улице.
- А, знаешь, Кира, я ведь здесь всего вторую неделю. Это просто чудо, что мы встретились.
- Ты к нам надолго?
- Думаю, что да. Предлагают интересную работу в институте, дают лабораторию.
- Рада за тебя. Я ведь читала твои статьи.
- Ну и что скажешь?
- Во многом согласна с тобой, но ты, конечно, понимаешь, что на доказательство твоих положений может уйти вся жизнь.
- Вот и хорошо, значит, скучать не придется, – пошутил Юрий. – Ты-то как живешь? Работаешь?
- Да, все там же. К тому же я теперь любящая жена и счастливая мать, – кокетливо засмеялась Кира.
- Так ты замужем? И давно?
- Нет, не очень. Дочке всего второй годик.
- Кто же он, твой муж?
- Строитель. Крупный и довольно известный специалист в своей области. Очень добрый и умный человек.
- Что ж, поздравляю. Надеюсь, на этот раз твоя мама не чинила тебе препятствий? – в голосе Юрия сквозила легкая ирония.
- Зачем ты так? Неужели до сих пор не можешь простить? – лицо Киры стало задумчивым и печальным. – Мама умерла три года назад. Конечно, у нее было много своих странностей и чудачеств, но она моя мать. Мы с ней очень любили друг друга. И, может быть, в чем-то она была права.
Некоторое время они шли молча. Каждый думал о чем-то своем.
- Послушай, – вдруг встрепенулся Юрий, – давай зайдем в кафе, отметим нашу встречу.
Кира весело тряхнула головой, прогоняя неприятные мысли.
Легкое виноградное вино было терпким и освежающим на вкус. Подперев порозовевшее лицо руками, Кира с улыбкой смотрела на Юрия.
- Что, я очень изменился?
- А где ты будешь жить? – вместо ответа спросила Кира. – Ты один приехал?
- Догадываюсь, о чем ты. Да, я был женат, но мы разошлись. Сюда я приехал один. И мне уже дали комнату в коммуналке. Так что никаких проблем.
- Я не смогла бы сейчас жить с соседями, отвыкла. У нас большая трехкомнатная квартира. А помнишь нашу домработницу Феню? Она тоже живет с нами. Когда мамы не стало, я просто не решилась с ней расстаться.
Легкая тень печали снова набежала на лицо Киры.
- Ты все такая же: всех любишь, всех тебе жалко. И все так же красива. Как будто не было этих семи лет.
Рука Юрия легко легла на плечо Киры. Она вся напряглась, слегка подалась вперед и замерла. Наступившее молчание становилось неловким.
- Ну, мне пора, – Кира осторожно отодвинулась и, поправив привычным жестом прическу, встала.
- Я провожу тебя, – выскочил из-за стола Юрий, – не возражаешь?
- Пожалуй, но только до остановки.
- Твой муж настолько ревнив? – насмешливо спросил он, пропуская Киру вперед.
- Не знаю, – засмеялась она, – у него никогда не было к этому повода.
После душного зала кафе весенний воздух казался особенно свежим. Солнце уже садилось, заставляя прохожих, деревья и дома отбрасывать длинные неуклюжие тени.
Из-за угла, весело позванивая, показался трамвай.
- Это мой. До свиданья, Юрий.
- Так не хочется расставаться. Мы очень хорошо провели время. Давай как-нибудь еще встретимся?
- Не знаю. Думаю, это ни к чему.
- Не вижу в этом ничего предосудительного. Я ведь здесь почти никого не знаю даже поговорить не с кем.
- Ну, хорошо. Вот мой служебный телефон. Только прошу, не пользуйся им слишком часто. До свиданья, Юра. И спасибо тебе.
Некоторое время Юрий стоял, задумчиво глядя вниз, пока следующий подошедший трамвай не вывел его из этого оцепенения. Он посмотрел на часы и быстрым шагом стал переходить улицу.
* * *
Осенний дождь дробно стучал по карнизу. Резкий порыв ветра прижал к стеклу намокший кленовый лист. Сергей Павлович тревожно всматривался в пронизанную штрихами дождя пустоту ночной улицы. Часы пробили десять раз. Из затемненного угла комнаты послышался хриплый кашель и вслед за ним жалобный детский плач.
