Как-то на работе в обеденный перерыв я зашел в помещение №103, относящееся к хозяйству соседней лаборатории. Оно состояло из двух половин. В первой, как бы в прихожей, располагалось станочное оборудование, два фрезерных, два сверлильных, токарный и заточной станки. В другой половине были пять рабочих столов, три железных и два больших деревянных.
Один железный у дальнего окна был относительно свободен, он иногда служил для чаепитий, остальные были заняты всем, что нужно для работы. Под всеми столами и за ними у стен располагалось так много всего, накопленного за три десятка лет, как построено здание – разных заготовок, прутков, уголков, старых деталей и прочего, что если бы понадобилось переезжать, это вылилось бы в непростую проблему.
Возле верстака на круглом вращающемся фанерном стульчике в черной спецодежде сидел и отдыхал Боря Осипов, другие еще не пришли с обеда. Боря отвечал в лаборатории за электротехнические работы, и его начальник, говоря мне как-то о своих сотрудниках, ставил его на одно из первых мест по ответственности, добросовестности и надежности в работе.
Когда впервые полгода назад мне довелось услышать здесь Борю, ругавшего партию и коммунистов, я посчитал его демократом, но вскоре выяснилось, что он не вполне демократ, и даже против них. До этого наши лаборатории работали порознь и не знали друг друга, но с появлением новой программы «Мол», задачей которой было получение больших, в сотни тысяч ампер микросекундных импульсов тока, началось некоторое взаимодействие.
Я посмотрел на разобранный электродвигатель недавно вышедшего из строя старого настольного заточного станка, на зажатую в большие тиски деталь рельсотрона, где при электрическом разряде батареи конденсаторов образцы металла весом в несколько грамм разгоняются до скоростей втрое-впятеро выше скорости пули, и в очередной раз подивился тому, как не получая за годы перестройки никакого нового инструмента и работая предельно изношенным и даже поломанным инструментом, здесь умудрялись делать сложные вещи.
Как, например, ручной электродрелью про-сверлить отверстие, если концевик патрона дрели наполовину сломан и сверло не вращается? Тут нужно целое искусство. И так во всем. Полностью исправными можно было бы условно считать лишь кувалду, два молотка, металлическую метровую линейку и сварочный аппарат. Дефицит гаечных ключей, сверл, напильников, паяльников, необходимых материалов и многого другого, но работать надо, и верно говорят в народе, что «голь на выдумку хитра», и здесь это оправдывается. До перестройки наш отдел техники безопасности давно бы запретил работу с таким инструментом и наказал бы начальников, но сейчас с такими проверками к нам уже не приходят.
Я подошел к железному столу у окна, служившему местом приготовления чая, где рядом с нагревателем от большого вакуумного диффузионного насоса и разными деталями лежали несколько оберток от карамелек, а на подоконнике несколько редисок, и обратился к Боре:
– Ну что, Боря, опять ты проиграл? – спросил я, имея в виду победу Путина на президентских выборах. Перед этим дважды побеждал Ельцин, и вот теперь власть в руках его ставленника. – В третий раз проиграл! Сочувствую.
– Проиграл не я.
– А кто?
– Проиграл бестолковый русский народ. – Он помолчал. Затем чуть повернулся от верстака и спросил: – Читал «Сионские протоколы»? Знаю, читал. Их там, такой народ, так прямо и называют – «бараны». Все правильно. Бараны – они и есть бараны.
Так, с началом "перестройки" всех тех, кто не разобравшись, поддержал эту воровскую обираловку и разграбление госсобственности, оставивших народ в нищете, – Боря стал называть баранами.
Мы не стали вдаваться в обсуждение темы «баранов», поскольку оба читали «Протоколы сионских мудрецов», где для устранения войн и хаоса на земле, на 50 страницах и в 24 коротких главах, на основе точного знания всех свойств человечества, в том числе всех его слабостей и даже дурных свойств, изложена простая и четкая программа установления контроля еврейской нации над всеми другими народами.
2
В своем коллективе из 11 человек Боря Осипов один воевал с демократами, которых здесь было большинство. Всегда добрый и спокойный, готовый всем помочь, благожелательный и приятный с ними в общении, он, как только возникал вопрос о политике, сразу менялся, становился резким и поносил их последними словами, не брезгуя и матерком. Они к этому привыкли и часто отвечали тем же.
Однажды утром, когда первые 20 минут отводились для подготовки к работе, я зашел в одну из их комнат внизу к Загрядину и Анастасьеву. В закутке за стеллажами слышалась возня, там всегда переодевался Осипов, хотя его рабочий стол был этажом выше в новой пультовой строящейся установки «МОЛ».
Самый старший из их коллектива Леонид Загрядин сидел в дальнем левом углу за своим небольшим столом и был чем-то занят. Он отвечал в группе за радиомонтажные работы, мог налаживать любые приборы, изготавливал пульты управления и датчики для электрических и магнитных измерений, немного хромал и пользовался палкой.
Другой хозяин помещения Вячеслав Анастасьев, был бывший летчик, майор в отставке. Он сидел за столом почти в центре большой комнаты, и на его столе лежали папки с документацией, схемы и деловые бумаги, заявки и переписка с пожарниками, электриками, отделом техники безопасности и другими службами. Все бумажные дела он вел по-военному пунктуально, и в них был полный порядок. В последнее время он был в помощь Боре, и они вместе занимались большим объемом электротехнических работ по новой программе «МОЛ».
Как и другие их помещения, эта комната была тоже основательно заставлена разного рода имуществом, и для постороннего человека, далекого от техники, наиболее интересной здесь вещью среди нагромождения ящиков, стеллажей и шкафов, разных материалов и деталей, явился бы лишь старый, размером в чайную чашку потемневший литой бронзовый колокольчик с неясной надписью, орнаментом и датой изготовления «1872 годъ», стоявший на полке над столиком у Загрядина. На мои вопросы о происхождении этой вещи он отвечал, что такие колокольчики были на дугах лошадей у богатых экипажей.
Я поздоровался, посмотрел на сидящих, подошел ближе к столу, где на тяжело нагруженной полке был колокольчик, полюбовался на него и спросил:
– Товарищ Загрядин, можно узнать, за кого вы голосовали в этот раз?
– За Путина.
– А первый раз?
– За Ельцина.
– А второй раз?
– За Жириновского.
Из-за стеллажей, застегивая ширинку и пуговицы костюма недавно полученной спецодежды черного цвета, показался чуть улыбавшийся Боря Осипов:
– Во, чуешь, куда попал? – Он подошел ближе и пояснил: – Все они здесь такие!
– Леонид, неужели вы голосовали за Ельцина, а теперь и за его ставленника?
– А за кого надо?
– За Борю.
– Двумя руками и ногами против!
– Почему? Он знает дорогу, нужную простому человеку.
– Да пошел он, знаешь куда, со своей дорогой!…
Он задвигался, начал что-то искать и заглядывать под стол. В отличие от почти всегда увещевавшего и примирительного Анастасьева, он в острые моменты быстро заводился и говорил резко и громко.
– Путина вы не знали, но почему-то поверили ему. Борю вы знаете, но не верите.
– Да, – ответил Загрядин. – Я не знал Путина, но надеюсь, что будет не как Ельцин.
