Пророк. Часть III. Казнь

Эрик Хват
08.10.17

— Ведите его к триарию Секстусу,— скомандовал седовласый трибун.

Пророк в этот момент уже начал ощущать воздействие зелья, предложенного Понтием. Все чувства стали неметь, беспокойство растаяло. Лишь сухость во рту давала о себе знать с какой-то отчётливостью.

Его вели по коридорам темницы, заполненным римскими солдатами. Факелы создавали на лицах тени, устрашая и без того угрюмые линии.

Вся процессия оказалась в самом отдалённом помещении, где каждый предмет говорил о неминуемой, но медленной смерти.

— А вот и наш главный гость,— обрадовался один из пятерых встречающих. — Посмотрите только на его утончённую фигуру…

Пророк принял твёрдое решение, что бы не случилось, он не выдаст ни звука.

Этот же тип подошёл к нему и, схватив за подбородок, поднял его лицо так, чтобы можно было увидеть его глаза. Пророк глядел безо всякого страха и интереса в стеклянные зрачки палача, привыкшего к трепету заключённых.

— Не вздумай молчать. У нас даже мыши начинают говорить.

Сопровождавший центурион отвёл палача, судя по всему и бывшего Секстусом, в сторону и передал несколько указаний по поводу заключённого. Секстус отреагировал короткими кивками.

После этого центурион с двумя легионерами ушли восвояси.

В середине помещения стояла, выложенная из камней, опорная колонна. Рядом с ней находился длинный стол, выполненный из дерева. Через небольшое окно под потолком пробивался солнечный свет.

— Запри дверь на засов, Криспус,— сказал Секстус, приближаясь к Пророку. - Это хорошо, что ты молчишь. Так даже будет интереснее тебе развязывать язык,— обратился он к Пророку, стоя к нему спиной у стола и что-то перебирая руками.

— Мы с друзьями попробуем тебя не разочаровать. Нам всего лишь нужны имена твоих сообщников и места, где они прячутся. А ты уже сам решишь, когда нам их выдавать. Хорошо?

Пророк пытался сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли, способной собой занять весь его разум.

— Видишь моих друзей? Они очень сладострастные ребята. Скоро ты сам в этом убедишься… Ну, всё, я тебя предупреждал.

— Привяжите его к столу,— скомандовал он помощникам,— доставим ему истинное удовольствие.

Сразу же все четверо накинулись на Пророка и стали приводить в исполнение замысел Секстуса. Сопротивление не возымело никакого воздействия, и уже вскоре руки Пророка в растопырку стали прикованы специальными обхватами к столу, а полусогнутые ноги, свисающие с края стола, таким же образом к полу.
Секстус всё это время стоял у изголовья Пророка и руководил процессом.

— Вот и хорошо, вот ты и допрыгался, сластолюбец,— приговаривал он, утопая в зверском оскале.

— Ну, всё, начинаем. Ты первый, Спурий,— указал он на самого крупного сотоварища.

Подобные сексуальные истязания часто применялись в допросах римскими карателями, особенно по отношению к политическим заключённым.

Это же групповое унижение продолжалось несколько часов, пока в дверь кто-то сильно не постучал.

Перевозбуждённый Секстус нехотя распорядился открыть дверь.

Стучавший входить не стал, а, подозвав Секстуса, спросил: — Ну что?

— Молчит,— ответил Секстус.

— Так какого дьявола вы проводите время в усладах?!! Выбейте из него дурь и заставьте говорить!!!

— Хорошо-хорошо, господин, мы изменим подход...

Посетитель ушёл так же быстро, как появился.

Секстус не стал запирать дверь. Но его тон резко изменился. Теперь в его голосе затрепетала неуверенность, подгоняемая кровожадностью. Он облился водой из ковша и осмотрел происходящее новым взглядом.

— Сдерите с него эти лохмотья! Дайте мне прут.
 
— Теперь ты либо заговоришь, либо почувствуешь, как мясо отходит от костей.

Пророк не отступил от намеченного плана молчать. Он всячески заглушал в себе попытки даже слабого стона.

— Ах так!!!,— заорал в бешенстве Секстус.

Через некоторое время невозможно было увидеть живого места на спине Пророка.

Не получив никакого результата, Секстус, исходя бешенством, велел перевернуть его тело на столе для дальнейшего глумления. Но не добился ровным счётом ничего и на этот раз.

Пророк неоднократно терял сознание, но его всякий раз оживляли холодной водой и продолжали избивать.

Тело Пророка походило на окровавленное месиво, мелко подергивающееся в луже крови.

Воздух в помещении был сперт от жары и пота участников драмы.

Каждый мучитель походил на загнанную лошадь, не видящую дороги. И становилось понятно, что каждый из них впервые разочаровался в собственной жестокости, столкнувшись с несгибаемой волей Пророка.

Вновь появился тот самый человек и поинтересовался ходом дознания. Получив отрицательный ответ, он приказал прекратить пытки, отмыть заключённого от крови и отвести в камеру для смертников.

Секстус подчинился и выполнил приказ беспрекословно.

Пророка облачили в собственный хитон с плащом и бросили на соломенный пол одиночной камеры, в которой он провёл три дня в ожидании казни.

Казнь была намечена на утро последнего дня месяца нисан. Для этого был выбран невысокий ровный холм рядом с городом, откуда открывался вид на Средиземное море.

По традиции крест к месту казни должен был нести тот, кого готовили к распятию. Не миновала эта участь и Пророка. Он справился с этим не без посторонней помощи, особенно при подъёме на холм.

Руки и ноги его тщательно прибили к кресту, основание которого спустили в узкую лунку и закрепили камнями.

Особенность данной казни заключалась в том, что на неё специально собрали порядка пяти тысяч горожан, которых колонной прогоняли мимо распятого. А в это время глашатай с дощатой площадки зачитывал по кругу приговор, по которому распинали данного человека.

— Именем императора Рима Тиберия Цезаря Августа, Великого Понтифика… за убийство женщин и детей… к смерти через распятие!

В теле Пророка ещё теплилась жизнь, хотя оно был измождено пытками и истощено голодом и обезвоживанием до предела.

Солнце, несмотря на утро, нещадно палило оголённый торс и ноги Пророка.

Он мечтал о смерти, но тело просило воды.

Один из участников шествия подошёл к самому краю процессии и закричал: — Что нам делать, учитель?

Веки и уста Пророка остались сомкнуты. Отчасти потому что он не мог говорить, а отчасти потому, что понимал бессмысленность этой затеи.

Через мгновение вопрошающего унесло течением процессии. Больше Пророка никто из зрителей не потревожил.

Со стороны моря внезапно появились густые грозовые тучи, чтобы унести душу Пророка туда, откуда он сможет увидеть путь, ведущий к более счастливой жизни.

Послесловие.

  Пророк поведал свою правду,
он где-то истину постиг,
и стар и млад сегодня рад бы
ему прочесть признанья стих.
 
  Трудился он во славу жизни,
в защиту женщин выступал,
непо'нятый толпой капризной
  в расцвете лет отцвёл и пал.

  Пустыней был он очарован,
разочарован в городах;
пустыня пропиталась кровью,
  а город переполнил страх.

  И смерть наместника забыта,
проклятья матери... в пути,
что тоже временем размыты,
  как плач ребёнка на груди.

  Три жизни привели на плаху
одну, достойную наград
и рассекли её с размаху,
  чему теперь никто не рад.

  Не мог он пересилить волю
и не принять судьбы удар
и, встретившись с великой болью,
  не испытать свой божий дар.