Сергей Павлович тихо отошел от окна. Большая мужская рука с нежностью опустилась на горячий лобик. Подождав еще пару минут, Сергей Павлович вынул из-под горевшей огнем ручонки термометр.
«Тридцать восемь и две! Что же делать? Где может быть Кира?» – он подошел к телефону и набрал номер. Трубка отозвалась длинными гудками.
«Нет, это невыносимо! Женщина, конечно, должна работать, если сама этого хочет, но нельзя же так часто и подолгу задерживаться».
- Алло, – раздался, наконец, голос на другом конце провода, – алло, дежурный слушает.
- Будьте добры, нельзя ли пригласить Киру Дмитриевну Смирнову?
- Что вы, дорогой товарищ, все ушли еще в восемнадцать часов.
- Извините, – пробормотал Сергей Павлович. Трубка удобно устроилась на рычаге.
«Странно, очень странно. Жаловалась, что все завалены работой, а уходят вовремя…»
Из комнаты снова донесся надрывный лающий кашель.
«Так неловко будить Феню, но ничего не поделаешь», – подумал Сергей Павлович.
В это время еле слышно щелкнул замок входной двери.
- Наконец-то, – обрадовался Сергей Павлович, помогая жене раздеться. – Совсем заждался.
- Ох, Сережа, я так устала! Столько работы! И когда только это все кончится? – с легким стоном промолвила она, пряча глаза от мужа.
Сергей Павлович помрачнел.
- Оля заболела, – коротко сообщил он и прошел в комнату.
- Что с ней? – устремившись за ним, спросила Кира упавшим голосом.
- Вот, – Сергей Павлович протянул ей термометр. – Вся горит, кашель.
Девочка тихонько постанывала и беспокойно ворочалась в кроватке.
- Ничего, ничего, – засуетилась Кира, – сейчас я вскипячу молока, сделаю компресс, а завтра вызовем врача. Посиди около нее немного, я все быстренько приготовлю.
От горелки веяло теплом, но озноб, охвативший Киру, не проходил.
«Какая же я дрянь! Ненавижу себя», – думала она, сжимая и разжимая дрожащие пальцы.
* * *
Сергей Павлович медленно поднимался по лестнице, на ходу расстегивая пальто. Он все еще был под впечатлением долгого и серьезного разговора в министерстве, и теперь решал, говорить ли жене или пока не трогать эту тему. И вообще, как все это будет? Поедет ли Кира с ним чуть ли не на край света или не захочет покидать насиженное место, уютную и роскошную квартиру только ради того, чтобы быть вместе со своим вечно занятым мужем? Раньше он не задавался бы таким вопросом, но за последнее время Кира очень изменилась. Стала какой-то равнодушной, усталой. А сам он сможет ли жить без них там, вдали, в трудных условиях начинающейся стройки? Нет, все-таки лучше пока молчать. Пусть хотя бы в этот праздник все будут веселы и счастливы. Время еще есть. На месте надо быть только к концу зимы.
Он немного постоял на лестничной площадке, обдумывая свое решение, затем коротко позвонил.
Дверь открыла распаренная от долгих хлопот у плиты Феня.
- С наступающим Новым годом! – немного торжественно поздравил Сергей Павлович пожилую женщину, протягивая ей сверток.
- Ой-ой, спасибо, красота-то какая! Зачем же так тратиться? Дорого, наверное, – запричитала Феня, накидывая на плечи внушительных размеров пуховый платок. Ее добродушное лицо выражало явное удовольствие.
- Носите на здоровье. Кира уже дома?
- Она только что звонила, сказала, что скоро будет. Еще рано, успеете собраться. Ужин подогреть?
- Не надо, только что-нибудь перекусить Я пока с Оленькой побуду.
Девочка сидела на ковре и, что-то по-детски лопоча, складывала разноцветные кубики. Увидев отца, она радостно засмеялась, показывая мелкие зубки. Улыбка Сергея Павловича сразу стала мягкой и ласковой. Он взял дочку на руки и несколько раз осторожно подбросил ее вверх. Девочка визжала от восторга, повторяя за отцом: «Аз, два, ти…»
У двери раздался звонок.
- О, это мама, пошли встречать!
- Мама, мама, шли, – подхватила дочурка.