– Что за вздор! Ну сколько можно быть такими баранами? – возмутился Боря. – Ведь последнему безмозглому барану, – он наклонился в сторону Загрядина и постучал пальцем себе по лбу, – должно быть ясно: что если Ельцин взял приемником Путина, значит знает, что тот будет продолжать его курс! Неужели вы такие дураки, что не поймете такой простой истины? Ведь с давних веков известно: «Скажи, чей ты приемыш – и я скажу, кто ты». Слышали такое?
Застегнув все пуговицы, он снова ушел за стеллажи, и уже оттуда донеслось:
– Почти год, как Путин исполнял обязанности президента и уже стал президентом. Что сделал вам Путин? Ни–че–го. Зарплата та же, а цены растут. Половина народа стала ниже черты бедности. Зато награждает и дал все гарантии Ельцину, которого надо судить, и тот, вместо того, чтобы висеть на веревке за развал и разгром государства, живет как царь. Еще до выборов Путин всем приватизаторам публично и во всех газетах дал обещание, что пересмотра этой бандитской приватизации не будет. Разве не ясно, что это и есть политика Ельцина?
– Да причем тут… – примиряюще начал Анастасьев.
– Подумайте сами,– поддержал я Борю. – Если Гитлер назначает шефом гестапо Гиммлера или министром пропаганды Геббельса, разве можно сомневаться, что они будут проводить его политику?
– Конечно. Он не ошибся, и они точно проводили его курс, – подтвердил из-за перегородки Боря.
Закончив там свои дела, он вышел на середину комнаты и объявил:
– Вас, дураков, уже 15 лет, начиная с предателя и иуды Горбачева, учат. Что такое 15 лет? Это почти половина активной жизни человека. Полжизни! Вы посмотрите на себя! Скатились в нищету, лишились всех прав. Население уменьшается на миллион в год, страна вырождается, а вы, – он снова наклонился в сторону Загрядина и постучал себя кулаком по лбу, – никак не поймете.
Ельцин выполнил волю Америки и развалил государство. Так? – Никто не отвечал. – Так, или нет? Молчите? То-то, все знаете…
Он положил в карман ножик и пассатижи, и указал на корень всех бед:
– Рейган заявил, что Америка и Запад не пожалеют никаких денег для уничтожения Советского Союза. Так? – В помещении была тишина. – Ну, так или нет, спрашиваю?
Опять никто не отвечал. Из другого кармана он достал моток синей изоленты, посмотрел и положил обратно.
– Хоть кто-то сказал слово против? Ни хрена. Ни один из вас двоих не оторвал ж… от стула, пальцем не шевельнул, чтобы остановить предателей. Почему? Потому, что быдлу все равно.
– А сам ты что сделал? – с вызовом спросил Загрядин.
– Я сразу поехал в Москву, там собирался митинг протеста.
– Ну и что толку от ваших митингов? – начал сердиться Загрядин. – Толку-то что? Только побазарить? Ни черта вы не сделали! А еще учите тут.… Вот, тоже пришел учить, – он показал на меня пальцем. – Небось, тоже скажешь, что в Москву ездил?
– Да, ездил. И не один раз.
– Смотри ты, ка–кой! Ездил он! Ну и что толку? Горло подрали, и все?
– Да, не вышло.
– Вот видишь, а тоже: – мы, мол, герои! Знаем мы вас, героев, тоже мне, герои нашлись! Только болтать умеете!
– А ты знаешь, почему у нас «не вышло»? – спросил Боря.
– Что не вышло?
– Арестовать и судить тех предателей?
– А ну, расскажи! Я послушаю, коли ты такой умный!
– Потому что мы поехали, а ты, – Боря показал на него пальцем, и вот он, – показал на Анастасьева, – остались дома. Ты это понял, или них… не понял?
– Да, Леонид, – обратился я к Загрядину. – На митинг с требованием отменить преступный сговор в Беловежье и отдать под суд тех негодяев, приехало мало, всего около 100 тысяч человек. Кому дорога судьба Родины. А в Москве и Московской области живет 20 миллионов человек. Им, оказывается, не дорога судьба Родины, и они никак не высказали своего отношения к развалу государства. То есть, из каждых 200 человек, проживающих в Москве и Московской области, в этот важный час приехал только один. Это всего лишь полпроцента. Почти ничего.
– А из нашего Троицка было всего трое. Это из 30 тысяч! Приехал всего один из десяти тысяч, – дополнил картину политического расклада Боря. – Остальные 30 тысяч – бараны. 30 тысяч баранов остались дома! Им на все наср…
– Поэтому Ельцин и был спокоен, – продолжал я. – Раз большинство молчит, – значит, согласны с развалом.
– Ну, а если бы мы приехали, он бы что, думаешь, испугался? Ничего бы не было!
– Было! – Боря поправил косо стоящий стул и твердо заявил: – Если бы ты да он, – показал он на Анастасьева, – и другие заботились о государстве и явились бы на всех площадях и перед Кремлем, – твой Ельцин бы с испугу сдох!
– Да уж, так сразу и сдох! У него все силовые структуры, он…
– Не ври! Силовые структуры – тоже люди. Если они не бараны, то обязаны думать о государстве! Сдох бы сразу, если увидал, что вся страна против. У него не хватит милиции. Сдохли бы твой Гайдар, Чубайс, Горбачев и все твои «демократы»! На самом деле они просто воры. Чтобы они не удрали – сразу закрыть границы. Вот так! Предатели и воры они самые трусливые. Вот почему бы они сразу сдохли.
Анастасьев листал папки, делал закладки и не участвовал в беседе, но скоро очередь дошла и до него.
– Вот сидит Анастасьев, – сказал Боря. – Он преступник, и виновен больше всех. –
Тот поднял голову и стал смотреть на Борю. – Анастасьев – офицер. Майор. Принимал присягу Советскому государству.
– Я отставник, – возразил Анастасьев.
– Не надо! Не надо! – с нажимом сказал Боря. Он повернулся к нему и, как обвинитель на судебном процессе, строго качнул пальцем: – Нехрен выкручиваться, не поможет! Ты кому клятву давал? Ты под каким знаменем стоял? Какую присягу читал? Что там написано?
– В присяге говорится только о готовности защищать Родину от внешних врагов. Другого там нет, – вступился за Анастасьева Загрядин.
– Не болтай! – сурово и четко произнес Осипов. – Не болтай! Ты сам служил? Знаю, служил, четыре года. Давал клятву? – Молчание. – Вот то-то и оно, для быдла клятва ничего не значит. Пустые слова. Они их даже не помнят.
– Вячеслав, – обратился я к Анастасьеву. – Все военные клялись до последнего дыхания и капли крови защищать Советскую Родину. А теперь ее нет. А вы были за нее в ответе. Вас учили, содержали, снабжали всем самым лучшим, что было в стра-не…
– Я же в запасе, – как-то умоляюще произнес Анастасьев…
– Каждый запасник знает, что в любой момент он обязан вернуться в строй, – отверг его увиливания Осипов. – Ты изменил присяге. Ты ее предал вместе с государством!
– Мы присягали защищать родину от внешних врагов, – отводя в сторону бумаги и авторучки, ответил Анастасьев. – Для борьбы с внутренними врагами была милиция и КГБ. При чем тут армия?
– А если они прозевали? – спросил я.
– А если их купили? А если они предали? Продали? – строго спросил Осипов. – Вы так и будете в казарме лежать? Деньги казенные жрать? Будете, я знаю. Потому, что вам наплевать на Родину и присягу.
На минуту стало тихо.
– Идем отсюда, пора работать, – хмуро сказал мне Осипов, еще раз проверяя карманы. – Тут одни предатели.
Он взял отвертку, гаечный ключ, кусок бязи и направился к двери идти на соседнюю установку МК-200 разбирать, чистить и протирать разрядники конденсаторной батареи КБ-9, состоящей из 300 стокилограммовых высоковольтных конденсаторов, и которая по договоренности с ее хозяевами из соседней лаборатории временно будет использоваться для нужд расположенной через коридор в другой части зала новой установки «Мол». Я тоже пошел туда, чтобы установить изготовленные мною накануне делители напряжения, необходимые для правильной работы разрядников.
3
Наши рабочие места оказались рядом. Боря начал развинчивать один из разрядников размером в небольшой бочонок, которых было восемь штук, и к каждому из которых подходило по 72 кабеля. Я был в пяти шагах от него, поднялся по стремянке и занялся делителем. Вскоре сюда с отвертками, ключами, кусками бязи и флаконом спирта подошли Загрядин и Анастасьев, и каждый занялся разборкой и чисткой деталей разрядников, расположенными в один ряд. Вот почти уже две недели, как они помогали Боре в работе, и дело заметно продвигалось.
Часто при простой и монотонной деятельности, вроде сегодняшней, которая не требовала полного внимания, как при работе с приборами, при проверке кабельных трасс или в разного рода замерах и испытаниях, здесь, не прерывая ни на минуту работы с отвертками, бокорезами, гаечными ключами и напильниками, возникали разные разговоры, в том числе и на общественные темы.
Я лишь недавно узнал, что Анастасьев служил в авиации. Он был среднего роста и хороших пропорций, недавно в конце зимы ездил в отпуск и месяц отдыхал на курорте. Я посмотрел на его загорелое на южном зимнем солнце лицо, и мне захотелось спросить на каких самолетах он летал, и узнать кое-что о нашей авиации:
– Вячеслав, чем вы занимались в армии?
– Мое дело летать. Учебные полеты.
– А зачем тебе летать, если не собираешься защищать Родину? – не дав узнать о самолетах и, выдергивая застрявший кабель из путаницы проводов, спросил Боря. – Это дорогое удовольствие... А кто за него должен платить?
– От внешних врагов всегда Родину буду защищать. Я знаю, что ты хочешь сказать…
– И скажу. Нехрен было на твою учебу керосин тратить. Такая бестолковая учеба никому не нужна.
– Ну, это уж не твое дело.
– Как это не мое? Это на чьи деньги тебе керосин наливали? На твои??
– Вячеслав, – вмешался я. – Цель должна оправдывать средства. Это аксиома. Вашей целью была защита советского государства, и вам для этого давали все, что вы просили. Разве был хоть один раз отказ в керосине?
– Не помню такого. Всегда был, – с невинными светло-голубыми глазами посмотрел на меня Анастасьев, протирая круглые и тяжелые фланцы разрядников.
– А вы, оказывается, даже присяги не знаете. Разве там говорится, что армия только «для защиты от внешних врагов»? Такого там нет.
– Да ничего он не знает. А ведь еще и политработником был! – добавил Боря.
– Да, вел политработу.
– И чему ты их учил? Как Родину предавать? Вот почему у нас такая армия стала. Потому, что туда пришли такие политработники, да командиры. Которые сами присягу не знали, а «учили» солдат. А чему – неизвестно.
– Вячеслав, – поднялся я по лестнице на ступеньку выше и приступил к проводам. – Присяга это главный закон жизни военного. Так?
– Да.
– Она очень краткая, и каждый должен знать ее наизусть. Как «Отче наш». Можете ее процитировать?
– Ну, дословно я не помню, кое-что забыл…
– Как это можно «забыл»? А ты ее знал? – спросил Боря. – А ты по бабам не забыл? Зарплату получать – всегда помнил? На курорты каждый год ездить не забывал? А сейчас про пенсию военную, что в три раза выше нашей зарплаты, не забыл? Так знай, что такую пенсию Ельцин дал вам за предательство. За то, что позволили развалить государство.
– Чего вы хотите от меня? Я уже десять лет в запасе!
– Тоже мне, политработник, – осуждающе и чуть остывая, продолжал Боря. – Разве не соображали, что Советский Союз гибнет? От кого? От мировой закулисы вместе с продавшейся им нашей пятой колонной.
– Но это же не внешний враг?
– А какая тебе разница, откуда он? Враг он и есть враг, чтобы любым способом убить государство. А твоя задача государство сберечь! И неважно, кто он и откуда, хоть из-под земли, и в какую шкуру обрядился.
– А ты чего не защищал? – раздался сердитый голос Загрядина, спустившегося со стула вниз за упавшей отверткой. – Ишь ты, какой храбрый! На других все валить, а сами-то где были?
Боря ответил не сразу. Он раскрутил гайки, снял тяжелый фланец с разрядника и положил на подставку.
– Главная защита лежала на них. Потому, что у них оружие! Понял? Им дали оружие, чтобы они защищали социалис–ти–чес–ки–е! – раздельно произнес он, – завоевания и Советскую власть. Так было записано в Конституции и Присяге. Это их главная работа, и для этого мы им платили денег больше, чем себе.
Они с этой работой не справились. Это была их святая обязанность, они – последняя надежда страны. Как в футболе: когда нападающие не сработали и защитники прозевали, то последняя надежда на вратаря. Что он сумеет выручить. И выручали! А эти, когда государство гибло, пальцем не шевельнули. Вот такие, как Анастасьев. Не армия, а просто тряпки, дармоеды! Теперь вам, вон в газетах написано, бабу начальником дадут. Баба теперь будет вами командовать! Правильно, другого вы и не стоите.
– Самое интересное, – сказал я сверху, – никто в армии за гибель Родины не испытывает никаких угрызений совести…
– Родина цела! – не дал мне договорить и заволновался Загрядин. – У тебя что, нет родины? Да, власть сменилась, а родина осталась! Бери билет и езжай куда хо-чешь! Хоть в Крым, хоть куда!
– Для тебя родина твоя печь! – резко осадил его Боря. – Вот и вся твоя «зона жизненных интересов». А для Америки она весь мир. Чуешь разницу? Пойми своей головой: теперь у тебя нет Родины. Не–ту. Только обрубок. Вот и сиди с ним, да со своей бабкой.
– Жаль, – сказал я, спускаясь с лестницы за дрелью. – Тысячу лет собирали державу, а уберечь не смогли. Какие лишения и затраты понесли, чтобы создать армию, сделать оружие, воспитать надежных защитников. Ничего не жалели! Давали все самое лучшее, треть бюджета страны! Давали деньги, исполняли любое ваше желание, а цель, записанная в Уставе и Присяге, не достигнута. Не то, чтобы вы старались, но не получилось, это еще как-то можно понять, а вы просто предали.
– Больше! – строго поправил меня Осипов, примеряя длину кабеля к поджигающему электроду. – Половину отдавали этим засран… Если бы не они, – показал он на Анастасьева, – то у каждого на гражданке зарплата, пенсии и стипендии были бы в два раза выше! Вдвое больше строили бы театров и школ. Больниц, железных дорог, квартир и санаториев. Всего было бы в два раза больше! Уже двадцать раз слетали бы на Марс, изучили всю Солнечную систему!