- Нет, это не мама, это тетя Аня, – тяжело дыша, сказала вошедшая женщина. У нее были такие же серые глаза и упрямый подбородок, как и у Сергея Павловича.
- А я думала, это Кирочка. Раздевайтесь, Анна Павловна, проходите, – выглянула из кухни Феня.
- Спасибо. Это вам, Феня, с праздником! А это моей любимой племяннице, от меня и от деда Мороза, – сказала женщина, протягивая Оленьке большую куклу с желтыми кудрями.
- Никак не могу отдышаться. Пока взберешься на вашу верхотуру…
- Но выглядишь ты вроде неплохо. А как себя чувствуешь? Сердце часто болит?
- Пока все нормально. Зима. Мне зимой обычно лучше. А вот весны жду со страхом. Да что обо мне говорить? Я всегда такая. А вот ты, Сережа, мне в последнее время не нравишься. Думаешь все время о чем-то. Что-то тревожит? Какая-то грусть в тебе сидит. Что-нибудь не в порядке? Дома? На работе?
- Успокойся, Аня, все хорошо. Просто устал. Конец квартала, конец года. Как всегда, запарка. Давай-ка лучше со мной ужинать. Сейчас и Кира придет.
- Тогда лучше ее подождем. Нехорошо как-то без хозяйки. А я пока с Оленькой поиграю. Так по ней соскучилась!
* * *
- Мне пора.
- Ты на что-то обиделась?
- Нет, мне действительно пора.
- Ты больна? У тебя круги под глазами. И похудела сильно.
- Я устала. Просто устала. Такая жизнь выматывает. Все становится не в радость.
- Это упрек? Послушай, ты не девочка, мое официальное предложение руки и сердца тебе ни к чему. Я давно тебе говорил и сейчас повторяю: можешь хоть сегодня переехать ко мне.
- О чем ты? Даже подумать страшно. Он ведь еще ничего не знает, хотя, по-моему, уже догадывается. А Оленька? Она же так его любит!
- Я сам об этом все время думаю. Не могу я разбивать семью.
- Только не надо лицемерить. Семьи уже давно нет. Каждый живет своей жизнью, но не признается в этом ни себе, ни другому.
Что ж, тогда все гораздо проще. Но пойми меня правильно. Я верю, ты любишь меня, любишь давно. И мое чувство к тебе не слабее. Не будем сейчас искать виновных в том, что мы не соединили наши судьбы еще тогда, когда оба были свободны. Но теперь, когда уже прошло какое-то время, между нами этот человек и его ребенок, к которому я никогда, никогда не смогу привыкнуть, несмотря на всю мою любовь к тебе. Эта девочка всю жизнь будет мне напоминанием о твоей близости с другим. Ты мне нужна, но одна, только одна. Прости меня за жестокость, но ты сама вызвала меня на этот разговор. Ну, не плачь, не надо, успокойся. Ты ведь вольна в своем решении. И я тебя не тороплю. Просто знай, что я всегда буду ждать тебя.
- Извини, видно, нервы совсем расшатались. Мне надо идти. Новый год мы встречаем в гостях, надо еще много успеть.
- Проводить тебя?
- Не стоит. Лучше выгляни в коридор, нет ли соседей?
- Они сегодня ушли на вечер.
- Так ты будешь совсем один в пустой квартире?
- Ой, только не надо жалости
.
- Хорошо. Поцелуй меня. Ровно в двенадцать часов я буду думать о тебе. Позвони после праздников.
- До свиданья, милая.
* * *
Кира выбежала из консультации, воровато озираясь.
«Чего это я? – подумалось ей вдруг. – Я ведь замужняя женщина, мне нечего стыдиться. Но ребенок, конечно, его. Допрыгалась. Что же теперь будет? Пожалуй, говорить об этом сейчас не стоит, а там уж будь что будет. Все равно изменить уже ничего нельзя. Слишком поздно».
Она пошла не торопясь, подставляя пылающие щеки холодному ветру, который колючими снежинками впивался в горячую кожу. Знакомую фигуру на углу под часами заметила сразу.
- Давно ждешь?
- Только подошел.
Глаза Юрия светились радостью. Шапка и пальто его были покрыты довольно толстым слоем снега.
«А ведь давно тут стоит», – с удовлетворением подумала Кира и улыбнулась.