– Верно, – согласился я. И поэтому каждый человек, которому дорога Родина, каждая бабка имеет право спросить: куда пошли ее копейки?
– Не спросить, а требовать отчета! – снова жестко поправил меня Осипов. – Вот я и требую: – я зачем тебе деньги давал? Чтобы ты летал, развлекался? А нах… мне это твое летание? Один на танке катается, другому, видишь ли, полетать, захотелось? А я им за это плати? За то, что не выполнили присягу? Нет уж, давай мои деньги обратно! И всем другим!
– Вячеслав, – спросил я, размечая отверстия для сверления. – В армии велась политработа. На гражданке не в каждой деревне есть даже газета, а вас ими заваливали и ежедневно учили, объясняли и разъясняли смысл вашей службы…
– Армия это самая политизированная организация. Это важнейший инструмент политики, – разъяснил Боря. – У них сосредоточена вся мощь государства, и они должны сознательно ею управлять. А не быть баранами. И совершенно правильно, что с самого начала в Красной Армии была четкая политработа. Чтобы люди знали, ради чего пойдут в бой и на смерть. У Красной Армии была высокая цель защиты советского государства рабочих и крестьян, а у вашей, горбачево-ельцинской, никакой цели не было. Только рваческая.
– Точно, – добавил я. – Вы начали строить армию из контрактников и наемников, которые идут туда только заработать. Как шабашники. Другое они не понимают. Будете платить мало, они пойдут служить к врагам. Как сейчас хоккеисты переходят в другие клубы или уезжают за рубеж. Ищут где выгоднее.
– Да что ты об армии знаешь, если там не был? – громко и решительно оборвал Загрядин.
– А он не об армии спрашивает, – сказал Боря, с трудом распрямляя пассатижами заземляющую медную полосу. – Он правильно спрашивает: почему армия не выполнила свой долг?
– Как это не выполнила? – еще более повысил голос Загрядин. – Ты это брось! А мир, которым ты пользовался, разве это не заслуга армии? Так что армия честно выполнила свой долг! Если бы не…
– Это не их заслуга, что был мир, – прервал Боря, разглядывая вводы поджигающих электродов. – Это заслуга наших отцов и матерей, которые на гражданке отрывали от себя последнее и сделали оружие, которого даже американцы боятся. Вашей роли тут никакой нет! Вы только жрали народные деньги и обжирали казну. А как настал час, так в штаны наложили, в казармы попрятались. И, как не оправдавшие надежд и нарушившие присягу, они должны вернуть до копейки все впустую потраченные на них деньги. Все! А потом их всех под суд! Что скажешь, не так?
Возникла перепалка насчет денег. Анастасьев пытался отрицать свою вину и уклониться от уплаты, а Загрядин делал все, чтобы защитить растратчика Анастасьева.
– Значит, вы считаете, что армия должна быть «вне политики»? – спросил я, подбирая в коробке нужные болты, и когда немного утихло.
– Да, ответил Анастасьев.
– Точно, – подтвердил и Загрядин.
– А ваш Ельцин считает, что она должна быть в политике, – напомнил я. – В Чечне уже несколько лет используется армия, и никакой демократ ему не возражал.
– Ельцин в 93-м вызвал войска, – добавил Осипов, – и они из танков расстреляли парламент. И все твои демократы активно толкали Ельцина к использованию армии. Особенно, так называемая, «творческая» интеллигенция. И все известные артисты, юристы и журналисты.
– Это, когда расстреляли Дом Советов, нашлись три отщепенца, и они сами приехали на танках. Они все и сделали. Но они не представляют армию, – не согласился Анастасьев, помечая карандашом две разобранные им детали, чтобы при обратной сборке они оказались в прежнем положении.
– Во-первых, их было не три. В Москву ваши демократы нагнали их тысячи, и накануне они в щитах и с палками избивали людей. А в Останкино из пулеметов расстреляли народ.
– Это внутренние войска.
– Какая разница? – удивился Боря.
– Ты не видишь, а она есть.
– Нет никакой. У них такие же сапоги, каски, автоматы и патроны. А какое вы дали им название, не важно. Тем, кого они убили это без разницы. Факт, что это были военные. Дальше. В Москву те, как ты назвал, «отщепенцы», приехали на танках. Где они их взяли? Украли? Если так, первое дело армии было их прямо у ворот задержать, и под трибунал! И командиров за такую дисциплину под суд! Однако их не задержали, а наоборот, открыли ворота, дали полное сопровождение и все, что полагается для боевых действий.
Боря поискал наждачную бумагу и начал зачищать заржавелую часть фланца. Попеременно зачищая и сметая пыль щеткой, он завершил:
– Это были не самовольщики. Десять танков и восемьдесят БТРов прислали из Таманской и других дивизий по приказу командиров и по приказу из генштаба и министерства обороны. Так что не надо пороть чушь, что армия «вне политики». Она всегда была в политике. – Он помолчал. – А то что вы, когда Родина гибла, залезли в казармы и пищали, что вы «вне политики!», это ваша заячья трусость перед Ельциным и его бандой. Все вы предатели и изменники. Самое настоящее бабье!…
– Ты что говоришь, Боря, – остановил я его. – Женщины в войну за нашу Родину воевали и в армии, и в партизанских отрядах. Со словами: «Товарищи, бейте фашистов!», шли на казнь. Разве можно сравнивать тех героинь с этими предателями?
– Да, согласен, оговорился. Прошу прощения. Виноват. Если уж с чем-то сравнивать их, то только с дерьмом.
– Вот ты только болтаешь, и все! – чуть не бросая гаечные ключи на пол, гневно и возбужденно заговорил Загрядин. – В армии действует только приказ! Что они могли сделать, если бы даже захотели?
– Разве они присягали служить лично Горбачеву? – подчеркнуто вежливо обратился к нему Боря, подавшись вперед и повернувшись правым ухом, чтобы лучше слышать ответ. И не дождавшись, переспросил: – Или Ельцину? – повернулся он другим ухом. Ответа не было. – Вздор! Их тогда еще никто и не знал. Придя в армию, они присягали Советскому Союзу! Присягали советскому конституционному строю, запомни это, а не тем перевертышам и изменникам!
Политотделы обязаны были разобраться в обстановке и понять, куда ведут дело эти предатели. Почему не провели офицерские собрания, когда тот пьяный гад в Беловежье убивал СССР? Где были политорганы? Ну, говори, где? Струсили? Забыли, зачем нужны? Спрятались? Надо было сразу собрать во всех частях, армиях и дивизиях офицерские собрания и послать на самолетах самых лучших боевых офицеров! Сформировать сводный полк и в тот же день арестовать тех предателей. И никто бы ни пикнул! За ними вся армия и присяга! Утром – трибунал и самая строгая статья. Всю банду изменников под расстрел. Армия для защиты государства должна действовать быстро.
– Чего ты понимаешь! Кто ты такой? Им что прикажут, то они и должны выполнять! А твои фантазии, знаешь, оставь при себе!
– В присяге не написано, что защищать Родину надо только по приказу, – сказал я, устанавливая делитель. – Партизаны бились с врагом без приказа.
– Для защиты Родины надо, в первую очередь, иметь желание, – уточнил Боря, распрямляясь от неудобной позы под разрядником и взглянув на открывшего флакон и смачивающего уголок бязи спиртом Анастасьева. – Желание выполнять присягу. А если такого желания нет, нех… – говорить обо всем другом. Ясно?
Дальше. Надо иметь патриотизм, сознательность и мужество. Ничего этого у этих… – он поискал и, не сумев найти нужной силы ругательного слова в адрес нынешней армии, завершил – и в помине не было. Это лишь отговорка, что они ждали приказа. Ничего они не ждали. Когда Родина гибнет, приказы не нужны. Если в бою командира убили или он предал, как Власов в войну, вы что, будете сидеть, сложа руки? Нет, все должны действовать по обстановке. Согласно клятве, которую дали. Кто-то из старших по званию обязан выйти вперед и сказать: – «Беру командование на себя!». И действовать.
Он залез в кучу проводов за разрядник и его почти не стало видно. И уже оттуда донеслось:
– А об этих, кто в чинах да погонах и даже клятвы своей не знает, противно говорить. Техника в армии на «отлично», а личный состав – дерьмо. Это не солдаты. Это позор.
– Я-то чем виноват, когда я в запасе? – продолжал отговорки Анастасьев.
– Что-то на курорт военный ездить ты не в запасе. А в первых рядах. Если ты верный присяге офицер, то обязан был что? Надеть мундир, явится в свою часть и, если твои командиры предали или струсили, взять спасение Родины в свои руки и скомандовать «В ружье!».
Так в момент опасности велит Устав. Ты же офицер, чего тебя учить? Если бы так поступили все другие офицеры и генералы, Советский Союз был бы цел, – выйдя из-за разрядников, заключил Боря. – Ты отговариваешься, что в запасе. А скажи, что такое запасной боекомплект? Танк, самолет, автомат? Это оружие, и в любой момент они должны быть пущены в дело. Так и ты. В нужный момент ты должен действовать. Для этого тебя всю жизнь держали на шее, одевали, обучали, лечили, кормили и поили.
– Действовать – да, но отдавать такие приказы я не уполномочен. Моя специ-альность летать.
– Твоя специальность предавать.
– Возьми август 91-го. Мы что, должны были пойти против народа? Так я тебя понял? – натирал до блеска верхний тяжелый фланец разрядника Анастасьев.
– Там был народ?? – удивился Боря. – Какой? – Он ждал разъяснений, но тот не отвечал. – Ты даже в этом не разобрался. Была московская шпана. Футбольные фанаты, рокеры, роллеры, воры, ларечники, и их же заклятые враги вооруженные рэкетиры. И заправляли всем такие члены пятой колонны, как бурбулисы, гайдары и Новодворская.
Он поднялся на стул и стал заглядывать за разрядник, где были самые неудобные для отворачивания винты. И уже оттуда пояснил:
– Назвать это криминальное сборище «народом» нельзя. Наоборот. Здесь собралось все самое худшее из 300-миллионного народа нашей страны. Шкурного и бандитского толка. Которые, как показало время, были нацелены только на развал и воровство. И еще на «приватизацию», то есть, особо крупное воровство. И только.
Он слез со стула и взял испачканную пылью и ржавчиной тряпку:
– Конечно, пришло и много дураков и безмозглых баранов защитить Ельцина. Которые не разобрались, что завтра эти гайдары и ельцины начнут драть с них шкуру и сделают нищими. Впятеро уменьшат пенсии, закроют половину заводов, на годы задержат зарплату. А им придется распрощаться с бесплатной медициной и заняться наркоманией. Идти в проститутки, ходить на забастовки, если не струсят, сидеть на рельсах и стучать касками. И подыхать по миллиону в год, как сейчас уменьшается население. Ну что, значит, заслужили. Значит, этого и хотели.
– Эй, мужики! – раздался, как всегда веселый и чуть озорной голос Леши Серякова, вошедшего в зал – Вы про чай не забыли? А то мы уже того!..
Забеспокоившись и поругав себя, что прозевали чай, они отложили дела и пошли из зала.
4
Работа над их новой программой шла полным ходом. Почти непрерывно крутился и мерно гудел токарный станок, другим, слегка дребезжащим звуком скреб железо и алюминий фрезерный станок, где-то в зале визжала «болгарка» или шумел вентилятор сварочного аппарата и виделись всполохи сварки с чуть наклонной фигурой Александра Николашина, почти весь день облаченного в брезентовый костюм сварщика.
Помимо отличного умения работать на всех станках, он был еще и художник. Это у них потомственно. Работали на компьютере, занимались расчетами и графиками и успевали везде от написания формул и до переноски тяжестей двое молодых ребят Слава Кузнецов и Миша Крылов, аспиранты ставшего в прошлом году доктором наук Алексея Лотоцкого.
И лишний раз здесь можно было убедиться в справедливости правила: «Если хочешь, чтобы тебе помогли, обратись к самому занятому человеку». Всегда в деле, такой человек становится более умелым и организованным, и ему не нужны долгие раскачки и раздумья. Поэтому здесь успевали делать все: и работать и пить чай, справлять дни рождения и почти все праздники. Спорить о текущем моменте, проводить семинары или устраивать авралы по наведению порядка.
Рано утром в начале лета я зашел в комнату Загрядина. Увидав присутствующих, начавших переодеваться и готовиться к работе, я поздоровался.
– Вот, смотри, – немного помедлив, обратился ко мне сидевший за небольшим столом у двери Боря. - Они, – кивнул он на Загрядина и Анастасьева, – считают, что «подкулачники» это дети кулаков. Я с ними бьюсь уже сколько, что подкулачники это те, кто на стороне кулака, поддерживают кулаков, а они – как стена. Как будто в школу никогда не ходили. Им этот телевизор с его рекламой все мозги вышеб, все надо учить заново.
– Подкулачники, – сказал я, – это пособники кулаков. Наемники. Их подпевалы и холуи. С ними были и разложившиеся бедняки. За деньги или самогон они выполняли задания кулаков и поджигали дома колхозников, их посевы, срывали собрания, избивали и убивали. У меня здесь на четвертом этаже есть сборник документов той поры [1], могу дать почитать.
- Принеси им, - попросил Боря. – Пускай своими глазами увидят хотя бы две строчки, а то уперлись в телевизор, глаз отвести не могут.
– Книга 500 страниц, я недавно читал, и если желаете, приведу пару примеров, какие пока не забыл. – Я подошел к стеллажу возле стола Загрядина и потрогал коробку с радиодеталями. – Например. 1928-й год. В Маковском районе в селе Балине кулаки подпоили местных хулиганов Добрянского и Маричева, и те обкусали уши бедняку Волянскому. В другом селе бывший стражник Нарольский помог кулаку Селиверстову вырезать языки лошадям, которые принадлежали крестьянину-середняку тов. Розенбирскому.
– Ну, дошло до ваших мозгов или нет, кто такие подкулачники? – спросил Боря.
Тяжелое молчание Загрядина и Анастасьева означало, что с нашими доводами не согласны.
– Вот еще. В Костромской области трое кулаков спаивали и подкупали деревенских советских работников. То есть, говоря сегодняшним языком, там процветала коррупция. И они, угождая кулакам, давали нужные справки и освобождали от повышенных налогов, как, якобы, «трудовых» крестьян, не использующих наемный труд. А те постоянно занимались хищением леса, владели маслобойным заводом, мошенничали и эксплуатировали даже детей.