- Зачем ты отращиваешь эти усы?
- Они мне не идут?
- Почему же, – пожала плечами Кира, – ничего. Только лицо становится чужим.
- Тогда я сбрею. Ну что, пойдем ко мне?
- Ой, нет. Опять красться, прятаться. Даже думать об этом противно. Лучше погуляем. Тем более что он мне сегодня позвонил на работу и сказал, что взял билеты в театр.
- Давай не будем о нем. Все-таки у меня сегодня праздник.
- Праздник? Какой праздник? – спросила Кира, лихорадочно вспоминая, какое событие произошло у Юрия в середине февраля.
- Никогда не догадаешься, – весело засмеялся он. – Вот!
На раскрытой ладони блестели новенькие ключи.
- Еще не догадываешься? – спросил он, перехватив непонимающий взгляд Киры. – Да квартиру мне дали, отдельную. Не хотел тебе говорить раньше времени. Ну что, поехали? Надо отпраздновать новоселье. Я там уже и стол приготовил.
При мысли о еде Кира снова почувствовала надоедливый приступ тошноты.
- Ты прости, Юра, я очень рада, просто очень. Но мне надо спешить.
- Понимаю… Что ж, очень жаль, – хмуро ответил он.
«Ну вот, испортила человеку радость. А! Будь что будет!»
- Ладно, поехали. Только я обязательно должна позвонить.
Голос Киры в трубке был виноватым.
- Сереженька, никак не могу пойти с тобой. Не отпускают, черти. Позови кого-нибудь с собой или Фене билеты отдай. Не скучай, я не буду задерживаться допоздна.
* * *
Сергей Павлович тяжело вздохнул. Двусмысленное положение обманутого мужа невыносимо тяготило его, но он не терял надежду, что Кира, наконец, опомнится, поймет, что ее поступки глубоко оскорбительны и для них обоих, и для их дочурки. Разве такой должна быть мать? И если она не любит его как мужчину, своего мужа, то, по крайней мере, могла бы уважать его, как отца своего ребенка.
Мрачные мысли не отпускали Сергея Павловича. Объяснение с женой уже давно стало необходимым еще и потому, что, поскольку зима подходила к концу, он, как начальник строительства, был обязан выехать к месту новой стройки не позднее, чем через три недели, а Кира до сих пор об этом ничего не знала. После той неожиданной встречи Сергей Павлович упорно оттягивал этот важный разговор.
Ему снова вспомнился морозный январский вечер, когда его шофер Коля, тихий вежливый парнишка, вез задержавшегося в управлении Сергея Павловича домой и, попросив разрешения остановиться, чтобы купить в киоске папиросы, поставил машину в тесном переулке. Ища глазами задержавшегося Колю, Сергей Павлович вдруг увидел Киру, выходящую из подъезда незнакомого дома. Высокий элегантный мужчина, сопровождавший ее, остановил такси и, посадив в него Киру, исчез в темном провале подъезда.
Вечерний звонок жены ясно указывал на то, что эти встречи не прекращаются.
По радио транслировали «Иркутскую историю» Арбузова, но Сергею Павловичу сейчас было не до любимого спектакля. Неприятное воспоминание окончательно выбило его из равновесия. Он побродил немного по коридору и, постепенно взяв себя в руки, стал приводить в порядок документы, книги, записи и чертежи, готовясь к предстоящему отъезду. Увлекшись, даже не заметил, как пришла Кира. Она внесла в комнату запах морозной свежести, духов и чего-то еще, еле уловимого и незнакомого.
- Господи, как я устала! И когда же только это все кончится? Представляешь, мы уже с ног валимся, а Петровский все не отпускает. Да еще пригрозил, что если будем и дальше так непродуктивно работать, то придется прихватывать и выходные.
Сергей Павлович поморщился.
- Не надо, Кира, я все знаю, – глядя ей прямо в глаза, тихо сказал он.
- Что ж, тем лучше, – даже не запнувшись, словно, наконец, дождавшись такой фразы, выпалила Кира и с вызовом вздернула подбородок вверх.
- Этот тон ни к чему, я не собираюсь устраивать тебе скандал. Поступай, как знаешь. Но Олю я тебе не отдам, – Сергей Павлович говорил спокойно и твердо, как человек, давно решившийся на трудный шаг.