В Армовирском округе кулак Кравченко сумел даже пролезть в уполномоченные сельского совета. Спекулировал скотом, и за взятки укрывал от налогов. Помогал кулакам скрывать хлеб от поставок, а сам прижимал бедноту и перекладывал все тяготы на них.
Но ему мешала сельская корреспондентка Брилева. И чтобы ее убить, он за 400 рублей, это стоимость коровы, нанял бедняка Черненко. И тот ее убил. Вот что делали подкулачники.
– Но ниоткуда не следует, что их надо называть «подкулачниками», – возразил Анастасьев. – Хулиганами или даже бандитами, это другое дело, может, такое и было. Нет, вы меня не убедили.
– Вот бестолковые, – сказал и отвернулся к окну Боря. – Ну, надо же быть такими бестолковыми!
Видя их несогласие, я продолжил:
– В Сарапульском округе вконец разложившейся сельсоветовской верхушкой был убит общественник Самарин, который разоблачал сделки сельсоветчиков с кулаками.
– Слышали? – спросил Боря. – Вот они, ваши подкулачники.
– В Поволжье кулак Шульга собрал у себя дома собрание в 40 человек и, выставив 16 литров водки, агитировал вышибить из сельсовета секретаря-коммуниста, а на его место выбрать «своих». То есть, кулаков и подкулачников.
В другой деревне кулаки подпоили бедноту, и те наделили землей бывших помещиков, а 17 батракам не досталось ничего. Ни одной борозды.
– Во как! Свои против своих!
– Сами же кулаки постоянно показывали пример в убийствах и поджогах. В Самаркандском округе бай Уразбаев убил батрака Батырова за просьбу расчета за проработанное время.
В Ставрополье кулак Кущенко зарубил топором 16-летнего, работавшего от зари дотемна батрака Ивана Фоменко. За что? За то, что тот осмелился просить о заключении трудового договора, как того требовало новое советское законодательство.
В Семиречье кулаки убили демобилизованного красноармейца Соломахина, организовавшего из бедноты сельхозартель им. Дзержинского. Выстрелом через окно убит наповал лучший общественник деревни Ляховик тов. Смирнов.
В совхозе им. Петровского зимой открыли двери в овощехранилище. Выморожены все запасы овощей. Нанятый сторожем Мирошников слил 47 тонн керосина в землю. Сорвал вспашку и посевную.
В Московской губернии в селе Воскресенском во дворах единоличников вдруг случилось 23 пожара. Был пущен слух, что это делают, якобы, колхозники, чтобы всех запугать и загнать в колхоз. Однако следствие установило, что поджигателем была 15-летняя дочь кулака Смирнова.
В Оршанском округе 4 кулака подожгли колхоз «Искра » и уничтожили девять дворов колхозников. Им дали по 5 лет.
– Мало! Я вижу, судили такие же коррумпированные или подкулачники, – заметил Боря. – За такой огромный ущерб надо по 25 лет.
Об этом в газете «Правда» написал Лацис. Он заявил, что столь мягкий приговор вызван тем, что судьи полностью потеряли политическое и классовое чутье. Они классифицировали это преступление лишь как простое хулиганство, покушение на имущество соседей, и только. На самом деле такие действия являются террористическими выступлениями кулачества против нового колхозного строя, и они должны быть судимы более строгими пунктами статьи 58 о государственных преступлениях).
– Да, – сказал Боря. – Это явный подкоп против государства и конституции. Разве не так, Анастасьев, а?
Тот сидел прямо, на этот раз ничего не писал и не листал, но, казалось, и не слушал. Похоже, я зря терял время. Загрядин смотрел куда-то вниз и в угол, и непонятно было, то ли он думает как опровергнуть меня, или думает о неисправности очередного прибора.
Однако по инерции я продолжал:
– Так вот. Лацис пишет, что частые амнистии, мягкий тюремный режим, частые разгрузки мест заключения, – то есть отпуск преступников на свободу, не пресекают деятельность антисоветских элементов, а, наоборот, поощряют к более решительным действиям, так как более строгие меры применяются очень редко. И что народ теряет веру в правосудие.
Видя отсутствие интереса к теме, я решил закончить экскурс в историю кол-лективизации и привел последний пример.
– Только за два месяца осени 1928 года газеты сообщили о 44 убийствах тех, кто строил в деревне новую жизнь. А других преступлений не счесть. По сути кулаки организовали в деревне войну. В Саранском районе на сельского корреспондента Ко-лодина было три покушения. Стреляли из обрезов. У него убили двух лошадей. Потом сожгли сарай с хлебом и сеном. Затем сожгли дом. После этого сожгли все остальные постройки, погиб весь скот.
Как ему жить? Куда идти? Кому жаловаться? Самое плохое то, что местные власти никаких мер не принимали, а наоборот, помогали травле селькора. К таким ближе подходит термин «окулачившиеся».
И таких примеров тысячи, – продолжал я. – По этой причине в повестку дня остро стал вопрос о чистке сельсоветов и местных организаций от разного рода подкулачников. Но это самое трудное дело. И чтобы хотя бы немного обойти волокиту и коррупцию этих «окулачившихся» и «подкулачников», их пособничество и укрывательство кулаков и их преступлений, населению дали временную меру защиты: – по постановлению общих собраний жителей деревень ходатайствовать о выселении кулаков, которые наиболее вредили и мешали строительству новой жизни и колхозам. И о лишении их избирательных прав сроком до пяти лет.
Эти меры были временными, вынужденными. И в той ситуации совершенно правильными. Говоря сегодняшним языком – антитеррористическими и адекватными обстановке.
Вот две цифры. – Я подошел к Анастасьеву и взглянул на его часы, через пять минут надо идти к делам. – В те годы в стране было 110 миллионов крестьян, бедняков и середняков. И еще 10 миллионов кулаков и членов их семейств. Из этих 10 миллионов около 1,8 миллиона (381 тысяча кулацких семейств) за их действия и воо-руженную борьбу против колхозного строительства в течение нескольких лет были высланы или осуждены. Это 18% от общего числа кулаков, а на все крестьянское население – 1,5 %.
Никто не отвечал.
– Давайте сравним. Сегодня в Чечне ваши демократы бомбят всех подряд и угрожают жизни всем 100% населения, – дал я такую справку, чтобы сопоставить уровень человечности разных лет. – Весь Грозный в руинах, только в нем убиты десятки тысяч мирного населения, женщин и детей. В дом упала бомба, пробила три этажа и взорвалась в подвале. Убиты все женщины и 19 детей, которые укрылись там от налета и готовили пищу, русские и чеченцы. Уцелела лишь одна русская, которая вышла за дровами.
В газете написано, как один командир-демократ учит солдат способам «зачистки»: – «Открыл дверь, бросил гранату, прострелял, зашел». В честь Нового года салютуют из пушек и автоматов по жилым поселкам. Мальчик в деревне пошел к ручью за водой. И за ним гонялся российский самолет и стрелял до тех пор, пока не перебил ему ноги.
В комнате было тихо.
– Вот вы какие изверги! – Как не стыдно хаять тридцатые годы, креста на вас нет, – обратился Боря к хулителям советского строя Анастасьеву и, в особенности, к стороннику жестоких бомбардировок Чечни Загрядину, – когда в девяностые годы делаете в сотни раз хуже? Кулаков за вооруженную борьбу с колхозами в тридцатые годы или чеченцев в Отечественную войну за активную помощь Гитлеру хотя бы выслали в Казахстан, дали работу и даже не призывали в армию – и тем сохранили им жизнь, – а вы сразу убиваете.
Ваш избранник преступник Ельцин в октябре 93-го совершил государственный переворот и средь бела дня в центре Москвы расстрелял Белый Дом из танков и без всякого суда убил сотни людей. И все ваши «демократы» от Новодворской до Явлинского, Мордюковой, Гайдара, Ахеджаковой и Ростроповича визжали от восторга! Вы, наверное, тоже аплодировали?
Загрядин и Анастасьев не отвечали. Как обычно, они считали, что они не при чем, в стороне.
Мы закончили тему о подкулачниках, и в комнате стало тихо, и пора было идти к делам. Меня всегда удивляло, что за редким исключением, вроде Виталия Бахтина из соседней лаборатории, почти никто из моих знакомых не интересовался не то что поисками, но и чтением литературы, помогавшей более достоверно узнать о прошлом своей страны.
И когда, потратив время и деньги мне удавалось найти что-то важное, дающие сведения о жизни наших дедов и отцов, никто не желал почитать. Это своего рода эгоизм, когда кроме своего «я» человека ничто не волнует. Так и сейчас. Никто не попросил ни дать книгу, ни узнать о чем она, ничего.
Боря тоже пытался заниматься просветительской работой в своем коллективе и приносил им патриотические книги, газеты и другие материалы, но они так и остава-лись неоткрытыми. Он обвинял их в слепой вере телевизору, но большинство его знакомых решили, что проще ничего не читать, идти на поводу у антисоветчиков и верить любой их лжи.
– А ты разве сам не смотришь телевизор? – спрашивал Борю Загрядин.
– А что там смотреть? Там каждая передача вранье, чтобы свернуть вам мозги набекрень. Дебильные сериалы, игры на деньги и одна пошлятина. Боевики, один гаже другого. Там в ходу и самые последние технологии оболванивания вашего «электората». Чтобы каждый, кто еще не баран, стал бараном. Я уже давно этот ящик не включаю.
5
Приближалась пора отпусков, и стали возникать разговоры о планах на лето. У всех были разные заботы: что-то сделать по дому или на даче, поехать за клюквой, или съездить на море, и так далее.
Сегодня я поднялся в пять утра, чтобы успеть приехать с дачи домой и собраться на работу.
Я успел даже на двадцать минут раньше. В зале уже были открыты ворота, и с антресоли я понаблюдал на залитый солнцем проем ворот.
Спустившись вниз к воротам, я оказался рядом с дверью в комнату Загрядина, и там слышался разговор. Постояв с минуту у проема ворот, где на дороге, как на пружинках прыгали воробьи и, ощутив прохладные струи воздуха, медленно втекавшие в зал, я зашел в комнату Загрядина.
Он рассматривал какую-то схему, и в поисках деталей озабоченно заглядывал в ящики стола, а Боря и Анастасьев негромко обсуждали итоги развала СССР. Прежде единое государство, как это происходит при дележе рынков мафиозными кланами, разделено на зоны, которые теперь охраняют вооруженные члены их банд.
– И сегодня, – говорил Боря, – простые бараны уже не могут, как прежде, поехать по своей стране без забот туда и сюда. Они обрели массу неудобств и обуз. Теперь баранам надо узнавать о правилах на границе, ходить за справками, бумагами или визой, терять время и везде давать «в лапу». И везде их будут стричь. Особенно на границах, где стоят самые жадные вымогатели.
Я подтвердил, что это истинная правда и привел пример моего знакомого Виктора Шаповалина. Недавно он поехал на машине навестить родных на Украине. На границе его не пускают: нельзя, у него, мол, машина по доверенности. Велят ехать обратно. Что делать? Пошел к начальству. – Что надо, чтобы проехать? – Ему дают понять, что полторы тысячи решат вопрос.
Виктору очень нужно было навестить мать, и ему пришлось заплатить. И когда ехал обратно, та же история.
– Вот что вы наделали, позволив развалить Советский Союз, – сказал Боря Анастасьеву. – С вас у всех до единого на Лобном месте надо содрать погоны, лампасы и все ваши висюльки и бирюльки, как следует выпороть, и навсегда предать позору и проклятью.
Снова возник вопрос о предательстве армии, и опять Загрядин горячо убеждал, что армия без приказа не может сделать ни шага.
– Какая армия может остаться равнодушной, видя гибель государства, которому присягала? И быть согласной с его развалом? – спрашивал я у него и у Анастасьева.
– Которая состоит из дураков и баранов, – не слыша ответа, сказал Боря. – Пре-дателей и палачей своего народа. Из быдла. Только такая. Ни одна рука не потянулась к пистолету, чтобы застрелить тех предателей. Наоборот, выступила даже с танками на их стороне. Это просто верх кретинизма.
– Леонид, – обратился я к Загрядину. – Приказ, конечно, нужен, никто не против. Но нужна и голова. Может случиться, что приказ может опоздать, или посыльного убили. Что тогда? Здесь надо уметь думать самим. Иначе могут произойти непоправимые дела и полный разгром. Надо уметь принимать самостоятельные решения. На основе чего? Исходя из присяги и требований устава. Разве не этому учили офицеров?
– На отсутствие приказа о борьбе ссылаются только трусы и предатели, – разглядывая корешок книги, хмуро отозвался Боря. – Которым нужен лишь предлог, чтобы ничего не делать и жрать казенные деньги.
– Леонид, многие в Великую Отечественную войну воевали без приказа, – напомнил я Загрядину.
– Кто?
– Партизаны.
– Много ты знаешь об этих партизанах! – повернулся он со стулом в мою сторону. – Вам навесили лапшу на уши, а вы и верите! Партизаны, если хочешь знать, это, как и сейчас, хулиганье! Особенно в первую половину войны. Ничего они хорошего не сделали, как ты тут разрисовываешь!
– Да вы что, Леонид?
– Да! Самые настоящие хулиганы! Они вреда принесли больше, а их представили героями. Просто потому, что тогда властям были нужны герои, чтобы показать пример другим. Только для этого!
В волнении он перебрал пальцами по рукоятке палки, передохнул и продолжал нападки:
– Что делала Зоя Космодемьянская? Жгла дома колхозников. Вот если у тебя сожгут дом, ты как? Это нормально? А она жгла! Я там после был, и один дед рассказывал, что вся деревня поднялась против нее. А ты мне о героях! Поменьше бы таких героев!
– Она жгла сараи, где были немецкие кони, – сказал Осипов. – Где ты наслушался этой дури? У деда? А ты вначале поинтересовался, кто он? Кулак или подкулачник? А, может, полицай, расстреливал наших людей? Нет? Или да? – Он подождал. – Что, стыдно признаться? Тогда молчи со своим дедом! Ты еще поговори с власовцами или бандитами, они и не такое расскажут. Я вижу, ты имеешь дело только с предателями!
– Леонид, раз немцы повесили Зою, значит, она нанесла им вред. Не так ли?
– Она нанесла вред людям!
– Ах, вот что, немцы заботились о людях? Беспокоились о них? – удивился и развернулся в его сторону Боря. – И для этого сжигали целые деревни? Бомбили города? Моли Бога, что тебя там не было, а то бы они и тебя повесили!