Кира вышла, ничего не ответив.
«Холодный и бесчувственный тип, – думала она, прижимая ладони к горящим щекам. – И как только я могла выйти замуж за такого? А все мама с ее знанием жизни и людей».
Впервые Кира подумала о матери с неприязнью.
* * *
Дверь с шумом сдвинулась, пропуская высокого плотного мужчину, который, казалось, сразу же занял почти все пространство по-дорожному тесного и неуютного купе.
Он бережно поставил на пол завернутый в огромный клетчатый платок большой мягкий сверток, из которого торчали маленькие черные валенки, и стал его разворачивать. Сверток оказался хорошенькой белокурой девочкой примерно двух лет с ясными серыми глазами. Она испуганно озиралась, как видно, с трудом осваиваясь в незнакомой обстановке. Заметив в двери огромного усатого дядю, она обхватила ручками ногу отца и крепко прижалась к ней. Но дядя, поставив в купе четыре огромных чемодана, тут же вышел, и девочка радостно улыбнулась, увидев женщину болезненного вида с добрым, хотя и озабоченным лицом.
- Ты ничего не забыл, Сережа? – спросила она мужчину.
- Нет, Аня, не беспокойся. Садись, отдохни. И не думай ни о чем. Я ведь уже давно был готов к этому. И если бы не развод, то уже тогда и уехал бы.
Женщина посадила девочку к себе на колени и грустно покачала головой.
- Ох, Сережа, зря ты так. Ну, ладно, тебе надо ехать, но зачем же ребенка в этакую даль за собой тащить? Погубишь ведь девчонку, мала еще. Может, оставишь ее мне, не чужие все-таки? Приедешь, осмотришься на новом месте, а там и Оленька подрастет. Тогда и заберешь к себе. Ты подумай, Сережа, еще не поздно.
Мужчина нахмурился, лоб его прорезала глубокая морщина.
- Не уговаривай, Аня, я уже давно все решил. Она моя дочь и должна быть со мной. Трудно станет – возьму от тебя маму, поживет немного с нами. Дети у тебя уже большие, им бабушка не так нужна, как нам. Да вы-то сами всю жизнь в такой тесноте живете! Куда ж вам еще и Олю брать?
- В тесноте, да не в обиде. Это все твои отговорки. Только правильно ли ты делаешь, увозя дочь от матери? Не будешь ли потом всю жизнь казниться, что лишил ребенка материнского тепла?
- Эх, Аня, Аня. Да какая она мать? Просто женщина, которая родила эту девочку. Мать – это не только радость и счастье, но еще и бессонные ночи, тревоги и заботы, слезы и грусть. Это дом и честь, терпение и ожидание, сострадание и участие. Невозможно стать матерью за одни лишь сутки, проведенные в родильном доме. И я сделаю все, чтобы эта женщина, отказавшаяся от своей еще беспомощной дочери, больше не встретилась ей в жизни. И хватит об этом. Давай лучше прощаться, а то скоро поезд тронется. Береги себя, Аня.
Женщина, тихонько всхлипывая, расцеловала обоих и вышла. Ее покрасневшее лицо показалось в вагонном окне, а потом вдруг медленно поплыло куда-то назад вместе со зданием вокзала, киосками, домами, деревьями…
* * *
Чувствуя за собой вину, Юрий сторонним наблюдателем следил за крушением когда-то мирной и благополучной семьи, удивляясь тому безоглядному чувству, которое, сам того не предполагая, вызвал в этой некогда разумной и расчетливой женщине.
Для Киры же развод, вопреки ее ожиданию, оказался тягостным.
«Что со мной? Что я делаю?» – вдруг возникала в ее сознании колючая мысль, но Кира тут же гнала ее прочь. Она уже не могла остановиться. Она напролом шла к своей цели. Только Юрий, только он, одинокий и несчастливый, как думалось ей, занимал все ее помыслы. «Он моя судьба! То, что мы снова встретились, не простая случайность. Мы – две половинки одного целого и должны быть вместе». Даже зарождавшаяся в ней жизнь не волновала ее так, пока не напоминала о себе обычными в таких случаях недомоганиями.