– За что?
– А за что сжигали и расстреливали наших людей, женщин и даже грудных детей? За то, что советские! За то, что стояли на их пути!
– А я говорю, что она оставляла людей без жилья! Ты бы захотел жить на морозе? В снегу? Да с семьей?? Ну, скажи мне!!
– Леонид, – с трудом вмешался я. – Ответьте. Немец закрепился в деревне или в городе. Там живут наши люди. Наши войска подвели артиллерию. Что делать? Стали бы вы стрелять? Как бы…
– Да, – прервал Осипов. – Каждый снаряд может разнести дом. Убить наших людей. Говори, что надо делать? Ждать? Сколько?
– Ну…, это война, – почти примирительно и, разводя руками, ответил Загрядин. – Тут уж снаряд не выбирает, где чей дом… Это понятно…
– Значит, вы не осуждаете артиллеристов? – спросил я.
– Нет. Их вины я не вижу.
– А Космодемьянскую осуждаете?
– Да, это совсем другое дело. Ты понимаешь, Толя, - вдруг задушевно и по-приятельски обратился он ко мне, – властям нужны были герои. Вот так. Чтобы по-казать пример другим. Вот и раздували героев. Печатали на всю страну. И народ верил. Ну и, конечно, в чем-то подтягивался. Может, в этом и есть какая польза, отрицать нельзя.., но это, конечно, сам понимаешь, обман.
– А зачем было раздувать липовые подвиги, а не настоящие? Или их не было?
– Почему, были подвиги, но не там.
– А где?
– На фронте.
– Гастелло, Матросов?
– Нет, они как раз не герои.
– А кто они, по твоему? – поднял голову Боря.
- Ну, взять Гастелло. Уже известно, что он не при чем. Самолет был сбит и сам упал на колонну. Можно сказать, случайно.
– Случайно?
- Да. Он самолетом уже не управлял, и все шло не по его воле. Это нам пред-ставили так, что…
- А кто видел, что он не управлял самолетом? - спросил я.
- Он же мог выпрыгнуть? - добавил Осипов. - И тогда бы остался жив. А самолет пускай падает, куда хочет. Нет, что-то ты врешь! Не договариваешь! Ты лучше скажи, сколько тебе заплатили?
- А Матросов? - спросил я. - Сейчас ваши журналисты пишут, что он был пьян и поэтому нечаянно упал на немецкий дот. Как ваше мнение?
- Нет, немного не так. Он был уже убит, и убитый упал на амбразуру.
- И какое это имеет значение, упал живой или убитый? - Боря вновь повернулся к Загрядину и, опершись ладонью на колено, ждал ответа.
- Значит, по вашему, это не подвиг? - спросил я.
- Я думаю, что нет. Смотри, - снова спокойно и рассудительно начал Загрядин. - Подвиг это осознанное действие. Так? Да. Так говорится в правилах награждения. А здесь его не было. Он мог упасть куда угодно. А случайно получилось так, что он упал туда.
- Откуда у вас такие сведения?
- Так писали. Нашли того, кто в том бою был рядом с ним.
Загрядин отвернулся и стал рассматривать бумажку со схемой.
- Разве он мог знать точно, убит Матросов, или нет? - спросил Боря. - Он что, следил за его пульсом? У него в бою других дел не было? Дойти до дота - это уже подвиг. А чтобы тело оказалось на амбразуре, такой случайности не бывает. Главное, факт: Матросов, спасая товарищей, закрыл амбразуру вражеского дота. Все остальные твои домыслы не имеют значения.
- Вернемся к партизанам, - попросил я.
- Хорошо. Я еще раз говорю, что их раздули, а вы называете их героями.
- Да, называем, - сказал Боря. - В отличие от этой, - он показал в сторону что-то записывающего в журнал Анастасьева и, четко выговаривая слова, добавил - нынешней сраной армии, партизаны не трусили, как вы сейчас трусите перед всеми олигархами, "демократами" и предателями, а воевали. Причем, заметь, не за деньги.
- Эта советская армия, - начал оправдывать своих сослуживцев Анастасьев…
- Ничего там с твоим приходом советского не осталось! – оборвал Боря. - Стало одно предательское!
- Так вот, - движениями руки Загрядин попросил внимания. - Героями партизаны стали где-то в середине, к концу войны. Когда у них, действительно, сформировались большие отряды. Которые взрывали мосты, немецкие поезда. В общем, воевали. А вначале? Это были неорганизованные анархисты. Можно сказать, обычные хулиганы. Спроси знающих людей, они скажут - в партизаны шли довоенные хулиганы.
- А Космодемьянская до войны тоже была хулиганкой? - спросил я.
- Не знаю. Может, и нет. Но дурой была.
- Как тебе старый…, начал Боря…
- Погоди, - поспешил я унять его. - Леонид, неужели все были хулиганами? Ведь в войну с Наполеоном тоже было партизанское движение?
Он не обратил внимания на замечание о войне 1812 года и продолжал:
- Вот, взять у моих родственников. До войны в их селе были одни дети. Ребята. Воровали, что плохо лежит. Началась война, пришли немцы. А те ребята точно так же продолжали воровать. По сараям, по погребам. Искали еду. Ну, конечно, и у немцев, если удавалось. Ну и что, разве они герои?
Боре стало неинтересно. Он поднялся, задумался о делах и пошел к двери. Уже не слушая нас, он остановился, проверил в карманах, еще раз подумал не забыл ли чего для работы, и покинул помещение.
- Так что, они, по твоему, герои? - повторил Загрядин, когда закрылась дверь. Я молчал. - Ну, конечно, если удавалось, воровали и оружие.
Закончив свои записи в журнал, прислушался к нам и поднялся Анастасьев. За ним встал и Загрядин, беря свою палку и надевая заграничную черную кепку с фирменной надписью The O.S.S. CLUB и ниже ONE STOP – SHOP, с длинным козырьком и малыми и большими дырками для проветривания.
Мы вышли в тамбур, где были ворота. Они остановились с кем-то поговорить, а я по металлическому трапу поднялся на антресоль и, опершись на перила, поглядел вниз, раздумывая куда бы спрятать или сдвинуть от замечаний пожарников асбоцементные трубы. Вскоре внизу появился Боря с круглым мотком кабеля на плече.
– Боря! - позвал я сверху. - Так знаешь, в чем выражалось хулиганство тех ребят?
Он поднял голову и дал понять, что понял о чем речь и готов слушать.
– Товарищ Загрядин сказал, что иной раз они воровали у немцев и оружие.
- А! Вон оно что! Проговорился? Наконец-то! Теперь все ясно... Значит, ов-ладевали немецким имуществом и лишали их боевой техники? Правильно.
Он вплотную подошел Загрядину и, улыбаясь и сделав широкий лопатообразный загребающий снизу жест рукой, дотронулся до ширинки Загрядина:
- Вот когда возьмешь тебя за я.., тогда ясно, кто ты. Пособник так и лезет из тебя!
Тот не нашел, что сказать. Посовещавшись о готовности к испытанию конденсаторов и поприветствовав крановщицу, подошедшую к закрытому на замок рубильнику включения крана, они пошли на установку готовиться к переноске краном тяжелых конденсаторов и к их испытанию на 46 киловольт.