Пройдя, наконец, через стыд и боль, вызванные разрывом с семьей, Кира не выдержала напряжения последних дней и слегла. Юрий терпеливо ухаживал за ней, всеми силами стараясь вернуть ей былое спокойствие и уверенность, вызвать улыбку на ее лице. Он решил добиться для нее и для себя внеочередных отпусков и уговаривал Киру уехать на время из города. И ее нерешительность поражала его. Когда же он оставил свои неудачные попытки, Кира вдруг сама заговорила об этом.
- А скажи, Юра, в качестве кого ты меня приглашаешь с собой? Как друга? Как любовницу? Но я так не хочу. И потом, ты не знаешь самого главного.
- Кира, дорогая, да самое главное сейчас – это твое здоровье. Тебе необходимо поправиться, окрепнуть, отвлечься.
- Я хочу, чтобы ты стал моим мужем. Я хочу быть уверена, что ты только мой, что мы всегда будем вместе.
- Да с чего ты взяла, что мы расстанемся? Выбрось это из головы.
- Я хочу, чтобы ты был моим мужем, отцом моих детей, – упрямо твердила она.
- Кира, родная, успокойся, я и так твой муж, но отцом быть не смогу, это не в моей власти.
- Зачем ты так говоришь? Ты не знаешь себя. Ты хороший, добрый. Я уверена: когда ребенок родится, ты сразу полюбишь его. Ребенок внесет в твою жизнь такую радость…
- Да хватит меня уговаривать, – резко перебил ее Юрий. – Мне не десять лет, я и так все понимаю.
- Что ты понимаешь? – с горечью сказала Кира. – Посмотри на меня внимательнее, не слепой же ты. Я скоро уже не смогу это скрывать. У нас будет ребенок, твой ребенок. И он должен родиться под твоей фамилией.
- Что? – вскричал Юрий. – Да ты… – он задыхался. – Ты что, дура? Я же тебе весь вечер твержу об этом. У ме-ня ни-ког-да не мо-жет быть де-тей, – громко и четко, по слогам, как бы вдалбливая ей, говорил Юрий, при каждом слоге ударяя себя пальцем по лбу. – Только по этой причине мы и разошлись с женой. Этот ребенок не может быть моим! Поняла ты, наконец, или все еще будешь настаивать на своем? – и он порывисто зашагал по комнате.
Кира смутно помнила, как трясущимися руками собирала свои вещи, закалывала волосы, одевалась, а Юрий стоял, отвернувшись к окну, и упрямо молчал. Не помнила, как глубокой ночью ноги сами привели ее домой, как прихворнувшая Феня, испуганная ее неожиданным появлением, уложила ее в постель, в которой она и забылась коротким беспокойным сном.
Проснулась Кира от жуткой звенящей тишины. За окнами было еще темно. Она включила ночник и, осторожно ступая, прошла в детскую. Кроватка была пуста, игрушки исчезли, только большая лошадка на колесиках сиротливо стояла в углу, кося на удивленную и испуганную женщину сердитый неживой глаз.
Кира со стоном опустилась в кресло. Силы окончательно оставили ее. Ни двигаться, ни говорить, ни думать она не могла. Лишь какие-то, казалось, далекие воспоминания, проносились в ее голове. Ей вдруг особенно ясно вспомнился тот день, когда эта комната стала детской, а они с Сергеем стояли, обнявшись, невыразимо счастливые и с улыбкой смотрели на маленькое розовое существо со сморщенным личиком, по-паучьи шевелящем крохотными ручками и ножками.
В тот день Сергей непривычно торжественно открыл перед ней маленькую темно-синюю коробочку, где на черном бархате лежал изящный овальный медальон, на крышке которого была выгравирована монограмма «ОС».
- Это для нашей Оленьки, – сказал он тогда. – Ты повесишь ей этот медальон в день ее свадьбы. Смотри: здесь наши фотографии – твоя и моя. Мы всегда будем вместе, а вырастет дочка – будет носить наши портреты у себя на груди.
Это воспоминание особенно растревожило Киру. Она кинулась к трюмо и достала красную сафьяновую шкатулку, где хранила свои украшения. Они лежали на месте, холодно поблескивая при свете ночника, но синей коробочки среди них уже не было.
Отчаянье и безнадежность владели Кирой, когда морщась и давясь глотала она таблетки одну за другой, одну за другой…